Дорога в никуда. Книга первая - Виктор Дьяков

– Братцы… братцы… товарищи… я же… не надо, я все, что хотите… Передайте вашему начальнику милиции, я знаю, я покажу где оружие спрятано… И еще, я много, очень много знаю, про подполье… я все расскажу… я знаю, кто главный подпольщик… только не убивайте…

У Василия подгибались ноги, его тащили уже два казака. Ему казалось, что он говорит громко, но горло перехватило спазмом, и получался лишь невнятный с хрипом шепот. Не прислушиваясь, казаки подтащили его к уже выстроившимся в шеренгу остальным коммунарам. Стенания, мольбы и проклятия прервал залп, второй… Потом пошли добивать раненых…

В документах расстрелянных Степан обнаружил пятьсот рублей керенками, из которых выдал на рытье могил 225 рублей и 50 заплатил нарочному, посланному с донесением в штаб Отдела в Усть-Каменогорск, чтобы оттуда незамедлительно телеграфировали атаману Анненкову о выполнении его приказа.

24

Лидия сделала все, как велел муж. Ничего не сказав даже ближайшим подругам-коммунаркам, она с детьми на первом же пароходе отплыла в Усть-Каменогорск. С пристани пошла сразу в крепость, узнать пригнали ли арестованных с Усть-Бухтармы. Но там, после подавления июньского восстания, режим стал очень строгий. Ее прогнали, не став даже слушать. Пришлось искать страховую контору, благо таковая в городе оказалась одна. Бахметьев выслушал жену председателя коммуны, покачал головой:

– К сожалению, ничего не могу сообщить, ничего не знаю, ни о вашем муже, ни о других коммунарах, даже об их аресте впервые слышу. Но я непременно узнаю, у нас есть свои люди, и в крепости, и в уездной управе. А вы пока с детьми поживите на квартире у хозяйки, где и я комнату снимаю. Она наш человек, у нее недавно сын в той тюрьме погиб, во время восстания. Слышали, наверное? Правда тесновато будет, у меня ведь тоже жена и двое детей, зато веселее, как говорится, в тесноте да не в обиде…

Бахметьев все узнал уже на следующий день. Вернувшись домой, он на прямой вопрос Лидии молча опустил глаза – она сразу поняла, что произошло самое худшее.

– Их расстреляли… когда… где!? – она посерела лицом и застыла в ступоре.

– Да… по пути… в поселке Александровском… там же и похоронили в братской могиле… Официальная версия при попытке к бегству…

Через некоторое время Лидия очнулась и стала спешно собирать вещи.

– Куда вы? – с тревогой спросил Бахметьев.

– На пристань, пароход на Семипалатинск ждать будем… Не могу я здесь больше… – в прострации отвечала Лидия.

Валентина, жена Бахметьева, кинулась к ней:

– Что вы… куда? Парохода раньше будущей недели не будет. Потом, вы же не знаете, что там, в России твориться, голод, грабежи, тиф, а вы с детьми…

В «двух словах» Валентина рассказала гостье о совсем недавно перенесенной дороге по стране, где бушевала Гражданская война.

– Верно, сейчас время совсем не для путешествий, – поддержал жену Бахметьев. – Окрестное казачье население крайне озлоблено, по всему войску объявлена всеобщая мобилизация, пароходы забиты военными, они по дороге много пьют, дисциплина слабая. Да, и фронт приближается, а война она ведь не разбирает, она никого не щадит, ни женщин, ни детей. Дождитесь, когда Красная Армия сюда придет. А пока я вас к нам в контору устрою, фактически это штаб нашего уездного подпольного центра. За секретаря у меня будете. Вы ведь женщина образованная, а у нас как раз с грамотными людьми туго. И с жильем для вас что-нибудь придумаем. Вот немного успокоится все, основная масса гарнизонных офицеров на фронт отбудут, и квартиры в городе освободятся. Переждите некоторое время. А поедете, и детей и себя погубите, не от войны, так от голода. Сами знаете, вся Россия страшно голодает.

Осознав полную правоту слов Бахметьева, Лидия совсем пала духом, и в бессилии опустилась на пододвинутый Валентиной стул.

– Расскажите… как их… по чьему приказу, – словно ком в горле мешал Лидии говорить.

