Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

Выбор у Марины был невелик. «Царица» еще могла вернуться домой, куда ее от имени всей семьи звал находившийся в Тушине брат Станислав Мнишек. Но это означало бы крах всей ее жизни. Привыкшая за четыре года к полагавшимся ей царским почестям, Марина явно оказалась не готова к такому резкому повороту в своей судьбе. Даже при том, что Сигизмунд III благожелательно относился к «воеводенке», когда-то в Кракове искренне демонстрировавшей ему свою преданность.

13 января 1610 года Марина написала письмо отцу для отправки с королевскими комиссарами и послами тушинского «рыцарства» под Смоленск: «Я, несчастная, будучи испытуема от Господа Бога такой заботой, не могу ничего придумать для своего облегчения и ничего хорошего не могу ожидать в таком смятении». Все происходившее под Москвой стало для нее самым тяжелым испытанием: «Войско не согласно после ухода царя: одни хотят быть при царе, другие при короле. Если когда-либо мне грозила опасность, так это именно теперь, ибо никто не может указать мне безопасного места для приличного и спокойного жительства, и никто не хочет посоветовать мне что-либо для моего блага». Несколько раз в письме она взывает о совете и помощи, которые никак не может получить: «Великий гнев Божий разразился надо мной, неоткуда мне получить здравый совет и помощь, только Всевышнему Богу поручаю себя и жду Его веления, так как тяжелая скорбь моя должно быть сведет меня безвременно в могилу, что я предпочитаю злорадству всего мира над моим несчастьем. Поэтому смиренно прошу ваше благородие, милостивый отец и господин мой, похлопотать и позаботиться обо мне, нижайшей слуге вашей, чтобы я впоследствии не причинила еще большей скорби нашему роду» [313].

«Царица» все еще думает о чести «дома Мнишков». Ей отвратительна сама мысль о возможном «триумфе» недругов, смеющихся над ее несчастьем. Но она не может обратиться к отцу с прежней нежностью: «пан воевода» для нее уже не «батюшка» из писем времен отъезда Юрия Мнишка из Тушина, а «ваша милость». Это скорее плач, чем надежда на спасение. Письмо к отцу демонстрирует сложность чувств, которые переживала Марина после того, как ее покинул последний человек, выказывавший ей царское почтение и дававший ей надежду на сохранение прежней идеи, которой она уже посвятила свою жизнь (а другой жизни, если не считать самборского детства, у нее и не было).

Следующий шаг, который приходится сделать Марине Мнишек, даже вопреки ее желанию, – обратиться за защитой к королю Сигизмунду III и попытаться договориться с ним о своей дальнейшей судьбе. Примечательно, что она пишет королю два дня спустя после письма отцу, перед самой отправкой королевских послов 15 января 1610 года. Марина вместе с остальным тушинским «рыцарством» желала королю победы в его походе в Московское государство и готова была признать, что фортуна полностью отвернулась от нее. Это была полная «капитуляция» перед обстоятельствами. Все, о чем просила Марина Мнишек для себя и своей семьи, – чтобы Сигизмунд III не забыл о них и наградил своими щедротами. Она подчеркивает свое «сиротство»: «Милость вашего королевского величества, столь часто испытанная семьей моей и моей особой, сама налагала на меня обязанность обратиться в моем осиротении к защите вашего королевского величества. Но злополучное пленение мое, почти лишившее меня свободной воли, отняло у меня возможность прибегнуть к этому надежнейшему и вернейшему утешению. Теперь, когда ваше королевское величество изволили вступить в пределы Московского государства, со своей стороны я искренно желаю, чтобы добрые замыслы, удачное начало предпринятого дела шло успешно и предприятие окончилось благоприятно».

Открываясь королю, Марина пишет своеобразную «автобиографию», последовательно перечисляя все, что происходило с ней от коронации в Москве до прозябания в Тушине: «Уж если кем счастье своевольно играло, – так это мной; ибо оно возвысило меня из шляхетского сословия на высоту Московского царства, с которого столкнуло в ужасную тюрьму, а оттуда вывело на мнимую свободу, из которой повергло меня в более свободную, но и более опасную неволю. Теперь оно поставило меня в такое положение, что я при своем сане не могу жить спокойно». В этом письме, написанном в один из самых тяжких и опасных моментов своей жизни, Марина не пытается спрятаться за этикетные формулы учтивого обращения к королю, а прямо пишет о том, что чувствует и что долго не могла сказать открыто. Все время от приезда в Тушино – лишь видимость свободы, продолжение заключения; да и теперь царский титул не защищает ее. Она питает еще надежду на спасение, но видит, что все зависит только от Бога да от короля. «Приняв все это с благодарностью от Всевышнего, – смиренно продолжает Марина, – Его святому Провидению препоручаю свои дальнейшие дела. Я твердо убеждена, что Он, различными средствами делающий многое, и теперь, в этих превратностях моей судьбы, по благости своей пожелает поднять меня и спасти. А так как ваше королевское величество изволили быть причиной и споспешником первого моего счастья, то я возлагаю полную надежду на Господа Бога, что и в этой моей скорби окажете свое милосердие». Но даже в этом обращении к королю, как к последнему прибежищу, Марина не хочет выглядеть сломленной, она снова и снова провозглашает себя московской царицей и заявляет, что никогда не откажется от этого титула: «Всего лишила меня превратная фортуна, одно лишь законное право на московский престол осталось при мне, скрепленное венчанием на царство, утвержденное признанием меня наследницей и двукратной присягой всех государственных московских чинов».

Так вот что, оказывается, предлагалось королю Сигизмунду III, обсуждавшему в этот момент возможность собственного воцарения в Московском государстве! «Законные права» на московский престол другого претендента! «Теперь я все это представляю на милостивое и внимательное рассмотрение вашего королевского величества», – писала Марина Мнишек, погруженная в собственные несчастья и не понимавшая, что ей не приходилось и мечтать о королевском расположении в этой ситуации. «Я убеждена, что ваше королевское величество после мудрого обсуждения обратите на это внимание и по природной доброте своей примете меня, а семью мою, которая в значительной мере способствовала этому своей кровью, храбростью и средствами, щедро вознаградите. Это будет служить несомненным залогом овладения Московским государством и прикрепления его обеспеченным союзом, с благословенья Божья, которое щедро вознаграждает за справедливость. Желая чего, я препоручаю себя защите и милостивому вниманию вашего королевского величества» [314].