Грозовой перевал - Эмили Бронте

– Твой отец – настоящий злодей, – возразила ему Кэти. – И с твоей стороны очень дурно повторять его слова. Он отвратительно вел себя по отношению к тете Изабелле, которая вынуждена была уйти от него.

– Она от него не уходила! – воскликнул мальчик. – И не смей мне противоречить!

– Ушла, ушла! Ничего ты не знаешь! – прокричала Кэтрин.

– Ну, тогда я тебе кое-что скажу! – злорадно заявил Линтон. – Твоя мать никогда, ни одной минуты не любила твоего отца – получай!

– О-о! – вскричала Кэти, буквально задохнувшись от бешенства и не в силах вымолвить более ни слова.

– На самом деле она любила моего папу, – добавил он.

– Ах ты, маленький, ничтожный лжец! Я тебя ненавижу! – У Кэтрин перехватило дыхание и лицо покраснело от возмущения.

– Она его любила! Она его любила! – издевательски пропел Линтон, откинув голову на спинку кресла, чтобы насладиться волнением девушки, стоявшей сзади.

– Ну-ка замолчите, мистер Хитклиф-младший! – не удержалась я. – Вы, небось, опять измышления своего отца повторяете.

– Нет, не повторяю, – возразил он и, потребовав, чтобы я придержала язык, вновь принялся дразнить Кэтрин, повторяя: «Она его любила, она его любила…»

Кэти, совершенно выведенная из себя, изо всех сил толкнула кресло. Линтон упал на подлокотник и тут же зашелся приступом мучительного кашля, положившим конец его торжеству. Кашель не отпускал его так долго, что даже я всерьез забеспокоилась. Что до его кузины, то она расплакалась, испугавшись того, что натворила, но не пожелала раскаиваться в своем поступке. Я прижала Линтона к себе и не отпускала, пока приступ не прошел. Тогда он оттолкнул меня и вновь откинулся в кресле. Кэтрин перестала плакать, села напротив него и уставилась в огонь. Оба молчали.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я минут через десять.

– Хотел бы я, чтобы она себя так чувствовала, – пробормотал Линтон. – Ты злая и жестокая, Кэти! Гэртон меня никогда не бьет, он меня и пальцем не тронет, а ты… Сегодня я чувствовал себя лучше, а ты все испортила… – Голос его пресекся, послышались всхлипы.

– Я тебя не била, – пробормотала Кэтрин и закусила губу, чтобы не дать волю новому взрыву чувств.

Линтон принялся вздыхать и стонать, как будто страдал невыносимо, и продолжал в этом духе еще с четверть часа, чтобы окончательно расстроить свою кузину. Едва заслышав ее приглушенное всхлипывание, он начинал стенать еще жалостней.

– Прости меня, Линтон, за то, что причинила тебе боль, – сказала она наконец, окончательно смущенная страданиями своего брата. – Но со мной ничего бы не случилось от одного легкого толчка, и я понятия не имела, что на тебя он может так подействовать. Послушай, Линтон, тебе ведь не очень больно? Пожалуйста, ответь мне, поговори со мною! Я не смогу уйти домой с мыслью, что причинила тебе вред…

– Я не могу говорить с тобой, – пробормотал он. – Теперь из-за того, что ты сделала, я проведу всю ночь без сна, задыхаясь от кашля. Тебе – здоровой – невдомек, что я чувствую. Ты будешь спокойно спать, а я буду мучиться в этом доме совершенно один, без всякой помощи. Хотел бы я посмотреть, как бы ты проводила здесь такие страшные ночи! – И юноша зарыдал в голос от жалости к самому себе.

– Коли страшные ночи для вас не новость, – заметила я, – то и страдания ваши вовсе не из-за мисс Кэти, и не по ее вине вам этими самыми страшными ночами не спится. Впрочем, больше она вас не потревожит. Мы сейчас же уходим, и вам, надеюсь, сразу станет лучше.

– Мне уйти? – участливо спросила Кэтрин, склоняясь над ним. – Ты хочешь, чтобы я ушла, Линтон?

– Сделанного тобой не воротишь! – раздраженно ответил он, отстраняясь от нее. – Даже не пытайся меня утешить, а то я огорчусь еще сильнее и у меня случится жар.

– Значит, мне лучше уйти? – повторила она.

– По крайней мере, оставь меня в покое, – сказал он. – А то ты все говоришь и говоришь…

Кэтрин мешкала и не решалась покинуть больного, несмотря на мои увещевания, но поскольку Линтон не глядел на нее и не заговаривал с ней, она наконец-то направилась к двери, а я – следом за ней. Нас остановил вскрик: Линтон соскользнул с кресла на плиты перед камином и забился там подобно испорченному ребенку, стремящемуся всеми средствами доставить окружающим как можно больше огорчений и хлопот. По поведению Линтона я сразу поняла, что такому, как он, ни в коем случае нельзя потакать в проявлениях его дурного характера, однако моя подопечная пришла в ужас. Она побежала обратно, упала на колени рядом с ним, заплакала и принялась его всячески утешать. Линтон затих только тогда, когда устал рыдать и биться, а не от того, что решил больше не огорчать ее.

– Я положу его на диван, – сказала я, – и пусть катается по нему в свое удовольствие, а нам нет нужды на это любоваться. Теперь, мисс Кэти, вы, надеюсь, убедились, что вам его не излечить. Все дело в его состоянии здоровья, а не в привязанности к вам. На мягком диване он точно не убьется, так что нам лучше его оставить! Как только он увидит, что рядом нет тех, кто будет обращать внимание на его выходки, он тут же успокоится.

Кэтрин положила подушку Линтону под голову и попробовала его напоить, но он оттолкнул питье и заерзал на подушке так, как будто бы она была из камня или дерева. Кэтрин попробовала уложить его поудобнее.

– Так не годится, – сказал он. – Подушка слишком низкая.

Кэтрин принесла вторую подушку и положила ее на первую.

– А так слишком высоко, – пожаловался наш привереда.

– Как же мне их положить? – спросила она в отчаянии.

Она опустилась на колени у дивана, и Линтон буквально обвился вокруг нее, положив голову вместо подушек ей на плечо.

– Ну уж нет! Так не годится! – запротестовала я. – Вам, господин хороший, и подушки будет достаточно. Мисс и так уже потратила на вас много времени, посему мы не можем тут оставаться ни минуты.

– Можем, можем! – возразила Кэти. – Теперь он будет хорошим и терпеливым мальчиком, теперь он понял, что этой ночью мне будет гораздо тяжелее, если я буду знать, что здоровье его ухудшилось из-за моего прихода. Если это и вправду так, то больше я не должна здесь бывать. Скажи мне правду, Линтон, – мне больше не приходить? Я причинила тебе страдания?

– Ты можешь приходить, чтобы лечить меня, – ответил он. – Вообще-то, ты не просто можешь, а должна приходить впредь, потому что ты, и только ты, причинила мне страшную боль, о которой сама знаешь! Едва я начал приходить в себя, как ты снова появилась в моей жизни, и вот результат – мне хуже!

– Ты во многом сам себе повредил своими слезами и тем, что принимаешь любые слова слишком близко к сердцу, – сказала его кузина. – Но теперь мы опять будем друзьями. Ты ведь хочешь этого? Ты не против, если я буду тебя навещать?