Из воспоминаний сельского ветеринара - Джеймс Хэрриот

Он был полон сил и здоровья, и, глядя на него, я вспомнил его мать. Неужели Дебби, чувствуя приближение смерти, собрала последние силы, чтобы отнести своего котенка в единственное известное ей место, где было тепло и уютно, надеясь, что там о нем позаботятся? Кто знает…

По-видимому, не одному мне пришло в голову такое фантастическое предположение. Миссис Эйнсворт взглянула на меня, и, хотя она улыбалась, в ее глазах мелькнула грусть.

— Дебби была бы довольна, — сказала она. Я кивнул:

— Конечно. И ведь сейчас как раз год, как она принесла его вам?

— Да. — Она снова прижалась к Буяну лицом. — Это самый лучший подарок из всех, какие я получала на Рождество.

На Рождество выпекалось гораздо больше обычного всяких лепешек, кексов и булок, а также особый «хлеб со специями» к праздничному столу. В тесто добавляли масло, яйца, сушеные фрукты и специи: мускатный орех, корицу или гвоздику. В некоторых семьях его называли «рождественской сдобой». Он нарезался на ломти, которые намазывались маслом. Чтобы приготовить хлеб со специями, добавьте в 1 кг муки полчайной ложки соли, чайную ложку толченого мускатного ореха, чайную ложку порошка корицы и хорошо перемешайте. Разотрите с 350 г сливочного масла, а затем с 350 г сахара. Влейте в 0,4 л теплого молока 2 взбитых яйца и добавьте немного этой смеси к 45 г свежих дрожжей, размешав их, чтобы получилась паста. Соедините разведенные дрожжи с мукой и влейте туда оставшееся молоко с яйцами. Вымесите тесто, и пусть оно около часа поднимается. Снова вымесите, пока оно не станет упругим, добавив 700 г изюма и 120 г нарубленных цукатов. Разложите тесто по трем 0,5-килограммовым формам для выпечки хлеба и оставьте на 30 минут подниматься. Выпекайте 50 минут при температуре 200 °C.

Нос, уставленный в землю, — обычная поза бассета, подчеркивающая общее выражение тихой грусти, свойственное этой породе, — печальные глаза под наморщенным бархатистым лбом, большие обвисающие уши, расположенные низко за удлиненной мордой. Короткие ноги бассета обманчивы: на самом деле это довольно крупная собака с большой головой и длинным крепким туловищем. По следу бассет идет медленно и терпеливо — в Европе с XVI века пешие охотники брали свору бассетов, выслеживавших барсуков, кабанов и мелких зверьков. В Англии бассеты появились на исходе XIX века; их использовали для охоты на зайцев в открытой местности.

На Рождество йоркширские фермеры радушно встречают всех, кто заглядывал к ним на ферму в течение года. Гостям предлагается рождественское угощение — хлеб со специями, сыр и горячий пивной пунш. В Ричмонде в эль добавляли мякоть печеных яблок, которую называли «шерсткой агнца». Чтобы приготовить пивной пунш на шестерых, подогрейте полтора литра крепкого темного эля в большой кастрюле, добавив 120 г нерафинированного тростникового сахара, 3 стакана рома или коньяка, чайную ложку толченого имбиря и по полчайной ложки толченой гвоздики, корицы и мускатного ореха. Когда смесь начнет закипать, перелейте ее в большую жароупорную чашу, предварительно положив туда горячую мякоть трех печеных яблок.

На севере Йоркшира певцов, являвшихся петь рождественские песни, и всех гостей потчевали сыром и кексом со специями. В одних семьях выпекали круглый кекс и подавали его на большом сыре, в других — квадратный, в третьих его подавали со специально сделанным сыром, помеченным знаком креста. Обычной специей была молотая гвоздика, но раньше в тесто добавлялись еще имбирь, тмин и кориандр. Чтобы испечь кекс со специями, смешайте чайную ложку пищевой соды и 30 г молотой гвоздики с 350 г муки. Растопите 350 г патоки с 120 г нерафинированного тростникового сахара и 120 г сливочного масла. Перемешайте с мукой, затем добавьте, тщательно размешивая, 3 взбитых яйца и какой-нибудь кислоты. Выпекайте в глубокой, смазанной жиром форме для кексов — глубиной около 20 см — при температуре 170°C примерно полтора часа, пока не затвердеет середина.

5. Такой красивый мальчик!

Наши недели в Лондоне были на исходе. Общую подготовку мы почти завершили и ждали отправления в учебно-тренировочное авиационное крыло (УАК).

