Клуб неисправимых оптимистов - Жан-Мишель Генассия

— Марини, к мсье Массону.

Я встал. Казандзакис полетел в ранец. Николя выпустил меня из-за парты, хлопнув по спине в знак поддержки. Я вышел в коридор:

— Что ему от меня нужно?

— Раз вызывает до звонка, уж точно ничего хорошего не жди.

Я брел по длинному коридору и прикидывал варианты. Почтальон, почта или мама. А может, сосед с шестого этажа, застукавший меня на лестнице и явно не поверивший путаным объяснениям. Мне грозят серьезные неприятности. Глупо отпираться или врать, что письма пропадают. Это называется незаконным присвоением корреспонденции. Дебил попался в ловушку собственной дурости. Дисциплинарный совет наверняка проголосует за отчисление. Позор, бесчестье, поражение в правах, путь на гильотину. Есть ли у меня смягчающие обстоятельства? Может, если разрыдаюсь, признаю себя полным идиотом, сошлюсь на разлад в семье, они ограничатся трехдневным отстранением от занятий? Я почувствовал неодолимое желание пописать. И сбежать. Если рвану на полной скорости, никто меня не догонит. Но куда податься? Незадача в том, что побег не отдаляет человека от исходной точки. Эффект бумеранга. Придется взглянуть опасности в лицо. Спускаясь по парадной лестнице, я думал об Изабелле Арчер и Алексисе Зорбе. Наверное, разница между мужчинами и женщинами заключается в том, что последние не боятся вскрыть нарыв, а мы всегда ищем отмазку и продолжаем жить с болячкой. Сторож постучал в дверь кабинета главного надзирателя и, услышав: «Войдите!» — толкнул створку. Я на мгновение зажмурился, как приговоренный к расстрелу при команде «пли!».

— Что с вами такое, Мишель?

Шерлок улыбался мне с порога, и я подумал: «Он что, садист? Решил прикинуться своим, чтобы я угодил в западню и во всем признался?»

— Полагаю, вы знаете, зачем я вас пригласил? — серьезным тоном спросил он.

Я не знал, как поступить. Если открою рот, рискую выдать проступок, о котором они ничего не знают. В шахматах игрок часто делает пробный, «холостой» ход, чтобы выяснить, с кем имеет дело, не обнаружив при этом собственных намерений. Я сделал скорбное лицо и кивнул:

— Боюсь, что да, мсье.

— Представляю, как вам нелегко. Если захотите поговорить, я всегда рядом, обращайтесь в любой момент.

Он обнял меня за плечи, шагнул в сторону, и я увидел сидевшего у стола папу.

— Оставляю вас вдвоем, — сказал Шерлок и закрыл за собой дверь кабинета.

— Какого черта ты здесь делаешь?

Папа подошел ко мне:

— Я не знал, когда ты заканчиваешь, и решил справиться у начальства.

— Ты не представляешь, что я пережил, как испугался!

— Прости, не подумал.

Я не сразу понял, что мы говорим о разных вещах. Где живет гнев? В каком закоулке мозга он прячется? Почему нам так нравится ранить и причинять боль любимым людям? Что это было — копившееся неделями напряжение или жуткий страх? А может, была другая причина, более глубинная и личная, которую я не желал признавать?

— Проблема в том, что ты о нас забыл! Ты плевать хотел на всех, кроме себя! Не думал, что ты можешь просто взять и бросить нас!

— Не говори так, прошу тебя. Я попал в безвыходное положение.

— Сам виноват. Мама права.

— Я не хотел, чтобы все так вышло.

— Как ты мог не подавать признаков жизни целых полтора месяца? Считаешь, это нормально?

— Все оказалось куда сложнее, чем я думал.

— Я говорю о другом. О твоем молчании. Мне бы хватило телефонного звонка: «Привет, я здоров, пока, до следующей недели».

— Ты прав. Мама ничего тебе не рассказала?

— Мы говорим друг другу «доброе утро», «добрый вечер», когда она возвращается из магазина, и желаем «спокойной ночи», вот и все.

— Ей тоже нелегко. Вы должны общаться. Видишь ли… Я переехал в Бар-ле-Дюк.

— Где это?

— На востоке страны. Бар-ле-Дюк — главный город департамента Мёз.

— Что ты там забыл?

— Пытаюсь открыть новое дело. Я нашел компаньона — в Версале, когда думал там обосноваться. Он считает, если зацепимся в Бар-ле-Дюке, добьемся успеха где угодно.

— В их глухомани что, нет телефонов?

— Я кручусь как заведенный. Не представляешь, как много всего нужно сделать.

— Мне все равно! Семьи больше нет!

Я вышел, хлопнув дверью. Шерлок разговаривал в коридоре со сторожем. Папа догнал меня. Они все слышали и с огорчением посмотрели нам вслед. На улице папа решил продолжить разговор:

— Я приехал, чтобы мы все обсудили, Мишель.

