Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разрумянившаяся от удовольствия, Элизабет следила глазами за Антонэном, который мог бы их слушать, но вместо этого скакал впереди, спеша к большой карусели, до которой было еще далеко.
— Я давно не вспоминала этих страниц своей жизни, — призналась она. — Расскажу сыну как-нибудь вечером. Ему понравится. Антонэн любит страшные сказки — с людоедами и злыми колдуньями.
С этими словами она взяла Жюстена за руку. Жест получился очень естественным. Тот вздрогнул от радости. Парк встретил молодых людей буйством цветов и весенней зелени. Декоративные кустарники с белыми и розовыми пахучими метелками цветов, клумбы с лилиями и карликовыми розами радующих глаз оттенков…
Они перешли через каменный мостик, под которым протекал узкий прозрачный ручей. Чуть дальше на породистых лошадях прогуливались любители верховой езды.
— По аллеям ездят верхом, — пояснила Элизабет. — Смотри, а вон там замок Бельведер. Это декоративная постройка в средневековом стиле, доступная для всех посетителей парка. Если хочешь, можем сходить в зоопарк. Посмотришь на животных, привезенных со всего мира, — тигров, обезьян, жирафов.
— Сожалею, Элизабет, но я там уже был вчера, после обеда. Впечатлений масса, правда! Хищники, слоны… Твой дедушка Туан обрадуется, когда я расскажу ему про эту поездку. Я даже купил буклет с фотографиями всех зверей для твоих маленьких кузенов.
— Замечательная идея! Я как-то об этом не подумала, — посетовала молодая женщина. — Жюстен, пожалуйста, расскажи про дедушку Туана, про Жиля и Лорана!
Жюстен сделал, о чем его просили, — простыми словами, вперемежку с небольшими бытовыми и очень забавными зарисовками. Элизабет показалось, что она снова на мельнице Дюкенов, среди своих.
Уже на подходе к красочной карусели она решилась: как ни мучительна тема для обоих, об этом нужно поговорить.
— Держись крепче на деревянной лошадке! И не вздумай сойти, пока карусель вертится! — наставляла молодая женщина Антонэна.
— Кому такое может прийти в голову? — удивился Жюстен.
— Антонэн — тот еще сорвиголова! Сколько раз он сбивал колени, сколько было на лбу шишек — не сосчитать.
Молодые люди присели в ротанговые кресла, расставленные кругом около карусели. Еще одна пара пристроилась по соседству, чтобы удобнее было наблюдать за дочкой, которая тоже взобралась на лошадку.
Элизабет представила, что они с Жюстеном — муж и жена, а Антонэн — их сын, и испытала острую боль. Ей стало очень грустно.
— Мне так хорошо рядом с тобой, — призналась она. — Все становится просто и весело. Судьба несправедлива.
— Я думаю о том же, — сказал Жюстен, обращая на нее полный обожания взгляд.
Ему хотелось взять ее за руку, но он удержался. Элизабет проговорила, не сводя глаз с сына:
— Теперь ты знаешь, что произошло шесть лет назад. Мы приехали в Париж, и еще два месяца я никому ничего не рассказывала. Но унижение, стыд меня съедали. Я была сама не своя. И вот однажды утром я побежала к Сене, перелезла через парапет… Мне хотелось умереть. Но меня спасли. И я вдруг испытала желание переродиться, больше никогда не быть жертвой. И я все рассказала Ричарду, Бонни и дяде Жану. Насчет этого последнего — лучше б ему ничего не знать…Мы поскандалили, Жан не имел никакого права рассказывать об этом дедушке Туану. Это должна была сделать я сама.
Жюстен довольно долго молчал. Он заново переживал один из худших дней своей жизни — когда узнал про насилие, совершенное Ларошем над ней, которую он обожал и даже боготворил.
— Я мог убить его, когда узнал, что он сделал, — проговорил мужчина наконец. — Из того, что ты читала в письмах деда Антуана, ты могла подумать, что я заключил с Ларошем сделку, но нет! Я всего лишь хотел взять реванш за ужасное детство, в котором горя было столько же, как и в твоем, и по вине все того же гнусного персонажа. Слава Богу, я не отяготил совесть его смертью, но инвалид он по моей вине.
— Ричард и мои родственники Дюкены, когда узнали о его преступлении, поступили бы так же, окажись они с ним лицом к лицу, — жестко произнесла Элизабет.
— Может, и так. Но есть одно отличие… У меня тоже есть секрет, Элизабет, — сказал Жюстен. — Один мсье Антуан в курсе. В начале июля, шесть лет назад, когда я приехал в отпуск, я пошел в замок. Ларош в тот день напился, и, к несчастью, в руках у него было охотничье ружье, когда я наткнулся на него за конюшней. Он взял меня на мушку и стал оскорблять. Тут застонала Мариетта, и я спросил у него, что он с ней сделал. Ларош рассвирепел и выстрелил.
Элизабет вскрикнула от возмущения. Поскольку карусель остановилась, она подбежала и помогла сыну пересесть в позолоченную деревянную карету, где уже устроилась такая же любительница катаний.
— Еще одна поездка, Антонэн! Веди себя хорошо. Смотри, какая у тебя очаровательная соседка!
Молодая женщина вернулась и присела рядом с Жюстеном, который печально ей улыбнулся.
— Он мог тебя убить! И мы бы никогда не увиделись, — прошептала она растерянно. — Этот человек безумен, безумен и опасен! И у него один закон — уничтожать все непорочное и прекрасное. Скажи, рана была серьезная?
— Пуля в животе. Друг Лароша, доктор, меня прооперировал и спас. Ларош сам отвез меня к нему домой, в Эгр.
Это был тот самый день, когда ты на пароходе отплывала в Нью-Йорк. Я все время думал о тебе. Мне рассказал мсье Антуан…
— День нашего отплытия! — поразилась Элизабет. — Я тоже думала о тебе, стоя на палубе и глядя, как отдаляется французский берег. А ночью проснулась в непонятной тревоге и все спрашивала себя: «Кто умирает? С кем беда?»
— Правда?
— Да. Это было странное чувство. Печаль, страх, причины которых я не понимала. Между нами существовала связь, Жюстен, несмотря на расстояние, нас разделявшее. Это и чудесно, и пугающе. Я проклинаю судьбу, но, если подумать, мы оба живы, хотя могли погибнуть по вине Лароша.
Взвинченная до предела, Элизабет встала и сделала несколько шагов к живой изгороди из бирючины. Больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться в объятиях Жюстена, но она себе это запретила. Однако молодой человек ее настиг, обнял за талию.
— Моя принцесса! Прости, если мое присутствие тебя огорчает больше, чем радует, — тихо проговорил он. — Эта моя поездка через океан… Сумасшествие, да. Но