Один слух сменялся другим. Нас посылают в Аберистуит в Уэльсе. Нет, для меня далековато. Мне бы где-нибудь на севере. Очередная новость: Ньюки в Корнуолле. Еще хуже! Я отдавал себе полный отчет в том, что надвигающееся рождение первенца у рядового второго класса ВВС Джеймса Хэрриота на ход войны никак не влияет, тем не менее мне хотелось быть как можно ближе к Хелен, когда подойдет ее время.

Лондонский период окружен в моей памяти густым туманом. Возможно, все было настолько новым и необычным, что толком не воспринималось, а возможно, меня придавила неимоверная усталость. И не только меня, но всех нас. Мало кто был подготовлен к тому, чтобы ежедневно вскакивать с постели в шесть утра, а потом до вечера непрерывно заниматься всяческими физическими упражнениями. В перерывах нас строем вели в столовую, на занятия, на беседы. Последние годы я провел главным образом в автомобиле и теперь заново привыкал пользоваться ногами, что оказалось довольно-таки мучительным процессом.

Временами к тому же я испытывал тягостное недоумение: что, собственно, происходит и зачем все это нужно? Подобно любому мальчишке, я воображал, что после очень недолгой, но очень интересной предварительной подготовки сразу сяду за штурвал самолета и буду учиться летать, но теперь выяснилось, что о штурвале пока лучше забыть — в таком отдаленном будущем он маячил. В УАК нам прежде предстояло изучить штурманское дело, принципы полета, азбуку Морзе и еще много всякой всячины.

Но одно меня радовало. Экзамен по математике был уже позади! Я всегда считал (и считаю) на пальцах и до того боялся этого экзамена, что перед призывом посещал в Дарроуби открытые ВВС подготовительные курсы, возобновляя жуткое знакомство школьных лет с поездами, мчащимися навстречу друг другу на разных скоростях, и водой, втекающей и вытекающей по трубам бассейна. Но экзамен я все-таки сдал и теперь был готов к чему угодно.

В Лондоне неприятных сюрпризов хватало. Я уж никак не предполагал, что буду целыми днями возиться в одном из самых грязных свинарников, какие только видел за свою жизнь. Видимо, кому-то в голову пришла блестящая мысль превращать все пищевые отходы ВВС в ветчину и бекон, тем более что даровой рабочей силы было хоть отбавляй. И вот точно в дурном сне я и другие кандидаты в летчики-истребители час за часом убирали навоз и разливали пойло по корытам.

Это же чувство мне довелось испытать и по другому поводу. Как-то вечером мы с двумя приятелями сговорились сходить в кино. Чтобы успеть к началу фильма, мы сумели занять место во главе очереди ожидавших ужина. Когда распахнулись двери огромной столовой в Зоопарке, мы влетели в них первыми, и нас тут же перехватил сержант-повар со словами:

— Мне требуются три добровольца мыть посуду! Ты, ты и ты — ткнул он в нас пальцем. Но, видимо, сердце у него было доброе, так как он поспешил утешить нас, когда мы грустно напяливали засаленные комбинезоны: — Ничего, ребятки, зато уж потом накормлю вас до отвала!

Моих приятелей он куда-то увел, и я остался в одиночестве в узкой темнице у нижнего конца жестяного желоба. Вскоре по нему заскользили грязные тарелки — я должен был очищать их от объедков и укладывать в механическую мойку.

На ужин в этот вечер был деревенский рулет с картофельной соломкой — комбинация, которая запечатлелась в моей памяти навеки. Битых два часа на меня обрушивался нескончаемый каскад тысяч и тысяч фаянсовых тарелок с крошками рулета, застывшими следами мясного соуса и прилипшими к нему обломками картофельной соломки.

Я как маятник покачивался в клубах пара, попахивающего мясным бульоном, а в голове у меня звенели строки песенки, которую мы с Зигфридом постоянно мычали, дожидаясь призыва в ВВС, — модной песенки, описывающей, как нам по простоте душевной казалось, ожидающую нас новую жизнь.

— Если б крыльями я мог обзавестись, До чего ж прекрасной стала б жизнь! В синем небе целый день кружил бы, С птичками веселыми дружил бы!

Но как далеки от меня были эти птички здесь, в душной пещере, где мои руки, лицо, волосы, каждая пора кожи все больше пропитывались запахом деревенского рулета и картофельной соломки!

Но всему наступает конец: каскад заметно поиссяк, а затем и вовсе прекратился. Вошел, сияя улыбкой, сержант, похвалил меня за отличную работу и отвел в обеденный зал, огромный и совсем пустой, если не считать двух моих приятелей. Вид у них был несколько обалделый, как, наверное, и у меня.