Лондон. Прогулки по столице мира - Мортон Генри Воллам

Этот парк — своего рода памятник Карлу II. Король не мог оставить после себя наследства лучшего, чем парк, полный цветов, и озеро с птицами! Сразу по возвращении на престол Карл II решил переделать Сент-Джеймский парк. В изгнании король видел на континенте лучшие садовые ландшафты того времени, восхищался садами, которые окружали короля Франции. Должно быть, вернувшись в Уайтхолл и найдя Сент-Джеймский парк неухоженным и запущенным, Карл испытал шок. Он распорядился посадить цветы, проложить дорожки, выкопать озеро и построить птичник в той части парка, которая до сих пор зовется Аллеей птичьих клеток.

Жаль, что сегодня Карла помнят исключительно из-за его многочисленных любовных похождений. Этот монарх внес огромный вклад в восстановление Лондона после Большого пожара и в развитие Вест-Энда! Вдобавок он был настоящим специалистом в кораблестроении и морском деле! В его характере легкомыслие и ветреность уживались с любовью к прогулкам и привязанностью к братьям нашим меньшим.

Говорят, в год своего возвращения на престол король послал во Францию за ле Нотром, архитектором парка Тюильри, который, осмотрев Сент-Джеймский парк, отказался работать с этим очаровательным лондонским пейзажем. Если это правда, значит, Карлу пришлось действовать самостоятельно, и он с этим справился. Первое, что он сделал, — объединил все водоемы в единый протяженный Голландский канал, предшественник современного озера. Этот канал тянулся от заднего фасада здания Королевской конной гвардии до Букингемского дворца. С одной стороны от него отходили каналы поменьше, проложенные для того, чтобы в них могли гнездиться утки.

Простой народ больше всего восхищался Карлом за его привычку гулять в Сент-Джеймском парке с собаками, часами играть с птицами на Аллее птичьих клеток или кормить уток в канале. Король ничуть не стеснялся показываться своим подданным за этими, казалось бы, не подобающими монарху занятиями. Иногда Карл даже купался и мылся в канале.

Пеликаны Сент-Джеймского парка — одна из главных достопримечательностей Лондона, но мало кто знает, что эти птицы — напоминание о Карле, Нелл Гвин, Пипсе и Рене. Первый пеликан был подарен Карлу русским послом; Ивлин, увидевший птицу в феврале 1664 года, записал в дневнике:

«Зайдя в Сент-Джеймский парк, увидел я различных животных и заглянул в клюв Onocrotylus, или пеликана, птицы средней между журавлем и лебедем, крупной и меланхоличной, привезенной русским послом из Астрахани. Занятно было наблюдать, как этот пеликан переворачивает плоскую рыбину, камбалу или палтуса, дабы отправить прямо в глотку, а мешок под клювом сильно растягивается, дабы рыба поместилась целиком».

Карл часто терял в парке своих любимцев — как все избалованные собаки, они часто заигрывались и не обращали внимания на королевские окрики, — и в газетах того времени нередко печатались объявления о пропаже. В «London Gazette» от ноября 1671 года значилось:

«Четыре или пять дней назад в Сент-Джеймском парке потерялась собака Его Величества, в голубых пятнышках, с белой полосой на лбу, в холке не выше голубя-вертуна».

Считается, что следующее горькое объявление написано Карлом собственноручно:

«Мы вновь обращаемся к вам с просьбой найти Нашу собаку. Порода — между борзой и спаниелем. Шерсть — короткая, черная, ни единого белого пятнышка. Это личная собака Его Величества; она несомненно была украдена, ибо эта собака родилась и воспитывалась не в Англии и ни за что не покинула бы своего хозяина. Кто найдет эту собаку, должен сообщить о находке в Уайтхолл, где эту собаку знают все и каждый. Неужто народ никогда не перестанет грабить Его Величество? Или Нам впредь не заводить собак? Место этой собаки (не такое уж и плохое) — единственное, которого никто не сможет занять».

История умалчивает о том, удалось ли Карлу вернуть собаку. В каждой фразе этого объявления сквозит горькая ирония, обычно не свойственная человеку, носившему прозвище Веселый монарх.

