Большой план апокалипсиса. Земля на пороге Конца Света - Ярослав Зуев

13.5. Лженаполеон

Он — упорный честолюбец и властолюбец, абсолютно лишенный каких-либо моральных сдержек в основных целях, в конечном счете всегда эгоистических, без малейшего труда пойдет на любой самый бессовестный обман, на самое обильное кровопролитие, на самую явную и наглую демагогию, если она в данный момент полезна для него.

О, бурь заснувших не буди:Под ними хаос шевелится!

Сей диктатор и авантюрист, мнивший себя вторым генералом Бонапартом, родившийся у Гортензии Богарне от младшего брата Наполеона Луи в 1808 г., вырос в Швейцарии, куда его мать перебралась после крушения империи. Он и служил в швейцарской армии, где получил капитанский чин…

Тарпли называет будущего императора Второй империи «террористом и писателем из группы уже знакомого нам Джузеппе Мадзини», основателя пресловутой «партии стилета». Вероятней всего, именно так и есть. По крайней мере, биографы говорят о его обширных связях с итальянскими карбонариями. Луи-Наполеон даже принял участие в мятеже против папской власти (1831), организованном группой карбонариев Чиро Менотти.[469] Правда, сам заговор провалился, кто-то сдал его участников властям, карбонариев перехватали и без лишних разговоров повесили. Луи-Наполеону посчастливилось спастись, биографы говорят, он счастливо пересек границу с британским паспортом. Наверное, каждому швейцарскому капитану вручают такой документ для порядку…

Судьба круто переменилась к Луи, когда в следующем, 1832-м, скоропостижно скончался двадцатилетний герцог Франц Рейхштадтский, он же — Наполеон II, единственный законный сын Бонапарта, содержавшийся в венском замке Шенбрунн.[470] Став, таким образом, новым главой дома Бонапартов, Луи-Наполеон начал с организации увенчавшегося провалом мятежа нескольких французских полков, но был арестован солдатами. Как ни странно, ему снова удалось выйти сухим из воды, написав покаянное письмо королю. Очутившись в Англии, заговорщик-неудачник издал (очевидно, на средства, любезно выделенные лордом Пальмерстоном) трактат «Наполеоновские идеи» (1838), смысл которого сводился к тому, что, мол, во всем был дядюшка Бонапарт хорош, в одном лишь прокололся, следовало с Великобританией дружбу водить, а не задираться на ровном месте.

Кто бы сомневался, что под такие «идеи» ему отвалят еще больше денег, иначе откуда б ему было наскрести на пароход и скромный такой экспедиционный корпус. Однако и эта очередная попытка захвата власти во Франции потерпела фиаско. В 1840 г. Луи-Наполеона схватили в Булони, судили и дали пожизненный срок. В тюрьме он занимался самообразованием, писал труды на социалистические темы, грозился сделать рабочих хозяевами средств производства, словом, стал бы и марксистом, если бы только Маркс успел написать к тому времени свой «Капитал». Я нисколько не преувеличиваю, не для красного же, в самом деле, словца Энгельс чуть позже писал: «При первом же победоносном восстании французского пролетариата, которое всеми силами старается вызвать Луи-Наполеон, австрийские немцы и мадьяры освободятся и кровавой местью отплатят славянским народам. В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом».[471]

О реакционных народах — чуть ниже, с восстанием пролетариата Энгельс не промазал, хоть и отлилось потом этому пролетариату при Наполеоне III по полной программе, что же до обещанных войн, то да, их действительно в самом скором времени случилось предостаточно. Однако обо всем по порядку.

Бежав из заключения в 1846 г., будущий Наполеон III в который раз скрылся в Англии. Ну а вернувшись оттуда спустя еще два года, когда началась Февральская революция 1848 г., совершил головокружительный взлет. В том же 1848 г., наобещав развесившим уши французам молочные реки в кисельных берегах, каждой бабе по мужу и каждому мужу по бабе, Луи-Наполеон стал первым из французских президентов. Соперники остались далеко позади, никому из них и в голову не пришло проникновенно клясться по прошествии четырех лет оставить после себя «твердую власть, неприкосновенную свободу, осуществившийся прогресс, облагодетельствованную семью» и прочие весьма заманчивые вещи. Как вы, вероятно, догадываетесь, друзья, все, за исключением «твердой власти», из списка можно было смело вычеркнуть. В 1851 г., разогнав Национальное собрание и арестовав самых влиятельных оппонентов в ходе молниеносной операции «А ну-ка пройдемте, гражданин», Луи-Наполеон совершил конституционный переворот. Чтобы никто не усомнился, шутки в сторону, верные ему войска утопили столицу в крови. О моральном аспекте дела можно было не беспокоиться, папа Пий IX, впоследствии поставивший абсолютный рекорд по части продолжительности пребывания в роли понтифика (31 год) и причисленный церковью к лику блаженных, отправил путчисту свое благословение. Еще бы ему не отправить, не удержаться бы папе на Святом престоле, если б не французские штыки. Любопытное обстоятельство, если вспомнить, с какой энергией Луи-Наполеон в 1831 г. боролся против предшественника Пия папы Григория XVI (1831–1846).

