Дюма - Максим Чертанов

Дальнейшие события Маке полностью заимствовал у Куртиля: ссора с мушкетерами, закончившаяся дружбой, служба у Тревиля, связь с женой хозяина гостиницы, вражда с Рошфором (это из «Мемуаров de Mr. L. С. D. R.»), история с миледи, включая линию горничной Китти; эпизод, где д’Артаньян проводит ночь с миледи, выдав себя за другого, а его ревнует служанка, без изменений взят у Куртиля; клеймо миледи найдено в «Мемуарах L. С. D. R.». Сцена групповой дуэли, одна из ударных, целиком взята у Куртиля, даже знаменитая фраза «Нас будет трое, из которых один раненый, и в придачу юноша, почти ребенок, а скажут, что нас было четверо» — и то из него. Д’Артаньян у Куртиля пересказывает разговор мушкетеров: «Кто я такой? Всего лишь ребенок, и Жюссак не замедлит воспользоваться таким преимуществом и сумеет их опорочить; он выставит против меня такого человека, кто быстренько отправит меня на тот свет, и этот человек обернется против них, в результате они останутся только втроем против четверых, а из этого не выйдет уже ничего, кроме несчастья». Д’Артаньян спас жизнь Атосу, и с этого началась дружба — это все тоже Куртиль… Помните, что Маке сказал Лакруа? «Первые тома были написаны мной одним, без обсуждения плана, по первому тому „Мемуаров д’Артаньяна“». Удивительно, конечно: сошлись два писателя, не умевшие придумывать сюжеты, и написали несколько самых увлекательных романов на свете… Слава богу, что им попался Куртиль; не только придумавший, но и написавший почти все сюжетные линии, почти всех персонажей, по совести — он должен бы считаться соавтором.

Но Куртиль писал не роман; со второго тома его книга становится скучновата. Все о деньгах: сколько и кому д’Артаньян задолжал, и кто ему задолжал, и как он пытался найти богатую жену и жил на содержании; из пылкого честолюбивого мальчика повзрослевший герой превращается в альфонса. (Потом, правда, вновь интересно: когда он начинает заниматься политикой и работать на кардинала Ришелье; этот материал будет использован в «Двадцати годах спустя» и «Виконте де Бражелоне»). Видимо, когда первый том Куртиля закончился, Дюма и Маке, начитавшиеся к тому моменту и других книг, посидели и составили дальнейший план, в центре которого история с подвесками, описанная в мемуарах Франсуа де Ларошфуко и книге Антуана Редерера «Политические и любовные интриги при французском дворе»; сюжет с похищением Констанции они могли найти в мемуарах Пьера де ла Порте, лакея Людовика XIV, другие детали — в мемуарах мадам де Лафайет и «Маленьких историях» Тальмана де Рео; чтобы написать об осаде Ла-Рошели, они перенесли действие в 1620-е годы из 1840-х Куртиля.

Составить план не значит только утвердить последовательность сцен: сюда входит обсуждение биографий и характеров героев и отношений между ними. И тут они резко отклонились от Куртиля. Да, мальчишка, которого в начале описал Куртиль, мог стать беспринципным шпионом и бессовестным альфонсом. Но у Дюма и Маке не стал: его спасла дружба. Всех четверых спасла от превращения в мерзких типов (а у них были для этого задатки, даже у Атоса) именно она; именно тема идеальной дружбы, а не интрига, держит всю конструкцию романа.