Сент-Джеймский парк постепенно преображался, в нем появился новый пэлл-мэлл — прообраз современного Мэлла. В большинстве европейских городов имелись просторные, затененные деревьями площадки для игры в крокет; итальянцы называют эту игру palamaglio, а французы — paille-maille. Для нее требовались деревянные молотки длиной в четыре фута и шары из самшита. Эта игра старше, чем принято считать. Королева Мария Шотландская играла в крокет и в гольф в 1568 году в Ситоне, как гласит «Шотландский календарь», «прямо на свежем воздухе». Мода на крокет пришла в Шотландию из Франции на полвека раньше, чем в Англию. В 1598 году Доллингтон в своих «Путевых записках» упоминал, что видел во Франции чудесную игру, и удивлялся, почему в нее не играют в Англии. Возможно, на юг крокет пришел из Шотландии с Яковом I.

Когда Вест-Энд начал расти, здания стали наползать на площадку, поэтому пришлось проложить новую аллею, неподалеку от современной Мэлл. Деревья, которые сегодня стоят вдоль Мэлл, были высажены отнюдь не на подъезде к Букингемскому дворцу: дело в том, что крокетные площадки всегда обсаживались деревьями и кустарником.

Пипсу довелось беседовать с человеком, в чьи обязанности входило следить за порядком на новой площадке:

«Я гулял в парке и разговарился со смотрителем пэлл-мэлл, который подметал площадку. Он сказал, что почва тут неровная, так что приходится посыпать ее измельченными ракушками, чтобы шары катились быстрее, однако в сухую погоду поднимается пыль, которая замедляет движение шаров».

Служитель, отвечавший за состояние площадки, носил звание «рассыпателя королевских ракушек».

У Карла II в Сент-Джеймском парке имелись и другие развлечения, о которых мы узнаем, например, от Ивлина, гулявшего по парку в марте 1671 года: «Я слышал и видел весьма личный разговор между королем и мистрис Нелли, как принято называть эту бесстыжую комедиантку. Она выглядывала с террасы на верху стены, а король стоял внизу. Мне было чрезвычайно неловко за то, что я невольно подглядел эту сцену».

Любителям покататься на коньках будет интересно узнать, что в декабре 1662 года в Лондоне состоялось первое катание на коньках со стальным лезвием по замерзшей поверхности канала в Сент-Джеймском парке. «Кавалеры», вернувшиеся из Голландии, привезли с собой коньки, к удивлению и восхищению лондонцев. Пипс и Ивлин не скрывают своего восторга по этому поводу. «Повидать мне довелось и диковинное искусство катания по льду на новом канале Сент-Джеймского парка, устроенное пред очами Их Величеств джентльменами и прочими на голландский манер, и сколь быстро они катились, и как внезапно и резко останавливались, — писал Ивлин. — Я отправился домой по воде, но без трудностей не обошлось, ибо Темза начинала замерзать и льдины грозили окружить нашу лодку».

Ради подобных сцен, любовно сохраненных для нас авторами дневников, стоило бы, пожалуй, перенестись на денек-другой в тот далекий, восхитительный и надменный Лондон эпохи Реставрации. Было бы интересно увидеть, например, Карла, гребущего в одиночестве по Темзе, что вошло у него в привычку по причине тех самых любовных похождений, о которых упоминалось выше. В майский вечер 1668 года король отказался от экипажа и охраны, чтобы нанести визит герцогине Ричмонд в Сомерсет-хаус.

«Без всякого предупреждения, — писал Пипс, — он взял пару весел, сел в лодку и поплыл в Сомерсет-хаус. Садовая калитка оказалась закрыта, и он самолично перебрался через стену и прошел к герцогине, не помышляя о позоре».

Эта сцена выглядела «позорной» в глазах Пипса, но нам она кажется вполне романтической: парик обрамляет смуглое лицо короля, кружевные манжеты сбились на запястьях, мелькают атласные бриджи и вышитый жилет, когда его величество взбирается на стену! Интересно, что сказала герцогиня, увидев этого ночного разбойника?

Как-то после обеда я шел по Гайд-парку, выбирая дорогу среди людей, лежавших на земле, словно мертвые. Если не ошибаюсь, такое поведение свойственно только Лондону. Ни в Париже, ни в Риме, ни в каком-либо другом европейском городе я не видел стольких горожан, «павших в объятия Морфея». Отсыпаются ли они после вечеринки или, как Наполеон, считают, что здоровый человек может уснуть в любом месте и в любое время?