Космос: Эволюция Вселенной, жизни и цивилизации - Карл Саган

Пыль, поднятая в воздух при полномасштабном ядерном конфликте, будет отражать солнечный свет, и на Земле станет немного холоднее. Но даже небольшое похолодание может вызвать катастрофические последствия для сельского хозяйства. Птицы в большей мере страдают от радиации, чем насекомые. Нашествия насекомых, довершающие разорение сельскохозяйственных угодий, — весьма вероятное следствие ядерной войны. Опасаться надо и другой беды: чумные бациллы обитают по всей Земле. В конце ХХ века люди редко умирали от чумы, но не потому, что перевелись бактерии, а благодаря высокой сопротивляемости организма. Однако радиация, порожденная ядерной войной, наряду со многими другими напастями повлечет за собой угнетение иммунной системы, ослабив нашу способность противостоять болезням. В долгосрочной перспективе возможны мутации, появление новых разновидностей микробов и насекомых, способных создать дополнительные проблемы для людей, которые пережили ядерный холокост; нельзя исключить и того, что спустя некоторое время, необходимое для накопления и проявления мутаций, обнаружатся новые, ужасные разновидности людей. Большинство мутаций в случае проявления будут смертельными. Но не все. И тогда нахлынут новые страдания: потеря любимых; миллионы обожженных, слепых и покалеченных; инфекционные заболевания, эпидемии, долговременное радиоактивное заражение воздуха и воды; высокая вероятность опухолей, рождения мертвых или уродливых детей; отсутствие медицинской помощи; безнадежное сознание того, что цивилизация уничтожена понапрасну, что мы могли, но не предотвратили этого.

Английский метеоролог Л. Ф. Ричардсон заинтересовался вопросом о войне. Он хотел понять ее причины. Есть интеллектуальные параллели между войной и погодой. Оба явления сложны. Оба демонстрируют закономерности, указывающие на то, что это не столько неукротимые стихии, сколько естественные системы, которые можно постичь и контролировать. Для анализа глобальных погодных явлений в первую очередь необходимо собрать огромный массив метеорологических данных; затем нужно выяснить, как в действительности ведет себя погода. Если мы хотим разгадать логику войны, надо применить аналогичный подход, решил Ричардсон. Он собрал данные о сотнях войн, сотрясавших нашу несчастную планету в период между 1820 и 1945 годами.

Результаты, полученные Ричардсоном, были опубликованы после его смерти в книге «Статистика смертельной вражды» (The Statistics of Deadly Quarrels). Задавшись вопросом о том, сколько времени предстоит ждать войны с определенным числом жертв, он ввел в употребление индекс М, названный магнитудой войны, который служит мерой числа погибших. Война с магнитудой M = 3 — это ограниченное столкновение, в котором гибнут тысячи (103) людей. Значения M = 5 или M — 6 соответствуют серьезной войне, уносящей жизни сотен тысяч (105) или миллионов (106) людей. Первая и Вторая мировые войны имеют еще большие магнитуды. Ричардсон обнаружил, что чем больше людей гибнет на войне, тем меньше ее вероятность и тем раньше можно обнаружить признаки ее приближения. Так и разрушительные штормы случаются реже сильных ливней.

По данным Ричардсона можно построить график, демонстрирующий, сколько времени на протяжении последних полутора столетий пришлось бы ждать, чтобы стать свидетелем войны с магнитудой М.

Ричардсон предположил, что, если продолжить кривую в область очень малых значений М, вплоть до M = 0, мы получим грубую оценку частоты происходящих в мире убийств; получается, что где-то в мире каждые пять минут кого-то лишают жизни. Индивидуальные убийства и крупномасштабные войны, по его мнению, находятся на концах сплошного спектра непрерывной кривой. Из этого следует, не в тривиальном, но, думается мне, в самом глубоком психологическом смысле, что война — это массовое убийство. Когда наше благосостояние под угрозой, когда брошен вызов нашим иллюзиям относительно самих себя, мы склонны — по крайней мере, некоторые из нас — впадать в состояние смертельной ярости. И когда в подобное положение попадают нации, государства, их тоже иногда охватывает убийственный гнев, подстрекаемый теми, кто ищет личной власти или выгоды. Но по мере совершенствования технологий убийства и роста ущерба, причиняемого войнами, все больше людей должны одновременно поддаться безумной ярости, чтобы случилась большая война. Этого нередко удается достичь, поскольку средства массовой информации, как правило, находятся в руках государства. (Ядерная война — исключение. Она может быть развязана очень небольшим числом людей.)