Идею неразлучной четверки дал опять-таки Куртиль. Но о трех остальных мушкетерах у него сказано очень мало. Значительнее всего его вклад в Портоса, который при знакомстве с д’Артаньяном повел себя следующим образом: «…расхохотался, выслушав мое обращение к нему, и сказал мне, что при быстрой ходьбе обычно преодолевают большую дорогу, но, может быть, я еще не знаю, больнее всего расшибают себе ноги, как раз слишком торопясь вперед; если надо быть бравым, то для этого совсем не нужно быть задирой; обижаться же некстати — столь же позорная крайность, как и слабость, какой хотят избежать таким путем. Но раз уж я не только из его страны, но еще и его сосед, он хотел бы послужить мне наставником, а не драться со мной; однако, если мне так приспичило напороться, он предоставит мне такую возможность в самом скором времени». Набросок характера есть; у Куртиля же Маке и Дюма прочли историю с перевязью (относящуюся к другому персонажу) и решили соединить. Дальнейшее развитие характера — вопрос техники. Одни литературоведы считают, что Дюма дал ему некоторые черты своего отца, другие — что прототипом был дед Маке. Второе больше похоже на правду. Маке, как доказывает их с Дюма переписка, питал к Портосу особенное пристрастие, тщательно писал сцены с его участием, а Дюма их не правил — только восхищался.

На Арамиса «Трех мушкетеров» Арамис Куртиля не похож: простоватый драчун, еще одно издание Портоса. Но священник-дуэлянт у него мельком упоминается: «У них был еще и третий брат по имени Ротондис, и тот, лишь накануне добившийся бенефиций Церкви, видя Жюссака и своих братьев в растерянности, не знающих, кого бы им взять для драки против меня, сказал им, что его сутана держится всего лишь на одной пуговице и он готов ее оставить для такого случая». Все-таки Куртиль удивительно умел обрисовать характер одной фразой! (Существовал дворянин д’Арамиц, ставший (по некоторым источникам) священником; может, Дюма и Маке о нем слышали, а может, совпадение.) За что уцепились в Атосе? У Куртиля это человек легкомысленный, то и дело влюбляющийся, залезающий в долги; ничего общего, скорее похоже, что некоторые черты этого Атоса подарили Арамису. Не узнать, кто больше разрабатывал романного Атоса, но все же кажется, что это был Дюма, очень уж «его» персонаж и тема — мрачность, месть, палач, отрубленная голова…

И вот они сошлись, четверо таких разных: гениальная схема. Трудно сказать, так ли важно, что героев четверо — Конан Дойл для описания мужской дружбы обошелся двумя, — но литературоведы вспоминают и четырех апостолов, и четыре типа темперамента, и, возможно, те же ассоциации приходили в голову авторам. Дмитрий Быков: «Пылкое щенячество обожает холерика д’Артаньяна, чувствительная юность ценит мечтательного и хитрого меланхолика Арамиса, ранняя зрелость соотносит себя с толстым сангвиником Портосом, которого Дюма, само собой, писал с сорокадвухлетнего себя, зрелость поздняя утешится всезнанием и стоицизмом флегматика Атоса».

Теофиль Готье: «В союзе четырех храбрецов, объединивших помыслы, сердца, силу и доблесть, есть нечто трогательное. Эти четыре брата — братья не по крови, а по духу — образовали такую семью, о которой можно только мечтать. Кто в пору доверчивой юности не пытался установить такие же отношения; но — увы! — они распадались при первой же трудности или соперничестве — по вине Ореста ли, Пилада ли, не все ль равно? В этом успех романа…» Дружба, ровное, надежное пламя, что вечно греет не обжигая; приключения, беззаботность, возвращение к детству — всей этой обольстительной прелести в романе резко противопоставлен мир женщин, мир бушующего, опасного огня, что оставляет после себя пепел и руины — Атос навек холоден и несчастен, д’Артаньян из пылкого мальчика стал циником — и авторы карают женщин за это: Констанция мертва, миледи мертва, сердечко Китти разбито. Как все великие приключенческие романы, «Три мушкетера» — женоненавистнический текст, и это естественно, и так должно быть. Женщина — это взрослая жизнь, это мама, что нудит, отрывая от игры; зарплата, теща, мусорное ведро, кастрюли, пеленки, прокладки, лекарства, скука и грязь. Как сладко спрятаться от нее в прекрасный стерильный мир детства. Почему девочки тоже любят приключенческие романы? Так ведь им еще не успели объяснить, что они — это кастрюли, пеленки, прокладки… Бывают женщины, что так никогда этого и не усвоят. Миледи, надо думать, была такой. Но мы не любим впускать женщин в свой мир. Сразу рубим головы.