— Поздно, папа. Худшее уже произошло.

— Ты уже взрослый, попробуй понять меня.

— Нечего понимать. Ты нас бросил.

— Я вырвался в Париж всего на день. У нас проблемы, работы выше головы. Обратный поезд в семнадцать сорок пять. Давай зайдем в бистро, я тебя угощу.

— Нет настроения…

— А чего тебе хочется?

— «Двадцать четыре часа Ле-Мана».

— Сколько стоит эта игра?

Я назвал цену, и папа ответил: нет, не сейчас, может, через несколько месяцев, если дела пойдут на лад.

— Игра нужна мне сейчас, а не через десять лет!

— Ты мог бы попросить маму, пусть сделает тебе подарок.

— Она говорит, что у нее нет свободных денег, что дела идут плохо, и советует обратиться к тебе!

— Плохо! Так я и знал. Морис — полное ничтожество.

— Мама говорит, ты не платишь алименты.

— С каких доходов? Моя ситуация ей прекрасно известна. Я пятнадцать лет работал задарма. Вернул ей долг отцовским наследством. Ушел из дома в чем был. Мне нужно время, но обещаю: вы ни в чем не будете нуждаться. Она не должна втягивать вас в наши с ней разногласия.

Папа нервным движением выдернул из кармана пачку «Голуаз» и сунул сигарету в рот. Я протянул руку, он позволил мне взять сигарету, чиркнул спичкой:

— Ты куришь?

— Закурил недавно.

— Вот как… Давай договоримся: я буду звонить раз в неделю.

— Не нужно ничего делать по обязанности.

— Не глупи. Будем разговаривать. По воскресеньям вечером, идет?

— Не знаю… Если окажусь дома, поговорим. Когда ты вернешься в Париж?

— При первой возможности. Не сомневайся.

— Мне пора. Нужно заниматься.

— У нас есть еще час.

Отец смотрел на меня своими круглыми глазами и улыбался фирменной улыбкой продавца сантехники. Через пять секунд он заговорит голосом Габена или Жуве. Я отвернулся. Не пожал ему руку. Не обнял. Ушел и не обернулся.

11

Леонид выбрал партию, сыгранную в финале рядового турнира в Свердловске. Он хотел быть уверен, что никто из членов клуба ее не помнит. Ботвинник, единственный законный представитель Бога на земле, выиграл на сорок третьем ходу у грозного соперника — Александра Константинопольского, приверженца окопной войны и железобетонной защиты. Противник атаковал неприступную крепость, терял пешки, потом важные фигуры, после чего Константинопольский уподоблялся дорожному катку. Он никогда не рисковал. Его игра была механистичной. Смертельно скучной. Я две недели учил эту партию наизусть. Повторял ее десятки раз. Она снилась мне по ночам. У меня не было права на ошибку. Я запомнил пятьдесят два хода белыми, которые сделал Ботвинник, и пятьдесят один ход Константинопольского — его роль должен был играть Леонид. Я тренировался у фонтана Медичи, расставив фигуры на доске карманных шахмат, когда появился Саша. Он хотел пригласить меня в «Синематеку». Я спрятал в карман листок с записью партии.

— Не сегодня. Нужно работать. Завтра я играю с Леонидом.

— Вы не выиграете.

— Ошибаетесь! Многие собираются делать ставки.

— Невозможно. Будь у меня деньги, я бы поставил против вас и выиграл.

— Прошу вас, не ставьте на Леонида. Ставьте на меня. Я изучил его манеру, узнал его слабости и работаю над защитой Каро-Канн.[162]

— Ее уже лет двадцать не разыгрывают.

— Тем более. Он ничего не заподозрит.

— Я не знал, что вы так хорошо играете. Пожалуй, приду посмотреть.

Леонид и Виктор тщательно выбрали день. Тридцать первое марта, накануне первого апреля. Это их очень веселило. Леонид запретил мне посвящать в нашу затею Игоря.

— Они твои друзья, Леонид, а ты собираешься надуть их. Тебя это не смущает?

— Они небогаты и много не поставят.

— А как же Игорь? Мне перед ним неудобно.

— Успокойся, он никогда не участвует в пари.

Накануне игры мы встретились напротив «Бон-Марше». Я сел в такси, и началась генеральная репетиция. Леонид хотел быть уверен, что я все запомнил. Мы сыграли партию прямо в машине за рекордно короткое время. Как блиц. На сороковом ходу он задумался. Нахмурил брови, как будто что-то его вдруг обеспокоило.

— Проблемы, Леонид?

Он покачал головой и продолжил играть. На пятьдесят втором ходу я поставил офицера на е6. Мат! Ботвинник переломил ход партии и с блеском выиграл.