«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу - Иэн Бэнкс

— Причина, по которой вы не сможете иметь детей, заключается в том, что вы с Софи состоите в более близком родстве, чем ты думаешь, Олбан.

Он рылся у себя в спорране в поисках носового платка.

— Как это? — не понял он.

— Твой отец, Эндрю, Эндрю Макгилл, не приходится тебе отцом, — устало и тихо выдавила Уин.

Олбан похолодел. Одной рукой он все еще придерживал раскрытый спорран, вторая застыла внутри. Что? Что она сказала?

— У тебя хорошие родители, Олбан, но это не твои родные мать с отцом. Про Лию ты и сам знаешь. Но и Эндрю тебе не родной отец.

У него затряслись руки. Он опустил их на колени и сцепил пальцы.

— Кто же тогда? — спросил он.

— Блейк, — выдохнула Уин. — Блейк. Он твой настоящий отец, твой биологический родитель.

— Что? — вырвалось у него. — Блейк?

— Пожалуйста, не повышай голос, — проскрежетала Уин, будто у нее внутри что-то надломилось.

Ее рука опять потянулась за стаканом с виски, но, казалось, не справилась с его тяжестью. Она смотрела на стакан, словно забыв про Олбана.

— Блейк? — спросил он, подавшись вперед. — То есть… — начал он, потом опять откинулся назад.

Блейк? Черт побери, Блейк — его отец? Это полный бред. Он опять подался вперед:

— Как? Но он же… ты говоришь?.. Значит, Ирэн?..

— Ирэн была твоей матерью. Блейк — твой отец, — сказала Уин бесконечно усталым голосом. Она продолжала смотреть на свою руку, которая так и не сумела поднять стакан с виски. — Они были любовниками, очень недолго, в Лондоне, уже после того, как Ирэн познакомилась с Эндрю. Я бы предпочла сказать, что произошло изнасилование; звучит не по-людски, но… Тем не менее насилия не было, насколько нам известно. Блейк не насиловал свою родную сестру, он соблазнил ее. Она сама этого хотела, во всяком случае не противилась. Хотя впоследствии горько пожалела. По всей видимости, — сказала она, посмотрев ему в глаза.

Эта часть прозвучала сильно. Голос ее обрел дополнительную твердость. Несмотря на тепло от камина, у Олбана начался озноб; голова пошла кругом, потому что перед глазами неожиданно возникло преследовавшее его видение. В последние несколько недель этот сон о себе не напоминал и даже здесь, в Гарбадейле, не мешал ему спать, хотя Олбан этого опасался, — и вот все сначала: Ирэн берет пальто из гардеробной и выходит из дому, не обращая внимания на Олбана, оставляя его и направляясь через сад к темнеющему озеру; поднимает по пути камни, входит с ними в озеро и навсегда исчезает в глубине.

— Это бред, — слышит он свой ответ. — Откуда тебе это знать?

— На самом деле именно поэтому Блейка вышвырнули из семьи и фирмы. Мы его изгнали, так он оказался в Гонконге. Никакой растраты за ним не числилось, но он был виновен в кровосмешении. Деньги, которые якобы пропали, были выделены ему в качестве подъемных. Наши бухгалтеры подправили отчетность. По нашей указке.

— Но ведь Энди… — начал Олбан, у которого в ушах завывал странный шум, а перед глазами разверзался тоннель, грозивший затянуть его во тьму.

Это безумие. Такого не может быть. Он не верил ни единому слову. Помимо всего прочего, Эндрю говорил, что Ирэн была девственницей, когда они в первый раз переспали… Но это ничего не значило. Уин только что сказала, что связь случилась после того, как Ирэн познакомилась с Эндрю. Нет, все равно это не могло быть правдой.

— Боже мой, Олбан. — Уин начала злиться, хотя ее голос опять звучал слабо. — Потому-то Ирэн и бросилась под автобус в Лондоне: хотела покончить с собой. — Уин, наклонившись вперед в своем кресле, слегка дрожала и свирепо глядела на него. — Казалось бы, от одного стыда впору было наложить на себя руки, а она вдобавок обнаружила, что у нее во чреве плод кровосмесительной связи. Неужели не понятно? — Уин откинулась назад. — Потом родился ты — хорошо еще, что нормальный, но чувство вины оставалось. Эндрю женился на ней, зная, что ребенок… что ты… от кого-то другого. Насколько мне известно, она не раскрыла ему имени настоящего отца. Советую и тебе помалкивать.

Он привстал с кресла, чтобы не задохнуться. Чтобы не позволить себе такой глупости, как обморок. Это же бред, немыслимый, дикий. Просто эта злобная старуха, движимая какими-то корыстными целями, вознамерилась разрушить его счастье.

— Я тебе не верю, — бросил он ей.

— И напрасно, — сказала Уин, которой удалось наконец взять стакан с виски и поднести к губам. — Надеюсь, анализ ДНК тебя убедит? — Она выпила.

Господи.

