Трехгрошовый роман - Бертольд Брехт

Тогда верховный судья опять позвонил в обеденный колокольчик, и из-за белья вышло еще несколько человек. Они были одеты хуже, чем первые свидетели, и с трудом волочили ноги.

– Кто вы? – спросил судья. – И почему вы сторонитесь тех свидетелей, что стоят у моего стола?

Оказалось, что все они – посыльные, слуги и служанки тех свидетелей. Они не были настолько бесстыдными, чтобы встать рядом с господами.

– Вы знакомы с обвиняемым? – спросил их судья. Они были с ним знакомы. Он часто разговаривал с ними. Между прочим, он говорил им, что каждый получил от Господа Бога фунт – душевные и телесные силы, которые он обязан приумножить и применять как можно лучше. Они слышали это непосредственно из его уст.

– Стало быть, он знал вас? – спросил их судья.

– Конечно, – ответили они, и обвиняемый вынужден был признаться, что он их знал.

– Ваш фунт приумножился? – строго спросил верховный судья.

Они испугались и сказали:

– Нет.

– А он видел, что ваш фунт не приумножился?

Они не сразу смогли ответить на этот вопрос. После некоторого замешательства один из них выступил вперед – совсем еще маленький мальчик, поразительно похожий на того мальчика, которому солдат Фьюкумби подставил у пекарни ногу – свою деревянную ногу. Он смело подошел к судье и громко сказал:

– Он не мог не видеть. Потому что мы мерзли, когда было холодно, и голодали до и после еды. Посмотри сам, разве это не видно по нашим лицам?

Он сунул два пальца в рот и свистнул, и из-за белья, еще более мокрая, чем это белье, вышла женщина, необыкновенно похожая на розничную торговку Мэри Суэйер.

Верховный судья приподнялся со стула и нагнулся вперед, чтобы получше разглядеть ее.

– Я хотел спросить тебя: холодно ли там, откуда ты пришла, Мэри? – сказал он громко. – Но я вижу, не стоит спрашивать. Я вижу: там, откуда ты пришла, холодно.

И так как он заметил, что она еле стоит на ногах, он сказал:

– Садись, Мэри, ты слишком много бегала.

Она посмотрела по сторонам, нет ли где стула, но стула не было.

Судья позвонил. С неба начал падать снег, причем падал он тонким столбом – объемом не толще среднего дерева. И так образовался табурет из снега, на который она села. Судья подождал, пока она не уселась, и сказал:

– Табурет довольно холодный, а когда станет теплее, он растает, и тебе опять придется стоять, но тут уж ничего не поделаешь.

А свидетелям он сказал:

– Все ясно. Вас выбросили туда, где плач и скрежет зубовный.

– Нет, – сказал один из них, осмелев. – Нас никуда и не впускали.

Судья задумчиво посмотрел на всех свидетелей; потом опять обратился к обвиняемому:

– Плохи ваши дела, любезный. Вам необходим защитник. Только нужно, чтобы он вам подходил.

Он позвонил, и из дома вышел маленький человек с будничным выражением лица.

– Вы защитник? – пробормотал судья. – В таком случае станьте позади обвиняемого.

Когда маленький человек стал позади обвиняемого, тот побледнел. Он сразу понял, что судья с умыслом назначил ему такого защитника.

Верховный судья разъяснил положение вещей. Суд считал доказанным, что из утверждений обвиняемого два соответствуют истине: во-первых, что фунты могут быть пущены в оборот, то есть из них может быть извлечена прибыль, и, во-вторых, что тех, кто не извлек из них прибыли, выбрасывают во тьму внешнюю, где плач и скрежет зубовный. Утверждение же, будто все люди получают по фунту, суд признал недоказанным.

– Мэри Суэйер, – возобновил верховный судья свой допрос, – ты подписала договор с господином Мэкхитом. Было ли в этом договоре упомянуто, что он не имеет права открывать новые лавки по соседству с твоей?

Она подумала и сказала:

– Нет.

– Почему же ты не обратила внимания на отсутствие соответствующего пункта в договоре?

– Не знаю, Фью.

Верховный судья позвонил. Из-за белья вышел высокий человек с бамбуковой тростью. Самоубийца когда-то училась у него.

– Ты не научил твоих учеников читать, – сказал ему судья. – Как это случилось?

Высокий пристально посмотрел на женщину и заявил:

– Она умеет читать.

– Только не договоры, только не договоры! – закричал судья и очень рассердился.

Учитель сделал обиженное лицо.

– Моим ученикам в Уайтчепеле незачем уметь читать договоры, – проворчал он, – пускай они учатся работать, тогда им не нужны будут никакие договоры.

– Что значит «ассоциация»? – быстро спросил его судья.

– Объединение, – удивленно проворчал учитель. – При чем это тут?

