Король замка - Виктория Хольт

Клод была странной женщиной. Наверно, одно время она даже жалела меня и старалась, отчасти для моего же блага, спасти от графа. Ей и в голову не приходило, что граф мог питать слабость к такой женщине, как я, когда даже ей, красавице, пришлось отступить, ничего не добившись. Я могла представить себе, как она пробовала сговориться то с Жан-Пьером, то с Филиппом — готовая удрать с первым, если он найдет изумруды или остаться со вторым, если счастье улыбнется тому.

Я радовалась, что Жан-Пьер избавился от нее; к нему я всегда буду относиться с теплотой.

Граф сказал, что подарит ему виноградники Мермоза.

— Это не самая большая награда человеку, спасшему мне жизнь.

Я не стала рассказывать ему о том, что было мне известно. Думаю, он сам все знал, поскольку даже не поинтересовался, что Жан-Пьер делал в подземелье.

Дни тянулись, полные тревог и надежд. Я обнаружила в себе недюжинные способности сиделки. Именно со мной врачи обсуждали состояние больного. Вполне возможно, что своей выдержкой и терпением я была обязана особому интересу к пациенту.

Временами мы сидели в саду и говорили о будущем. Или о Филиппе и Жан-Пьере. Вначале Филипп захотел, чтобы я осталась в замке, поскольку решил, что граф не обратит на меня внимания, а когда увидел свою ошибку, стал искать способ от меня избавиться. Посоветовавшись с Клод, он предложил мне реставрировать картины в доме ее отца, что потребовало бы моего отъезда из Гайара. Она, в свою очередь, тоже попыталась соблазнить меня заманчивым предложением. Затем планы моего устранения приняли более радикальный характер.

Что касается тайника, мы решили, что его соорудили в том месте, где много лет назад несчастный узник пробил ход из каменного мешка в темницу. Граф припомнил, как однажды его дедушка говорил об этом.

Изумруды вернули в сокровищницу. Может быть, когда-нибудь я надену их, но пока сама мысль об этом кажется мне неуместной.

Мне хотелось, чтобы все получило достойное завершение. В жизни, как и в работе, я стремилась к гармонии. Иногда я приходила в залитый солнцем сад и, глядя на башни замка с выступающими бойницами, чувствовала себя золушкой из чудесной сказки. Я была переодетой принцессой, которая спасла заколдованного принца. Чары рассеялись, и он вновь будет счастлив, счастлив на всю жизнь. Мне так хотелось в это верить — теперь, в пору бабьего лета, сидя на берегу пруда в саду, когда человек, женой которого я вскоре стану, выздоравливал и день ото дня набирался сил.

Но жизнь, увы, не сказка.

Жан-Пьер уехал в Мермоз; Женевьева ходила мрачная и угрюмая. Голова ее была полна самых невероятных планов. Чуда не произошло, и один благородный поступок не изменил характера Жан-Пьера.

Над моим собственным счастьем тоже витала мрачная тень. Смогу ли я когда-нибудь забыть первую графиню?

Уже всем стало известно, что я выхожу замуж за графа. Я замечала торопливые, украдкой бросаемые взгляды госпожи Латьер, госпожи Бастид, слуг в замке.

Это было настоящее чудо. Скромная молодая женщина приезжает в замок и становится женой графа!

Женевьева, подавленная потерей Жан-Пьера, не старалась выбирать слова:

— А вы отважная!

— Отважная? Что ты имеешь в виду?

— Ну, раз он уже убил одну жену, почему ему не убить другую?

Нет, красивой, гармоничной развязки просто не могло быть.

Меня стал преследовать образ Франсуазы. Я говорила себе, что не верю слухам, и действительно не верила им, но они угнетали меня.

Бывало, я дюжину раз на дню твердила себе, что граф не убивал ее. Тогда почему он не хочет открыть мне правду? Он сказал, что мы не должны друг другу лгать, и поэтому он не может дать мне никаких разъяснений.

Когда мне вдруг выпал шанс узнать обо всем самой, я не смогла устоять перед таким искушением. Вот как это случилось.

Однажды после обеда, когда весь замок погрузился в тишину и покой, я направилась в комнату Нуну. Меня беспокоила Женевьева, и я хотела узнать, как далеко зашли чувства девочки к Жан-Пьеру.

Постучав в дверь и не получив никакого ответа, я вошла в комнату.

Прикрыв глаза платком, старушка лежала на кушетке. Я поняла, что у нее опять приступ головной боли.

— Нуну, — тихонько окликнула я.

Никакого ответа.

Мой взгляд скользнул к буфету, в котором хранились заветные тетрадки, и я увидела, что в замок ящика вставлен ключ. Обычно Нуну носила его в связке на поясе. Странно, что, закрыв буфет, она тут же не повесила его обратно.

Склонившись над Нуну, я услышала ровное, глубокое дыхание. Она крепко спала. Я вернулась к буфету. Искушение было слишком велико, я должна была узнать правду. Показала же она мне другие тетради! — успокаивала я свою совесть. Отчего бы не заглянуть в последнюю? В конце концов, Франсуазы уже нет; и если ее записи могла прочесть Нуну, то почему нельзя мне? Я убеждала себя, что это исключительно важно. Я непременно должна узнать тайну последней тетради.

Неслышно приблизившись к буфету, я оглянулась на спящую женщину, а затем открыла ящик. Там оказались небольшая рюмка и флакон. Я взяла флакон в руки и понюхала. В нем была настойка опиума. Нуну принимала ее от головной боли. От такой же настойки умерла Франсуаза. Невыносимо страдая от головной боли, Нуну и сегодня приняла это лекарство. Надо решиться. Мне необходимо все узнать.

Я вытащила нижнюю тетрадку в стопке, так как знала, что они лежат строго по порядку. Раскрыла ее. Да, так и есть. Это была тетрадь, которую я стремилась получить.

Я направилась к двери.

Нуну не шевелилась. Тогда я бросилась в свою комнату и с бешенно колотящимся сердцем принялась читать.

«Все-таки я жду ребенка. Может быть, на этот раз родится мальчик. Лотер обрадуется сыну. Пока никто ничего не знает. Лотер должен услышать об этом первым. Я признаюсь ему: «Дорогой, у нас будет ребенок. Ты доволен?» Конечно, я многого боюсь. Скорее бы все оказалось позади. Что скажет папа? Ему будет неприятно… до омерзения. Ему было бы по душе, если бы я пришла к нему и сказала, что ухожу в монастырь. Прочь от людской греховности, от страстей, от мирской суеты. Вот тогда он был бы счастлив. А я приду и скажу: «Папа, я жду ребенка». Но не теперь. Выберу подходящий момент. Именно поэтому сейчас никому ничего нельзя говорить. Лапа может узнать».

«Говорят, женщина меняется, когда она ждет ребенка. Я изменилась. Я могла бы быть счастлива! Я почти счастлива. Я мечтаю о ребенке. Родится мальчик, потому что мы все хотим мальчика. Конечно, де ла Талям нужны сыновья, потому они и женятся. Если бы это было не обязательно, им бы хватало любовниц. Сыновья — вот что их по-настоящему беспокоит. Но теперь все будет по-другому. Он увидит меня в ином свете. Я буду не просто женщиной, на которой он женился, чтобы угодить семье. Я буду матерью его сына».