Мы видим здесь конфликт между нашими страстями и тем, что иногда называют нашей лучшей природой; между глубокой, древней, рептильной частью мозга, R-комплексом, отвечающим за смертельную ярость, и теми частями, которые развились позднее, у млекопитающих и человека, лимбической системой и корой головного мозга. Когда люди жили небольшими группами, когда наше оружие было сравнительно безобидным, даже обуянный бешенством воин мог убить лишь немногих. С развитием технологий усовершенствовались и орудия войны. Но за то же короткое время усовершенствовались и мы сами. Мы научились силой разума смирять свой гнев, разочарование и отчаяние. Мы в планетарном масштабе сократили число несправедливостей, еще недавно носивших глобальный и эндемичный характер. Но наше оружие может теперь убивать миллиарды. Достаточно ли быстро мы совершенствуемся? Самым ли эффективным способом учимся быть разумными? Достаточно ли смело изучаем причины войн?

Отличительной чертой так называемой стратегии ядерного сдерживания является то, что она ориентирована на поведение наших нечеловеческих предков. Современный политик Генри Киссинджер пишет: «Сдерживание опирается прежде всего на психологические критерии. Для целей сдерживания блеф, воспринимаемый всерьез, значительно полезнее, чем серьезная угроза, воспринимаемая как блеф». По-настоящему эффективный ядерный блеф, однако, требует изредка принимать иррациональные позы, дистанцироваться от ужасов ядерной войны. Тогда вероятный противник склоняется к тому, чтобы пойти на уступки в спорных вопросах, но не развязывать глобальной конфронтации, которую аура иррациональности делает более правдоподобной. Главная опасность усвоения поз правдоподобной иррациональности состоит в том, что преуспеть в притворстве может лишь тот, кто очень старается. Постепенно к притворству привыкают. И тогда оно перестает быть притворством.

Глобальное равновесие страха, начало которому положили Соединенные Штаты и Советский Союз, держит в заложниках всех жителей Земли. Каждая из сторон определяет для другой допустимые рамки поведения. Потенциального противника убеждают, что если эти рамки будут нарушены, то последует ядерная война. Однако пределы допустимого время от времени меняются. Каждая из сторон должна быть совершенно уверена в том, что противник понимает новые границы. Каждая стремится увеличить свои преимущества, но не настолько, чтобы серьезно потревожить другую сторону. Противники непрерывно исследуют границы терпимости друг друга. Стратегические бомбардировщики, курсирующие над арктическими просторами, кубинский ракетный кризис, испытания антиспутникового оружия, вьетнамская и афганская войны — это лишь некоторые пункты длинного и печального списка. Глобальное равновесие страха — это очень хрупкое равновесие. Оно сохраняется, пока что-то не пойдет неправильно, пока кто-то не допустит ошибку, пока ярость рептилии не выйдет из-под контроля. Вернемся теперь к Ричардсону. Сплошная линия на его диаграмме — это время ожидания войны с магнитудой М, то есть среднее время между двумя войнами, в которых убивают 10M людей (здесь М соответствует числу нулей, следующих за единицей). Вертикальная линия в правой части диаграммы характеризует численность населения Земли в современный период. Она достигла одного миллиарда (М = 9) около 1835 года, а сейчас составляет примерно 4,5 миллиарда (М = 9,7). Пересечение кривой Ричардсона и вертикальной линии указывает ожидаемое время конца света: столько лет осталось до того дня, когда население Земли будет уничтожено в какой-то великой войне. Если простейшим способом экстраполировать рост населения в будущем, то две кривые не пересекутся вплоть до XXX столетия, так что мы получаем отсрочку Судного дня.

Однако магнитуда Второй мировой войны составила 7,7 — она стоила жизни примерно 50 миллионам солдат и мирных жителей. С тех пор технология смерти угрожающе развилась. Почти нет признаков исчезновения мотивов и угасания склонности к войне, а оружие, как обычное, так и ядерное, становится все более разрушительным. И поэтому верхняя часть кривой Ричардсона сдвигается вниз на неопределенную величину. Если она окажется в пределах отмеченной на рисунке серой зоны, до конца света, возможно, остается всего несколько десятков лет. Для прояснения этого вопроса необходимо детальное сравнение военных инцидентов до и после 1945 года. И эта тема не может нас не беспокоить.