– Верно, – с удовлетворением сказал верховный судья. – Объединение. А что значит «Аттика»?

Учитель угрюмо молчал.

Верховный судья казался разочарованным, но продолжал допрос.

– Вы получили среднее образование? – обратился он к обвиняемому, который стоял сгорбившись, уронив голову на грудь. И, когда человек в гуттаперчевом воротничке кивнул, он спросил: – Что такое «Аттика»?

Но тот не знал. Учитель попытался подсказать ему. Учителю, как видно, было неловко, что обвиняемый так мало знает.

– Да, – сказал судья, – вы мало знаете.

Но маленький человек, бывший защитником, вмешался в разговор и крикнул:

– Он знал достаточно! Для нас он знал достаточно!

– Так точно, – раболепно пробормотал судья. Он сделал это совершенно машинально.

Он вновь потряс колокольчиком, и к судейскому столу подошел тщедушный человек в куртке официанта. Это был тот человек, который передал солдату Фьюкумби свою харчевню.

– Он умеет писать?

Этот вопрос судья задал учителю. Тот посмотрел на свидетеля, узнал в нем своего ученика и кивнул тяжелой головой.

– Но в договоре со мной, – гневно сказал судья свидетелю, – ты не упомянул, что в твою харчевню посетители ходили, только пока рядом строились дома.

– Как я мог об этом упомянуть? – возразил официант. – Когда я открыл харчевню, у меня не хватало денег, и я был рад, что за год, пока рядом строились дома, я погасил все свои долги и снова мог стать официантом.

– Значит, он не умел писать! – крикнул судья, который опять очень рассердился.

Но потом он взял себя в руки и объявил перерыв.

И, пока все стояли и ждали продолжения, он подошел к учителю и кротким, почти подобострастным голосом спросил: что же все-таки означает «Аттика»? Он не успел дочитать книгу до соответствующего места, ее у него отняли. Но учитель только посмотрел на него и ничего не ответил.

Верховный судья вздохнул и возобновил заседание.

Он не знал, что ему делать.

Он посмотрел на главную свидетельницу, Мэри Суайер, и увидел, что та опять шьет. Она равномерно, стежок за стежком, орудовала иглой, хотя шить ей было нечего, – ведь ее перестали снабжать товарами. Она шила в воздухе, и той рубашки, что она шила, не было.

– Если бы тебя не перестали снабжать товарами, – тихо и задумчиво спросил судья, – и если бы не была открыта новая лавка, может быть, ты еще как-нибудь вывернулась бы, Мари?

– Отчего бы и нет? – устало сказала она. – Я ведь взяла швею.

– Это один из основных пунктов, – поспешно сказал верховный судья. – Но мы все время топчемся на одном месте. Я никогда не думал, что так трудно будет установить истину.

Он встал, и подошел к собачьей клетке. Собаки радостно завизжали – они думали, что теперь-то их наконец накормят; но загадка все еще не была разрешена.

Верховный судья оглянулся. Вот они стояли, свидетели защиты, обелявшие обвиняемого, упитанные, хорошо одетые, удачливые, с радужными перспективами, а напротив них – недоедающие, преждевременно состарившиеся: женщина на табурете из снега, шьющая без полотна, мальчик, согнувший руку так, словно он нес под мышкой тяжелый хлеб, но без хлеба.

Когда судья, стуча своей деревяшкой, возвращался на место, он поравнялся с обвиняемым. Он задумался и, проходя, сказал вполголоса:

– Неужели ты этого не понимаешь?

Но человек в гуттаперчевом воротничке пожал плечами и ничего не сказал.

– Такая разница! – вздохнул судья. – А причины не найти! Но ведь должна же быть причина.

Он стоял в нерешительности, не зная, стоит ли ему вообще садиться за судейский стол.

«Все дело в моем невежестве, – подумал он, – я недостаточно образован. Если бы знать, в чем заключается этот фунт, данный им Богом!»

Внезапно он пришел в себя. Он вспомнил, что ему дарована сверхчеловеческая власть. Он поспешил к столу. Широким жестом он взмахнул колокольчиком.

Из-за белья длинной процессией вышли тома «Британской энциклопедии», числом сорок. Они шли степенно, они были толсты.

В четыре ряда, точно солдаты, выстроились они перед верховным судьей.

– Друзья мои, – почтительно начал судья, – не можете ли вы объяснить мне, почему одни из нас, меньшинство, приумножают свое достояние и, как сказано и предписано в Библии, превращают один фунт в пять или даже в десять, в то время как другие, большинство, на протяжении всей своей долгой трудовой жизни приумножают в лучшем случае только свою нищету? Друзья мои, что он собой представляет, этот фунт, принадлежащий счастливцам, приносящий такой огромный доход и вызывающий между ними, как мне приходилось слышать, такую чудовищную борьбу? Что он такое?