— Полагаю, да. Да, убедит. Говори, где и когда я…

— Анализ давным-давно сделан, — утомленно сказала Уин, не скрывая неприязни.

— О чем ты, черт побери?

— Помнишь, ты ездил в Париж навестить Гайдна?

Париж. Гайдн. Особое поручение от фирмы, ночь в Париже и восхитительная… восхитительный секс.

Он пристально посмотрел на нее. В камине что-то рухнуло, и язычок пламени из образовавшейся пещеры заплясал в темноте под дугой оранжевых искр, из которых разгорелись новые язычки, — теперь они лизали оставшуюся нетронутой горку золы. У Олбана отвисла челюсть. Сглотнув, он кашлянул и спросил:

— Ты?..

— Понятия не имею, каким именем назвалась та девка, — сказала Уин, — но твердо знаю: это была одна из самых дорогих проституток Парижа. — Уин поставила стакан и усмехнулась. — Если уж я вмешиваюсь в чужую личную жизнь, то, согласись, дьявольски тонко. — Когда ее усмешка стала совсем незаметной, Уин продолжила: — Аналогичным образом был взят анализ и у Блейка. Нам требовалось установить истину, а наука к тому моменту вполне позволяла это сделать. — Она снова посмотрела на огонь, теперь уже с грустью. — Я со своей стороны, несмотря на все улики, которые можно было бы счесть косвенными, и невзирая на признания обеих сторон, всегда надеялась, что твоя мать просто перепутала даты и твой настоящий отец — Эндрю. Подозреваю, он и сам так считал. Между прочим, зная о наклонностях Ирэн, я лелеяла надежду, что у нее мог быть кто-то третий. — Она снова посмотрела на него. — К сожалению, не повезло. Твои родители — Блейк и его сестра Ирэн. Большая удача, Олбан, что для тебя это обошлось без последствий. Но пойми: шансы у двоюродных братьев и сестер произвести ребенка с генетическими отклонениями составляют один к четырем. Ты, как двоюродный брат, породнен с Софи вдвойне — и по матери, и по отцу. Поэтому шансы, что ваш ребенок будет физически или умственно неполноценным, — пятьдесят на пятьдесят. Вот почему, голубчик ты мой, — сказала Уин, сделав еще один долгий глубокий вздох, — мы в Лидкомбе чуть не рехнулись, когда застали вас в саду, на месте преступления. Хватило бы и того, что вы малолетки и двоюродные.

Он понял. Только теперь до него дошло. Казалось, весь мир, вся его жизнь вихрем улетают прочь, но теперь он знал все. Олбан несколько раз сглатывал слюну, пока к нему не вернулся голос.

— Кто еще знает? — глухо спросил он.

— Кеннард и Кэтлин, — сказала Уин. — Они клянутся, что ни с кем больше не делились.

Он покосился туда, где сидела Лорен.

— Лорен не знает, — сказала Уин. — Это не ее ума дело. Она во всем меня слушается, потому что безраздельно мне доверяет.

Некоторое время Олбан сидел, уставившись в темноту. Его охватило ощущение, близкое к помешательству. Он искал изъяны в ее рассуждениях, прокручивал в голове услышанное, пытаясь найти какие-нибудь — все равно какие — нестыковки.

Ничего не получалось. Все совпадало. Чувство вины, суицидная попытка, самоубийство, несоразмерная истерия вокруг его отношений с Софи, даже то чистое, неожиданное блаженство ночи с Кальпаной — и, конечно, ее настойчивое требование использовать презервативы, — и даже кое-что из того, что говорил ему Блейк в Гонконге.

Охренеть. Ему так не хотелось, чтобы это было правдой, но в этих объяснениях было больше смысла, чем в любых версиях, которые он мог придумать. Вот дерьмо.

— Я распоряжусь, чтобы тебе прислали результаты анализа ДНК, — сказала Уин. — Да, кстати, можешь забрать все свои любовные письма и стихи — все, что ты посылал Софи. По моим указаниям Лорен пересылала все это мне. Извини, — сказала она ему. — Если это тебя утешит, то я их не читала. Их никто не вскрывал.

— Будь осторожнее в желаньях, — сказал он вполголоса, адресуя этот затертый совет скорее себе, чем ей.

— Гм? — не поняла Уин. — Да. Ладно.

Он попытался вызвать у себя ненависть к Уин — или хотя бы обиду. Как она смела крутить его жизнью и жизнью Софи? А ведь она делала то, что считала правильным. Вероятно, были возможны и какие-то иные подходы — надо будет об этом подумать, — но поскольку семья решила хранить все в тайне, у нее, полагал он, практически не было выбора. Он не мог винить ее. И хотел бы, да не мог.

Блейк, подумал он. Блейк?

Энди и Лия всегда будут его родителями, всегда будут ему отцом и матерью. Но оказывается, у него есть еще один отец, а не только вторая мать. Считай, наполовину он подготовлен. Во всяком случае, какая-то симметрия.