Смешенье (1-2) - Нил Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На столе перед собой Россиньоль разложил множество книг, бумаг и заметок. Многие из них были на армянском.
– Я уже упоминал, что Чёрный кабинет перехватил занятное письмо, отправленное в первую неделю августа из Санлукар-де-Баррамеда и адресованное семье Исфахнянов в Бастилию.
– Вы не назвали мне их фамилию, – сказала Элиза, – но это и не важно, поскольку она почти наверняка вымышленная.
– Почему? – спросил де Жекс.
– Исфахнян значит просто «уроженец Исфахана» – города, в котором проживает много армян, – ответила Элиза. – Как если бы вы жили среди турок и вас называли просто Эдуард Франк.
Россиньоль кивнул.
– Согласен, это может быть не настоящая фамилия, но я буду пользоваться ею за неимением другой. Так или иначе, я навёл справки и выяснил, что некие армяне были брошены в Бастилию весной тысяча шестьсот восемьдесят пятого и пробыли там около года: мать и множество сыновей. Один из них умер в заточении. Выпустили сперва мать, потом братьев. Некоторые из них попали в долговую тюрьму.
Мне потребовалось некоторое время, дабы всех разыскать, ибо за прошедшие годы многие умерли, и выяснить, что старший из братьев, некий Артан Исфахнян, живёт на чердаке неподалёку отсюда. Я устроил так, чтобы письмо попало к нему.
Через несколько дней Артан написал некоему Врежу Исфахняну в Каир. Я снял с письма копию и переправил её дальше. Тогда я не знал, кто такой Вреж Исфахнян – подобно вам, мадемуазель, я подозревал, что фамилия Исфахнян – либо прикрытие, либо некий намёк, и Вреж Артану даже не родственник.
Больше ничего не происходило до вчерашнего дня, когда к нам попало письмо, адресованное Артану и отправленное из Розетты в устье Нила. Написано оно тем же почерком, что послание из Санлукар-де-Баррамеда. И вот это уже примечательно, ибо я перевёл письмо из Санлукар на французский, и там нет ни слова о Египте, только вопросы о здоровье родственников. Тот, кто его написал – как я полагаю, Вреж Исфахнян – очень давно не видел Артана. В письме он не сообщает, что делает в Санлукар-де-Баррамеда и куда собирается дальше. Артан, получив это послание, каким-то образом понимает, что ответ надо оправлять в Каир. Вскорости Вреж объявляется в Розетте – на пути к Каиру – и отсылает оттуда ещё одно письмо с пустыми расспросами о семейных делах.
– И вы сразу поняли, что это шифровки, – подхватила Элиза, которая много времени провела с натурфилософами и видела, когда один из них начинает развивать гипотезу. – Я восхищаюсь вашей проницательностью. Однако зачем вы рассказываете всё это мне?
Россиньоль вместо ответа посмотрел на де Жекса, из чего Элиза заключила, что дело щепетильное. Де Жексу, любимцу госпожи де Ментенон, дозволялось говорить с грубой прямотой, необычной в обществе, где за оскорбления обычно вызывают на дуэль.
– Все мы, кто любит и чтит семейство де Лавардаков, – сказал иезуит, – чрезвычайно встревожены, что герцог д’Аркашон, действуя из благородных побуждений и проявляя при этом редкое упорство и силу духа, допустил ошибку. Мы хотим ему помочь. Лучше исправить её, пока последствия не распространились дальше. Мы сочли, что вернее будет обратиться к вам, мадемуазель, нежели к герцогине д’Аркашон или к Этьенну.
– Хорошо. Ошибка как-то связана с алхимией?
Кратчайшая пауза.
– Да, мадемуазель. Господин герцог участвовал в пиратском нападении, что, как вы знаете, на войне допустимо и почётно. Тем не менее вынужден с горечью сообщить, что его ввели в заблуждение люди либо злонамеренные, либо невежественные. Господин герцог полагал, что груз будет состоять из серебряных чушек. На самом деле это золото. Причём обладающее чудесными – даже божественными – свойствами.
– Ясно, – сказала Элиза. – И нет надобности добавлять, что эзотерическое братство питает к нему собственнический интерес?
– Я предпочёл бы слово «охранительный». Этим золотом дозволено владеть не каждому. В дурных руках оно может послужить дьяволу.
– Хм. И у Лотара фон Хакльгебера оно будет в дурных руках?
– Нет, мадемуазель. Лотар – человек непростой, но известно, где он живёт, и с ним можно вести переговоры. Кучка бродяг в Средиземном море – вот это дурные руки.
– Что ж, не тревожьтесь понапрасну, отец Эдуард. Золото, которое вам нужно, господин герцог должен был привезти с собой. В таком случае оно сейчас в Лионе, у некоего банкира, видящего в нём только металл. Я охотно назову вам имя. Он не интересуется сверхъестественными материями и с радостью обменяет чудесное золото на земное того же или большего веса.
– Мы будем у вас в долгу.
– Можете считать долг погашенным, если скажете мне одну вещь.
– Говорите, мадемуазель.
– В Бастилию отправляют государственных преступников. Почему туда бросили Исфахнянов?
– Поскольку их считали соучастниками того, что случилось здесь в тысяча шестьсот восемьдесят пятом году.
– И – поскольку я единственная во Франции не знаю – что всё-таки случилось здесь в тысяча шестьсот восемьдесят пятом году?
– Вы могли слышать от слуг или других лиц низкого звания о человеке, которого называют Эммердёр. Прошу прощения, мадемуазель! Само слово так вульгарно, что его едва ли можно произносить вслух.
– Я о нём слышала, – проговорила Элиза, хотя в ушах собственный голос почти заглушило тук-тук-тук сердца. – И даже о том, что однажды он без приглашения заявился на пышный приём и учинил кровавый дебош.
– Это было здесь.
– Здесь?!
– Да. Он отсёк Этьенну руку и разгромил бальную залу.
– Как может один бродяга в окружении множества вооружённых дворян разгромить герцогскую бальную залу?
– Не важно. Что ещё хуже, всё произошло на глазах у короля. Ужасная неловкость.
– Могу себе представить.
– Так называемый король бродяг сбежал. Однако начальник королевской полиции установил, что он проживал неподалёку отсюда, на чердаке над квартирой Исфахнянов, и у них были какие-то общие дела. А поскольку главный виновник безобразий исчез, возмездие пало на Исфахнянов. Их бросили в Бастилию. Они разорились, многие утратили здоровье. Те, что выжили, нищенствуют.
За окном раздался цокот множества копыт и скрежет железных ободьев по булыжной мостовой. Все повернулись к окну и увидели, что во двор въезжает карета герцога д’Аркашона – огромная белая раковина, рождающаяся из пены прилива. Её волокла шестёрка измученных разномастных лошадей. Карета прогрохотала под окном и остановилась у входа в большую залу.
Однако шум не затих, а стал вдвое, вчетверо громче, когда в открытые ворота въехала сперва швейцарская стража, затем эскадрон офицеров и, наконец, золочёный экипаж Людовика XIV, озаривший двор подобно колеснице Аполлона.
Этьенн, где бы он ни был (надо полагать, у дверей
