Гневное небо Испании - Александр Гусев

— Конечно же «москас». Ведь у И-16 скорость побольше, на нем легче маневрировать в воздухе, ходить то сзади группы, то быстро выходить вперед, если потребует обстановка.

Вспоминая воздушные бои, в которых участвовал вместе с Еременко, мысленно спрашиваю себя: «Каким я видел в этих боях нашего командира группы истребителей?» И сам собой напрашивается ответ: Еременко — настоящий летчик-истребитель, прекрасный воздушный боец, тактически грамотный командир. Как правило, он всегда первым обнаруживал противника, умел занять правильное положение для атаки, а когда атаковал «мессершмитты», «юнкерсы» или «хейнкели», действовал смело, дерзко, применяя авиационную смекалку и хитрость.

Стрелял он без промаха и с дистанции 300–250 метров, и с более коротких дистанций. С Иваном было легко воевать. Он не сковывал инициативу командиров эскадрилий, звеньев, не навязывал им своей воли, если они действовали правильно.

Еременко бережно относился к дельным предложениям летчиков, командиров, советовался с ними, вместе с ними отрабатывал новые тактические приемы ведения воздушного боя. При его личном участии, например, были выделены высотные чистильщики, о которых я уже рассказал. Не жалел усилий Иван для того, чтобы оказать всемерную помощь вновь прибывшим в Испанию летчикам, быстрее ввести их в курс тактических приемов, выработанных мастерами воздушных боев. «Делай как я», «Учись у командира» — характерная черта стиля работы Еременко с летчиками. Ему были чужды зазнайство, назойливые нравоучения, «нажимы», административный зуд.

Еременко прибыл к нам в госпиталь, чтобы попрощаться. Срок его пребывания в Испании истек. Сердцем и мыслями он, видимо, уже был на Родине. Глядя в его задумчивые глаза, слушая прощальные слова, я чувствовал, что очень жаль ему расставаться с товарищами. Темпераментно он рассказывал о тех, кто героически сражался в небе над Теруэлем. Нашим парням приходилось там тяжело и трудно — противник имел над Теруэлем двойное, а иногда и тройное численное превосходство в авиации.

— Жаркие схватки, — говорил Еременко, — проходили по несколько раз в день. Наши и испанские республиканские летчики дрались, как настоящие воздушные богатыри.

По складу своего характера Иван был скромным человеком. О подвигах товарищей он рассказывал с каким-то особенным душевным подъемом. О себе же умалчивал. Но мы знали и гордились, что Еременко уезжает на Родину Героем Советского Союза и кавалером двух орденов Красного Знамени. Эти высокие награды достойно увенчали его ратный труд в испанском небе.

…Я выписался из госпиталя в начале февраля 1938-го. На фронт меня не пустили — еще не зажила рана. Меня назначили старшим группы летчиков, которые по состоянию здоровья нуждались в кратковременном отдыхе. Мы расположились на одном из прибрежных аэродромов. В нашу задачу входило прикрытие городов и заводов Реуса, Таррагоны и Барселоны от налетов бомбардировочной авиации противника.

Совершенно неожиданно для меня в эту же группу прибыл и Иван Панфилов, командир звена и наш председатель партийного землячества.

После одного из тяжелых воздушных боев уже после посадки на свой аэродром у Панфилова был приступ аппендицита. Он отлежался, боль успокоилась. Иван продолжал летать, к врачу не обращался. Через несколько дней — второй приступ. Панфилов попал на стол хирурга. Ну а оттуда одна дорога — в группу выздоравливающих. Однако и на этом тихом участке боевые вылеты были довольно часто, и после вылета Иван чувствовал себя плохо — сильные боли в животе, особенно при выполнении фигур высшего пилотажа и на перегрузках. Перегрузки доводили его до полуобморочного состояния. И снова он молчал, к врачам не обращался.

В одном из вылетов Панфилову с напарником пришлось вести довольно трудный бой с тремя самолетами «савойя». Бомбардировщики рвались к Реусу, где размещался завод по сборке самолетов. Истребителям удалось сбить одну машину, а остальные ушли, так и не долетев до цели. И надо же было такому случиться, что при посадке самолет Панфилова попал колесом в плохо засыпанную воронку от бомбы. Машину крепко тряхнуло. Тут Иван взвыл белугой.

После неудачной посадки Панфилов почувствовал себя совсем отвратно. По решению медицинской комиссии его не допустили к полетам, а через несколько дней отправили на Родину. Возвращался Иван не один, а с Виктором Годуновым, которого из-за ранения тоже признали нестроевым или, как дипломатично говорилось, «нуждающимся в длительном лечении в стационарных условиях».

Мы простились с Панфиловым и Годуновым. Они пожелали нам успехов в бою, а мы им — скорейшего выздоровления.

По складу характера, по выдержке и спокойствию, как на земле, так и в воздухе Иван Панфилов походил на Ивана Соколова. Может быть, все обстояло как раз наоборот, сказать трудно. Во всяком случае, обоих роднили общие черты. Грамотный и культурный пилот, отлично владевший машиной, Панфилов по смелости, дерзости и выносливости являлся одним из лучших летчиков эскадрильи. Ему были присущи чувство высокой ответственности за порученное дело, терпение и педагогический такт в разъяснении сложных вопросов. В подобных случаях летчики обращались к нему, как к старшему брату, хотя годами Иван был им ровня. Думаю, что именно поэтому, когда решался вопрос о председателе партийного землячества, товарищи единогласно назвали Ивана Панфилова. И не ошиблись. В своей практической работе на этом посту Панфилов с честью оправдал их доверие.

Летчик-коммунист, всегда показывающий личный пример, Панфилов на самое трудное задание вызывался идти добровольцем. Особенно любил разведывательные полеты по аэродромам противника, хотя они очень опасны. В таком свободном поиске наиболее вероятна встреча с истребителями врага, когда приходилось вести бой в одиночку, быть обстрелянным сосредоточенным огнем зенитной артиллерии.

Летчик-истребитель Панфилов обладал беспокойным характером. Он непременно искал и находил новые тактические приемы в борьбе с противником, являлся одним из авторов предложения о создании группы высотных чистильщиков при схватках с «мессерами» — приема, который давал нам инициативу в бою. А это очень много значит.

С отъездом Панфилова и Годунова все меньше оставалось в нашей эскадрилье летчиков, с которыми мы вместе приехали в Испанию. Постепенно таяли наши ряды. Тем больше я стремился скорее вернуться в родную эскадрилью, быть среди товарищей.

В феврале я узнал еще об одной потере. Шло пятое по счету наступление легионеров и франкистов на Теруэль. В тяжелом ожесточенном бою погиб Виктор Скляров. Он лично сбил «мессер», а в составе звена — бомбардировщик. Из 16 самолетов, сбитых Виктором, это был третий за период Теруэльской операции самолет, пораженый лично, и пятый — в группе.