Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ремесленников отечественной литературы перестали печатать, потому что у них появились могучие конкуренты. Вся мировая литература, доселе у нас запрещенная, была к услугам книгоиздателей, и те расправили грудь, опьянели от пряного заморского воздуха, тем более, что изголодавшиеся по чужой культуре читатели тянули руки: дай, дай, подпишемся, купим все… Почты тогда задыхались от подписных изданий, толстые журналы громоздились на всех полках. Романтическое время!
Элла Викентьевна села писать исторические романы. Работа сжирала все свободное время, платили мало, но теперь не до жиру. Главное, был заказчик. Но и эта синекура с тощим кошельком выдохлась. Рынок был насыщен. Романы из жизни русских государей и их фаворитов вытеснили словари — толковые, английские, финские, военные, ветеринарные, астрологические, собачьи и кошачьи, энциклопедии народной медицины и черной магии.
Жить стало совсем невмоготу. К чести Эллы Викентьевны добавим, что она не подалась в знахарки, не стала лечить алкоголиков по телефону и не начала писать мемуары. Она полностью сменила имидж, выкрасила волосы в черный цвет, выстригла ровную — по бровям, челку, добавила к фамилии букву "п" и стала называться Анной Васильевной Растопчиной — потомком, знаете, тех самых, которые…
Декадентская челка не прибавила Элле Викентьвне внешнего благородства. Она как была, так и осталась водевильной клоунессой — круглолицей, пухленькой, носик кнопкой, на ручках перевязочки, пальчики маленькие, цепкие, как у младенца, и когда Варя познакомилась с ней в некой развеселой компании, то посмеялась и над нелепой внешностью ее и над способом зарабатывать деньги. Но умные люди сказали: "Что ты? Она бабец что надо! Работает как конь, копает глубоко и всегда добудет такие документы, что только ахнешь".
Это было правдой. Родословные клиентам Элла Викентьевна сочиняла не у себя на кухне, а честно моталась по местам, где могли наследить предки заказчика. В ход шли не только средняя полоса России или, скажем, Крым. Поистине кладезем идей была Сибирь, там тебе и декабристы, и петрашевцы, и народники, и поляки, и раскулаченные и те, которых Советы окрестили "бывшими". Из Сибири все ниточки — расплетай всласть. Труд свой Элла Викентьевна оценивала недешево, но для среднего класса приемлемо — двести зеленых за услугу плюс расходы. Расходы иногда были огромны: бумага, ленты для принтера, интернет, телефон и, конечно, стоимость транспорта.
Но дело процветало. Так называемый средний класс пока вполне благополучно обходился без предков, а вот богатенькие так и липли с заказами. Оглашая родословную, Элла Викентьевна вела себя как портной: здесь не жмет? под рукавчиком не тянет? а как вам оборочки? Обычно не жало, было в самую пору, оборочки радовали глаз. Как уже говорилась, Элла Викентьевна умудрялось в личностях самых заурядных обнаружить кровь либо дворянскую, либо купеческую, разгоряченную большими миллионами, а если речь шла о людях известных, то в их генах без труда обнаруживались гены Рюриковичей, Гедиминов или Романовых–Кошкиных. И это чистая правда. Например, актер Таганки Серебрухин и этот, второй, забыла фамилию, ну, который Тиля играл — оба царских кровей. А что, может быть. Если Элле Викентьевне хорошо заплатить, то она, покопавшись в бумагах, найдет реальный способ доказать, что все мы произошли от Адама и Евы и даже документы представит, подтверждающие наше родство.
Даша отказалась категорически: ей не нужна родословная, она не хочет быть княжной, и потом, не будет она выбрасывать на ветер последние деньги.
— Деньги я уже выбросила, — спокойно сказала Варя, — заплатила и за услуги и за расходы. Приблизительно, конечно. Вот телефон Эллы Викентьевны, не потеряй. Но вообще‑то ты права. Котьма не на Сахалине, туда надо ехать самой. Элле я ситуацию объяснила, путь роет. Сходит в котьминский роддом, поговорит, может там остался кто‑нибудь из старого медперсонала.
— Не надо Эллу Векентьевну. Мы поедем туда сами. Мы поедем туда вместе.
— Нет, не вместе. Потому что пришла пора… — Варя задумчиво похлопала пальцем по нижней губе, как делала в минуту задумчивости, — скоро я буду рвать копыта.
— Уезжаешь, что‑ли? — упавшим голосом спросила Даша.
Да, она уезжала. С Митричем, у которого в России трудности. Который носит перстни, закалывает галстук булавкой с рубином и говорит " в натуре", но уж если из совков кто‑то похож на яппи, так это именно он. Уезжала потому, что она теперь безработная и делать ей в Москве совершенно нечего, не к родителям же идти.
12
История, происшедшая с Климом Леонидовичем Фридманом настолько обыденна, что и пересказывать ее скучно. Изюминка ситуации состояла в том, что, когда он в полном озверении прохрипел крепким и ражим, трое их было, что платить ему нечем, цена трехкомнатной квартиры никак не покроет долгов, и если надумали, сволочи, убить его — убивайте, ражие макнули его головой в пруд и предложили продать почку и глаз, мол, покупатели у них уже на примете. Срок — три дня. Вот тогда‑то он и решил дать дёру. Это думать о смерти тяжело, а сама смерть — миг, небытие, нереальность. Умереть легко, а вот жить бомжем без почки и глаза — это уже реальность. Этого уже, прошу прощения, не надо.
Предыстория макания в пруд следующая. Встретились два одноклассника, а может однокурсника, не суть важно, главное, что они были когда‑то "не разлей вода", сидели за одной партой, и все их звали "А" и "Ф" сидели на трубе". Сорок лет не виделись и вдруг столкнулись в метро нос к носу.
— Фридман, ты что ли?
— Мать честная, Александров!
— Поистрепала тебя жизнь!
— Да и ты не красавец. Вон лысый совсем.
— Лысина — это хорошо. Седины не видно.
Помолчали… Потом Александров словно спохватился:
— А как жизнь? В бизнесмены вышел?
— Какое там? В полном дерьме. На мою пенсию не забалуесся.
— А мне как раз честный человек нужен. Иди ко мне финансовым директором.
— Откуда ты знаешь, что я честный?
— Но ведь я у тебя курсовые списывал, не ты у меня, — хохотнул Александров.
— А что делать?
— За столом сидеть и документы подписывать. Оклад — тысяча баксов.
Что тут раздумывать? Пошел работать. Смущало только, что Фридман никак не мог вспомнить, как этого Александрова, дружка закадычного, зовут. Федор? Или Альберт? Впрочем, они
