Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции - Лев Троцкий

«Все державы, – говорит Керзон, – вышли из войны со слабыми, надломленными силами. Мы (англичане) несем тяжкое иго налогов, которое давит на промышленность страны. У нас множество безработных во всех отраслях труда… Что касается до положения Франции, то эта страна обременена колоссальной задолженностью и не в состоянии добиться репараций… Германия находится в состоянии политической неустойчивости, а ее хозяйственная жизнь надломлена страшным валютным кризисом… Россия все еще находится вне семьи европейских народов, она все еще стоит под знаменем коммунизма (Керзон, значит, не совсем согласен на этот счет с Отто Бауэром) и продолжает свою коммунистическую пропаганду во всех частях мира (что вовсе неверно). Италия, – продолжает Керзон, – пережила много внутренних потрясений и правительственных кризисов (далеко не пережила, а еще только переживает)… Ближний Восток находится в состоянии полного хаоса. Такое положение дел ужасно».

Лучше Керзона вести пропаганду в мировом масштабе не могли бы и мы, русские коммунисты. «Такое положение дел ужасно» – констатирует к 5-му юбилею Советской Республики авторитетный представитель наиболее сильного европейского государства. И он прав: положение ужасно. Из этого ужасного положения, – добавляем мы, – необходимо выйти. Выход же один: революция.

Мне случилось как-то на вопрос одного итальянского корреспондента о том, как мы оцениваем теперь мировое положение, дать следующий, довольно, впрочем, банальный ответ: буржуазия уже неспособна к власти, – что, как мы только что слышали, подтверждает по существу господин Керзон, – рабочий класс еще не способен захватить власть. Этим определяется злосчастный характер нашей эпохи. Таковы были, примерно, мои слова. И вот три или четыре дня тому назад я получаю из Берлина от одного из друзей вырезку из одного из последних, предсмертных номеров «Фрейхейт»,[254] где, под заголовком: «Победа Каутского над Троцким», говорится о том, что «Роте Фане»[255] не имеет достаточно смелости, чтобы выступить против моей капитуляции перед Каутским, хотя, как вы знаете, товарищи, «Роте Фане» всегда имела достаточно смелости, чтобы выступать против меня, – даже и тогда, когда я бывал прав. Но, впрочем, это относится к III конгрессу, а не к IV. Итак, я сказал итальянскому журналисту: «Капиталисты уже неспособны, а рабочие еще неспособны к власти, таков характер нашей эпохи». И вот, по поводу этих слов блаженной памяти «Фрейхейт» говорит: «То, что Троцкий высказывает здесь, как свой взгляд, было до сих пор мнением Каутского». Итак, я почти что повинен в плагиате. Это – тяжкое наказание за банальное интервью. Должен сказать, что давать интервью не очень привлекательное занятие, и дается у нас интервью не по доброй воле, а по строгому предписанию нашего друга Чичерина. Как видно, и в эпоху новой экономической политики, когда мы отказались от излишнего централизма, кое-что остается у нас централизованным: во всяком случае, ордера на интервью централизованы в Комиссариате Иностранных Дел. А раз уже приходится давать интервью, то говоришь, конечно, самые плоские вещи, какие только имеешь про запас. И признаюсь, в том случае, о котором идет речь, я меньше всего подозревал, что мое замечание насчет межеумочного характера нашей эпохи представляет патентованное изобретение. Теперь оказывается, если верить «Фрейхейт», что духовным отцом этого афоризма является Каутский. Если бы это было верно, то я оказался бы слишком уж строго наказанным за свое интервью. Ибо все, что Каутский теперь говорит или пишет, имеет единственной видимой целью доказать, что марксизм – это одно, а маразм – совсем другое. Да, я констатировал и сейчас констатирую неоспоримый факт, что европейский пролетариат, в нынешнем его состоянии, неспособен сейчас, в данный момент, овладеть властью. Но почему? Да потому именно, что широкие круги рабочего класса не вышли еще из-под растлевающего влияния идей, предрассудков и традиций, выражением которых является каутскианство. Именно этим, и даже только этим, вызывается сейчас политическая расколотость пролетариата и его неспособность овладеть властью. Эту простую мысль я и высказал итальянскому корреспонденту. Правда, я не называл при этом Каутского, но только потому, что умные люди и без того должны понять, против кого и против чего направлена моя мысль. Такова моя «капитуляция» перед Каутским.