Убедив таким образом сограждан в серьезности своих намерений, Луи-Наполеон в самом скором времени (1852) провозгласил себя императором Наполеоном III. Европейские державы и бровью не повели, за исключением, отдадим ей должное, России. Николай I не скрывал неудовольствия, как-никак, были нарушены условия Венского конгресса, отстранившего династию Бонапартов от власти на веки вечные.

Вступая на престол, Наполеон III торжественно заявил: «Империя — это мир!» В очередной раз солгал, понятное дело. Уже в 1853 г. так называемая Вторая империя сражалась против русских в Крыму, снарядив под Севастополь трехсоттысячный экспедиционный корпус. Вдвое больше, чем турецкий султан, которого разборка с русскими касалась в первую очередь, между прочим, и вдесятеро от британцев, у которых русские вообще сидели в печенках. Последнее легко объяснимо. Во-первых, добившись у султана, как это принято выражаться сейчас, «режима наибольшего благоприятствования» по части торговли, сыны Туманного Альбиона оперативно довели турецкую экономику до ручки и теперь почитали некогда могущественную Порту чуть ли не собственностью. Во-вторых, они добивались того же, то есть радикального снижения таможенных тарифов от Николая I, но тот, представьте себе, упорствовал. Что же до Франции…

Считается, поводом к ее вступлению в войну послужила личная обида Наполеона III на Николая I, поди ж ты, назвал его в письме «дорогим другом» вместо «дорогого брата», как было принято величать равных венценосных особ. Тут весьма любопытная деталь. Царя подбили на антифранцузский демарш австрияки с пруссаками, клятвенно заверившие Николая, что ни от прусского, ни от австрийского монархов выскочка Наполеон подобного обращения не дождется ни при каких раскладах. Царь клюнул и остался в одиночестве. «К сожалению, Пруссия, а за нею Австрия не сдержали своего обещания действовать заодно с Россией по отношению к Франции, — жаловался позже император своему верному фельдмаршалу Паскевичу. — Они признали Луи-Наполеона братом, чем вновь доказали, как мало можно полагаться на их уверения. Просто тошно…»

Нам остается лишь посочувствовать русскому императору. Не с теми он парнями связался…

Кроме вышеизложенных причин, Наполеону III не давали-де покоя противоречия вокруг церкви Рождества Христова в Вифлееме, связку ключей от которой православные с католиками дергали друг у друга буквально из рук. Французы, понятно, «крышевали» католиков.[472] Плюс якобы сказалось острое желание амбициозного племянника взять реванш за фиаско обожаемого дядюшки в 1812 г. И все?! И больше — ничего?! Тогда резонен вопрос: кто ж для кого таскал из огня каштаны?

К Крымской войне мы вернемся чуть позже, сейчас же отметим только, что в Великобритании новоиспеченным императором не нарадовались, еще бы, он же делал все как надо. Именно поэтому в самый разгар войны Наполеона III с помпой встречали в Лондоне. В том же году состоялось и вовсе примечательное событие, ответный визит королевы Виктории в Париж. Отметим, друзья, до этого столица Франции удостаивалась подобной чести лишь единожды, зимой 1431 г., когда в ходе Столетней войны английскому королю Генриху VI под сводами собора Парижской Богоматери были вручены корона и скипетр извечного континентального противника — Франции.[473] Надо думать, королева Соединенного Королевства и будущая императрица Индии, абсолютный рекордсмен по части пребывания на троне (63 года) и правительница, чьим именем назвали целую эпоху, ставшую для Британской колониальной империи периодом наивысшего расцвета, знала историю не хуже нас, друзья. Словом, если «бабушка Европы»[474] отправилась в Париж, то уж, поверьте, не просто так, по бутиковым галереям прошвырнуться. Это было весьма и весьма символичное событие.