Командир субмарины - Бен Брайант

Непосредственно перед тем, как люки орудийной и боевой рубки показались над поверхностью воды, старший помощник засвистел в сигнальный свисток. Люки моментально открылись, и через них начали выбираться люди с боеприпасами и прицелами. Со стороны их деятельность могла показаться хаотичной, но в действительности каждое движение руки и каждый шаг отличались скрупулезной точностью. Каждый точно знал, что ему делать, и люди выходили именно в том порядке, который мог обеспечить одновременную работу всех систем.

С момента приказа о всплытии до свистка прошло полторы минуты; еще сорок пять секунд прошло от свистка до первого орудийного залпа.

Вода еще продувалась из балластных цистерн, а орудия уже заряжались. Для экономии времени казенная часть орудия оставалась открытой, что означало, что если противник обнаружит нас, то у него окажется сорок семь секунд с того момента, как он увидел всплывающую субмарину, до первого попавшего в него снаряда.

Я последним поднялся в боевую рубку, уже с трапа отдавая приказ запустить дизель левого борта. Лейтенант Блэкберн отвечал за орудия и уже стоял наверху. Сигнальщику Остину досталась, наверное, самая трудная обязанность: ни он, ни штурман Делвин не могли наблюдать за операцией, оба они имели зрение ястреба, и в их обязанности входило вглядываться в небо на противоположной от действий стороне и за кормой, чтобы убедиться в отсутствии самолетов и кораблей.

Тэллэми стрелял хорошо. Мы подошли на четверть румба и увидели, что орудие траулера находится в готовности, но скрыто мостиком, поэтому, чтобы открыть огонь, кораблю придется развернуться. Мы запустили двигатели на полную мощность, чтобы своим маневром не дать ему сделать это.

Прогремел первый выстрел; за одну только минуту в борт вооруженного траулера попало пятнадцать снарядов, и его команда еще не успела понять, что происходит. Все шло хорошо. Если удается открыть огонь сразу, еще до того, как противник успеет прийти в себя, то существует реальная возможность деморализовать его.

Сейчас траулер даже не пытался бороться, а повернулся в сторону берега, ища спасения, благо до него оставалось всего лишь несколько кабельтовых с подветренной стороны. Положение становилось рискованным, жертва уже почти ушла от нас. Но когда до берега оставалась всего лишь сотня ярдов, Тэллэми все-таки сделал свое дело. Он целился в ватерлинию и сумел нанести решающий удар в машинное отделение. Окутанное клубами пара, судно начало погружаться. Мы прекратили стрельбу. Я заметил, что на юге из-за горизонта показались мачты шхуны, и, прежде чем траулер исчез под водой, мы пошли к ней.

Я описал эту орудийную атаку потому, что она типична для действий такого рода вообще. По времени она заняла около двух с половиной минут. Конечно, это легкая добыча, и вряд ли она достойна джентльмена, однако все здесь зависело от готовности действовать в считаные доли секунды. Если бы мы дали траулеру время и возможность открыть ответный огонь, то дело не оказалось бы таким успешным.

Следующая операция пошла легко. Мы проскользнули к берегу и на полной скорости всплыли недалеко от шхуны так, чтобы наша добыча нас не заметила. Если бы она изменила курс, увидев нас, то сумела бы уйти невредимой, поскольку наверняка скоро должен был вернуться воздушный патруль.

Шхуна первый раз заметила нас, когда мы показались из-под скал. Шансов на спасение у нее не оставалось. До тех пор пока противник экономил на организации конвоев и посылал свои суда без сопровождения, его моряки были обречены страдать от наших атак. Вот и сейчас еще один груз вражеского снаряжения пошел ко дну прежде, чем показались самолеты воздушного патруля.

Все это произошло недалеко от вражеского берега. Представьте себе, какой поднялся бы шум, если бы немецкая или итальянская субмарина сновала взад-вперед в сотне ярдов от британского берега, топила из своих орудий каботажные суда и минные тральщики. Однако наши подлодки делали именно это, причем довольно часто.

Между тем все это служило лишь закуской, и поэтому мы отправились в Кальяри, чтобы попытаться отведать главное блюдо. Мы знали, какой канал очищен от мин, и встали в дозор возле Каволи, возвышенного мыса, окруженного глубокими водами. Правда, как мы вскоре обнаружили к большому нашему разочарованию, глубина оказалась далеко не такой, как ее обозначали карты. Но в тот момент положение казалось идеальным; из-за мыса можно было наблюдать за главными подходами к Кальяри, а естественный шум воды под скалами вполне мог сбить с толку гидрофоны тех, кто за нами охотился.

Долго ждать нам не пришлось. Уже на второй день на востоке показался дымок, который скоро превратился в тяжело нагруженное судно, за которым шел корабль береговой охраны. Эскорт был представлен самолетом и эсминцем. Погода стояла слишком тихая, чтобы быть для нас приятной. В штиль в прозрачных водах Средиземного моря самолет может с легкостью заметить погруженную подводную лодку, даже если она постаралась спрятаться. Однако все шло в соответствии с планом. У нас имелся точный график движения нашей цели вдоль берега. Пришлось нам пережить и обычные тревожные и напряженные минуты, когда под водой мы должны были незаметно пройти прямо под носом у эскорта. Тонкое жало перископа время от времени разбивало поверхность воды, показываясь всего лишь на дюйм-другой. А потом мы повернули на мой любимый курс и заняли мою любимую дистанцию - 600 ярдов, - чтобы не торопясь начать торпедную атаку.

И здесь я совершил ошибку.

Я выпустил три торпеды: одну в нос судна, вторую посреди корпуса и третью - в корму, предполагая, что две из них наверняка достигнут цели и потопят ее. Когда мы немного погрузились после выпуска торпед, я смог увидеть высокий водный столб. Это первая из торпед попала в нос судна. Второго взрыва не последовало, так как торпеда ушла в сторону. Третья, должно быть, прошла под его кормой. Зная курс и скорость корабля, я мог бы и догадаться, что выстрелы всех трех торпед должны прийтись ближе к середине корпуса. Секрет успеха заключался в том, чтобы как можно меньше надеяться на точность самих торпед. Я должен был прекрасно знать это.

Кальяри располагался совсем близко, и, несмотря на повреждения, судно зашло в порт. Я не знал, что еще долго нам придется убегать от обычного преследования среди рева и разрывов глубинных бомб. В своем бортовом журнале я отметил, что контратака оказалась до боли неумелой, и, как положено, в тот вечер мы ушли, чтобы зарядить аккумуляторные батареи. Этот день, 6 апреля, годовщина нашей с Марджори свадьбы, был для меня знаменательным, и я постоянно возвращался мыслями к дому.