У Коммунистического Интернационала нет и не может быть причин капитулировать перед кем бы то ни было – теоретически или практически. Тезисы третьего конгресса о мировом положении безусловно правильно охарактеризовали основные черты нашей эпохи, как эпохи великого исторического кризиса капитализма. На третьем конгрессе мы настаивали на необходимости различать большой или исторический кризис капитализма – и малые или конъюнктурные кризисы, составляющие необходимый этап каждого торгово-промышленного цикла. Вы помните, что по этому поводу были большие прения как в комиссии конгресса, так и отчасти в пленуме. Мы защищали против ряда товарищей тот взгляд, что в историческом развитии капитализма нужно строго различать два ряда кривых: основную – которая знаменует развитие капиталистических производственных сил, рост производительности труда, накопление богатств и пр., и циклическую кривую, характеризующую периодические волны подъема и кризиса, повторяющиеся в среднем каждые девять лет. Соотношение между этими двумя кривыми в марксистской литературе, – да и вообще, насколько я знаю, в экономической литературе – до сих пор совершенно не освещено. Между тем, вопрос имеет колоссальную важность – и теоретическую и политическую.

С середины 90-х годов основная кривая капиталистического развития резко поднимается вверх. Европейский капитализм проходит через свою кульминацию. В 1919 году разразился кризис, который был не только очередным циклическим колебанием, но и началом эпохи длительного экономического застоя. Империалистская война явилась попыткой вырваться из тупика. Попытка не удалась, и глубокий исторический кризис капитализма только обострился. Однако в пределах этого исторического кризиса неизбежны циклические волны, то есть кризисы и подъемы, с той, однако, глубокой разницей по сравнению с довоенным периодом, что нынешние циклические кризисы отличаются резко выраженным характером, тогда как нынешние подъемы имеют гораздо более поверхностный и слабо выраженный характер. В 1920 году начался – на основе общего капиталистического распада – острый циклический кризис. Некоторые товарищи, из так называемых «левых», считали, что этот кризис будет непрерывно углубляться и обостряться до пролетарской революции. Мы же предсказывали неизбежность, в более или менее близком будущем, перелома экономической конъюнктуры в сторону некоторого улучшения. Более того, мы выражали уверенность, что такого рода перелом конъюнктуры не только не ослабит революционного движения, а придаст ему, наоборот, новые силы, Жестокий кризис 1920 года тяжко придушил рабочие массы, временно порождая в их среде настроение выжидательной пассивности и даже безнадежности. В этих условиях улучшение конъюнктуры неизбежно должно было вызвать повышение самочувствия рабочих масс и оживление классовой борьбы. Некоторые товарищи серьезно думали тогда, что в таком прогнозе выражается наклон к оппортунизму и стремление отсрочить революцию на неопределенное время. Отголоски таких наивных взглядов ярко запечатлены в протоколах Иенского съезда нашей немецкой партии.[256]

Представим теперь себе, товарищи, в каком положении мы все оказались бы сегодня, если бы полтора года тому назад приняли и усыновили эту чисто механическую теорию «левых» о непрерывно обостряющемся торгово-промышленном кризисе! Сейчас ни один здравомыслящий человек не станет отрицать, что перелом конъюнктуры наступил. В Соединенных Штатах, т.-е. в самой могущественной капиталистической стране, мы наблюдаем явный промышленный подъем. В Японии, в Англии, во Франции улучшение экономической конъюнктуры несравненно слабее, но самый факт перелома и здесь налицо. Насколько длителен будет подъем и какой он достигнет высоты – это вопрос другой. Мы ни на минуту не можем забывать, что улучшение конъюнктуры развертывается на основе мирового и особенно европейского капиталистического распада. Причины этого распада не задеваются конъюнктурными изменениями рынка. Но, с другой стороны, и распад не устраняет конъюнктурных изменений. Мы были бы вынуждены сегодня подвергнуть новой теоретической проверке наш основной взгляд на революционный характер текущей эпохи, если бы полтора года тому назад мы уступили левым, которые валили в одну кучу исторический кризис капиталистической системы хозяйства и циклические конъюнктурные колебания рынка и требовали от нас признания того чисто метафизического взгляда, будто кризис при всех и всяких обстоятельствах является революционным фактором. Теперь же у нас нет никакого основания подвергать ревизии наши решения. Не потому считали мы нашу эпоху революционной, что в 1920 году острый конъюнктурный кризис сменил фиктивный подъем 1919 года, а на основании нашей общей оценки мирового капитализма и борьбы его основных сил. Для того, чтобы этот урок ни для кого не пропал даром, нам нужно подтвердить полную правильность тезисов третьего конгресса, целиком сохраняющих силу и для нынешнего момента.