Трени-ян - Андрей Геннадьевич Кощиенко

знает вся Корея?

Учительница требовательно смотрит на меня, я на неё. Вот зачем мне знать это знаменитое стихотворение? Почему бы ей об этом не подумать?

— Простите, сонсен-ним, — говорю я, недовольный тем, что от меня никак не отстанут, — но я действительно не понимаю, зачем мне это нужно знать? Годы жизни господина Юн СонДи, я знаю. В каком жанре он писал свои произведения, запомнила. Как называются его самые известные творения — выучила. Всего этого достаточно, чтобы заполнить тестовую таблицу с экзаменационными вопросами. Зачем мне ещё читать, что он написал? У меня нет на это времени!

Я пожимаю плечами.

— Варварство! — восклицает учительница, с ужасом смотря на меня, — Невероятное, узколобое и дикое варварство! ЮнМи, ты — варвар! Неужели тебе, как девушке, вот ни капельки не интересно, что говорил влюблённый мужчина своей избраннице? Тебе не интересно?

— Знаете, сонсен-ним, — говорю я, — если честно, то это похоже на подглядывание, или чтение чужих писем. Он писал ей, а не нам. Почему мы все читаем и обсуждаем то, что нам не предназначено?

Вопросительно смотрю на затрудняющуюся с ответом учительницу. Класс задумывается над этическим вопросом, который, похоже, никогда не приходил ему в голову.

— Считаю, что совершенно не стоит читать чужую любовную переписку, — продолжаю я, решив высказаться по данному вопрос до конца, «раз пошла такая пьянка», — каждый человек должен выражать свои чувства своими словами. В зависимости от силы этих чувств и выражающие его слова будут соответствующие. Чем сильнее чувства — тем слова красивее. А если кто-то пытается чужие слова выдавать за свои, пересказывая давно написанные стихи, то значит, что чувства у него такие хилые и невзрачные, что даже слов не смогли никаких родить. Или, этот человек — дурак. В обоих этих случаях, следует с подозрением относиться к индивидуумам, использующим чужие слова…

Учительница ошарашенно смотрит на меня.

— Уверена, что если я захочу что-то сказать, то всегда смогу найти для этого слова, — говорю я, видя, что пауза затягивается, — поэтому, я не читаю любовную лирику, сонсен-ним…

— Ты не права, — помолчав, говорит мне учительница, — прекрасные слова, если их не повторять, потеряются. Так же как и картины художников, если на них не смотреть, и музыка, если её не слушать.

— Согласна, — киваю я, — в этом вопросе нет однозначности, и на него может быть множество разных мнений. Но, всё же, я думаю, что есть вещи личные, не предназначенные для всех. Я говорила об этом, сонсен-ним.

— Я поняла, — тоже кивает мне учительница, — я слышала, ты пишешь «хоку»? А что насчёт «сиджо»?[38]

Учительница смотрит на меня, а я смотрю на неё.

Вот не было у меня в прошлой жизни ни случая, ни желания, подзубрить корейскую поэзию! Если честно, то столкнулся я с ней только сейчас, на уроках литературы. До этого, я только слышал о её существовании.

— Ты пишешь стихи только на японском? — неприятно удивляется моему молчанию госпожа СонДи и правильно его интерпретировав, — А как же твой родной язык? Тебе нравится больше японский?

Та-аак, а вот разговоров нам таких не надо! Нефиг мне апатриотичность шить на пустом месте!

— Почему? — тоже якобы удивляюсь я вопросу, постаравшись сделать это погромче, — Пишу! Просто они не попадают в принятые в литературе стили и каноны. Поэтому, я их держу у себя.

— В голове, — после короткой паузы добавляю я на тот случай, если вдруг кому-то захочется взглянуть на записи и черновики.

— Очень интересно, — говорит учительница и предлагает, — может быть, тогда ты что-то прочтёшь, из своего? Хочется оценить, насколько не попадает в жанр, то, о чём ты говоришь.

Я на пару секунд задумываюсь, могу ли я что-то прочесть или следует начать рассказывать, что всё забыл да и стесняюсь. Хотя, поверить в то, что я боюсь публики, вряд ли кто тут поверит. А вот прочесть… Что-нибудь такое, чтобы от меня отстали? Хм, помнится, после полученного от шефа задания сделать перевод песни на корейский, я немного поэкспериментировал, пытаясь переводить стихи с разными стихотворными размерами. Хотел понять, можно ли сразу, на глаз, определить — получится перевести, или, нет? Каких-то вменяемых результатов исследование моё не дало. Оказалось, что стихов я знаю не так уж много, уверенно отнести каждое известное мне произведение к определённому стихотворному размеру — не всегда могу. Но Маяковского я тогда сделал попытку перевести… Вот и пригодилось…

— Это экспериментальные стихи, — сразу предупреждаю я и спрашиваю, — слушать будете?

— Буду, — кивает учительница, — читай.

— Называется стихотворение — «А вы могли бы?», — говорю я и приступаю, собственно, к «телу» стиха.

Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана. Я показал на блюде студня косые скулы океана. На чешуе жестяной рыбы прочел я зовы новых губ. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?!

Не знаю, сколько именно процентов энергетики произведения Владимир Владимировича мне удалось донести до слушателей, своим не очень удачным переводом, но, похоже, дух певца революции смог просочиться в мирную Корею из другого измерения. Пусть, может, всего лишь четвертью своего полного «заряда», но, «жахнул».

В тишине замершего класса вопросительно смотрю на учительницу, ожидая её реакции.

— Агдан! — помолчав, одним словом высказывает своё впечатление госпожа Пэ ДуНа, и, повернувшись ко мне спиною, направляется к учительскому столу.

(после окончания урока)

Вслед за убежавшими вперёд одноклассниками, вяло перемещаюсь по школьному коридору, размышляя о бренности бытия мира вообще и моего, в частности. Что-то стало надоедать мне сидеть постоянно взаперти. Кто это вообще придумал, что нельзя выходить за школьные стены? Так и свихнутся недолго… Или, клаустрофобия какая ещё разовьётся… В хронической форме…

Внезапно я слышу звуки музыки. Скрипка. Тормознув, прислушиваюсь.

Хорошо играет, — послушав, делаю я для себя заключение, — и кто это так ловко «пилит»? Пойти, глянуть, что