Тяжко вздохнув, Павел Петрович поведал те немногие подробности, что узнал о расстреле коммунаров в Александровском ущелье…

В результате мощного летнего наступления Красной Армии колчаковские войска откатились за Урал. Большая война пришла в Сибирь. Красных рассчитывали задержать на рубежах рек Тобола или Ишима. В августе правительство Верховного объявило о призыве в армию последнего своего надежного резерва – поголовно всех казаков от 18-ти до 45-ти лет. Призыв планировали осуществить в три этапа, в августе, сентябре и октябре-ноябре. Но красные продолжали стремительно наступать, и это ломало все планы, потому призывали в спешке, в условиях острой нехватки обмундирования, стрелкового вооружения, лошадей. Чехи, окончательно сообразив, что дело «пахнет керосином», уже не столько поддерживали белых, сколько мешали им. Они полностью устранились от боевых действий, забили своими составами и без того перегруженную транссибирскую магистраль. Не веря в боеспособность колчаковских войск, резко сократили свою материальную помощь и союзники. Таким образом, Белая Сибирь, не имевшая своей оборонной промышленности, фактически оставлялась один на один с Красной Армией, подпираемой хоть и полуголодными, но многолюдными губерниями центральной России, питаемой оборонными заводами Петрограда, Москвы, Тулы…

Если всеобщая мобилизация на Горькой линии проходила под знаком угрозы захвата казачьих станиц и поселков приближавшимся врагом, и потому сам этот фактор ускорял ее, то в третьем отделе она сразу стала не укладываться в отведенные войсковым штабом сроки. И в станицах не спешили отправляться на фронт, да и сама обстановка не позволяла бросать свои семьи на произвол судьбы, оставлять их беззащитными перед все усиливающимся красно-партизанским движением. Первыми вновь активизировались партизаны на северном Алтае, в районе многострадальной Бийской линии. Потом тревогу забили в станицах на крайних южных рубежах войска, по соседству с бухтарминской линией. Тамошние станичные атаманы Христом Богом молили оставить последних мобилизованных казаков для самоохраны, ибо мужики с окрестных деревень явно готовились вырезать все казачье население, как только они отбудут на фронт…

В такой ситуации и Тихон Никитич, хоть прямой угрозы Уст-Бухтарме и не было, счел возможным попридержать казаков моложе двадцати одного года и старше тридцати джвух лет, якобы для формирования дополнительных самоохранных сил. Ну, а что касается казаков строевых и льготных нарядов, которые продолжали под различными предлогами, и благодаря попустительству станичного атамана оставаться в станице… их пришлось всех срочно отправить на сборный пункт при штабе отдела в Усть-Каменогорск. Усть-бухтарминских казаков опять прибыло значительно меньше положенного, но зато они как всегда были куда лучше прочих обмундированы, все с шашками, винтовками и на конях. Им всего-то и требовалось получить патроны и хоть сразу в бой. Призванных из других станиц, приходилось уже в сборном лагере обмундировывать, и вооружать, в условиях нехватки на складах, и обмундирования, и вооружения. Они часто прибывали без шинелей, с одними шашками, а в лучшем случае с берданками, пешие. Их отправляли дальше пароходами через Семипалатинск и Павлодар в Омск, а оттуда прямиком на фронт. Потому многих усть-бухтарминцев, как наиболее боеспособных, Отдел отправлял не в Омск, а пополнял ими близлежащие части 2-го Степного корпуса, осуществлявшего боевые действия против красных партизан на Северном Алтае.

Колчак отдал приказ о переброске «Партизанской» дивизии на главный фронт еще в августе, но Анненков не мог просто так уйти из Семиречья, оставить недобитым врага. К тому же атаман не так уж зависел от Верховного и надеялся, что сможет существовать автономно. В ходе интенсивных телеграфных переговоров со ставкой Верховного сошлись на компромиссном варианте. На помощь Восточному фронту направлялись те части дивизии, которые не принимали непосредственного участия в августовско-сентябрьских боевых действиях в Семиречье. То есть те, что дислоцировались в Семипалатинской области и на Алтае, в том числе полки «Голубых улан» и «Черных Гусар». То были резервы, которые атаман готовил для наступления на Верный, но пошли они не в Семиречье, а в Западную Сибирь.

Таким образом на Восточный фронт, начиная с августа, стали приходить пехотные и конные полки анненковцев, прекрасно вооруженные, экипированные и обученные. Сконцентрировавшись в районе Петропавловска, они были введены в бой во время сентябрьского контрнаступления белых. Взаимодействуя с Сибирским казачьим корпусом «Черные гусары» и «Голубые уланы» отбросили красных за Тобол, освобождая от них станицы «Горькой линии». Но решительной победы добиться не удалось. Это было последнее контрнаступление войск Колчака на Восточном фронте Гражданской войны…

В октябре, после фактического провала сентябрьского наступления белых, Анненков уже не сомневался, что главный фронт обречен. У него же в Семиречье именно в октябре опять были успехи. Измученные голодом, цингой, тифом, израсходовав все боеприпасы осажденные в Черкасском красные сдались. Взяли пять тысяч пленных. Расправа, как и следовало ожидать, последовала страшная. Расстреляли и изрубили 1800 человек. Коммунистов атаман допрашивал лично. Среди прочих в плен взяли уполномоченного политотдела семиреченского фронта по черкасскому району Тузова. Этого молодого большевика прислали в Черкасское из Реввоенсовета Туркестанской республики для осуществления, как руководства, так и усиления партийного влияния среди комсостава «Черкасской обороны»…