Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

Сполохи фейерверка отражались в черной океанской воде и даже в низких тучах, затянувших небо. Залпы становились все чаще и чаще, приводя пассажиров в неистовый восторг. Дамы смеялись, визжали и хлопали в ладоши. Самые возбужденные подпрыгивали на месте и, оглядываясь на своих спутников, наслаждались праздником.

Внезапно среди туч что-то блеснуло, и в следующий миг прямо с неба в палубу ударил тугой луч дугового прожектора. От неожиданности веселящаяся толпа дрогнула и подалась назад, восторг готов был в любую секунду перерасти в панику. Луч шарил от борта до борта и слепил так ярко, что никто не мог разглядеть его источника. Оркестр выдал несколько фальшивых нот и умолк.

– Прошу сохранять спокойствие, – донесся с небес голос, усиленный мощными громкоговорителями. – К вам обращается капитан Герман Штерн. Прошу сохранять спокойствие!

Лучи прожекторов, укрепленных на ходовой рубке парохода, взмыли вверх, высветив в небе огромный дюралевый цеппелин, висящий в сотне метров над океаном. На его ребристом борту был нарисован многометровый красный прямоугольник, в центре которого сиял в дуговом свете белый круг, замаранный черным пауком свастики. Натужно работали восемь моторов, расположенных по бокам исполинской сигары, стремительно вращались пропеллеры, размазываясь в сияющие туманные диски. По бокам каплевидной гондолы угрожающе чернели две скорострельные авиационные пушки.

– Большая просьба, – продолжил голос с небес, – на время покинуть палубу, чтобы мы могли беспрепятственно выполнить возложенную на нас миссию.

Несмотря на столь шокирующее появление германского воздушного судна, в ходовой рубке парохода «Normandie» все сохранили спокойствие.

– Надо попробовать связаться с бортом цеппелина, – обернулся капитан к радисту.

– Мы не знаем длину их волны, – ответил тот.

– Попробуйте на ультракоротких, – посоветовал первый помощник.

Но не успел радист предпринять какие-либо действия, как в его наушниках раздался голос радиста воздушного судна.

– Они сами вышли на связь! Действительно, на ультракоротких.

– Переведи звук на громкоговорители, – приказал капитан.

– Прошу на связь капитана парохода «Normandie», – прошипел голос Штерна в динамиках под потолком рубки.

Помощник капитана поднес ко рту микрофон и, стараясь не выдать эмоций, произнес:

– Я вас слушаю. Чему обязаны столь эффектным появлением? Прием.

– У меня на руках санкция правительства Германии об аресте гражданина Германии Карла Шнайдера, – сообщил Штерн. – Насколько нам известно, он находится в медицинской части вашего судна. Прием.

– Вы хорошо информированы. Если вы предоставите мне санкцию, я с радостью отдам вам преступника. Прием.

– Тогда прошу разрешения на высадку. Прием.

– Высадку разрешаю. Конец связи.

Пассажиры, не успевшие или не пожелавшие покинуть верхнюю палубу, увидели, как моторы цеппелина, выбросив клубы серого дыма, перешли на форсированный режим, позволяя воздушному судну совершить необходимый маневр. Дирижабль выровнялся по ветру и, медленно снижаясь, закрыл собой добрую половину ночного неба. С его борта быстро опустились стальные тросы с крючьями кошек, окончательно перепугав даже самых любопытных пассажиров. Остатки толпы дрогнули и потекли к уводящим на нижние палубы трапам.

Следом за причальными концами, трепеща на ветру, развернулись четыре гибкие лестницы, состоящие из стальных трубок с пропущенными через них тросиками. По ним тут же, выказывая чудеса тренированности и ловкости, начали быстро спускаться солдаты в черной форме, в черных лоснящихся касках, с короткими автоматическими карабинами на ремнях. Вскоре на палубе парохода их было не меньше десятка – восемь солдат выстроились в шеренгу, а двое унтер-офицеров отсалютовали спустившемуся из капитанской рубки первому помощнику капитана. Не тратя слов, он просмотрел переданные ему бумаги и кивком пригласил немцев следовать за ним. Четверо солдат остались на палубе, остальные пристроились в хвост процессии и вскоре скрылись за одной из дверей надстройки.

Дирижабль в это время, подчинясь виртуозной руке рулевого, маневрировал для удержания собственной скорости, равной скорости корабля. Его моторы попеременно выбрасывали сизые струи дыма, широкие воздушные рули перекладывались слева направо, поблескивая в лучах прожекторов. Причальные тросы поскрипывали зацепленными за борта крючьями.

Минут через десять солдаты в сопровождении первого помощника вновь появились на палубе, но на этот раз они конвоировали отчаянно сопротивляющегося Карла, на руках которого сверкали стальные браслеты, соединенные короткой цепью. Он что-то яростно кричал по-немецки, но ревущие моторы цеппелина не давали возможности различить его слова.

Доведя Карла до одной из лестниц, унтер-офицер пристегнул его наручником к перекладине и знаком велел держаться. Шнайдеру ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Другой унтер-офицер в это время держал толстую кипу бумаг, изрисованных кругами и треугольниками. Упаковав их в планшет, он первым начал карабкаться по лестнице, за ним взобрались солдаты. Карла также втянули на борт воздушного судна.

Когда лестницы были подняты, капитан цеппелина приказал отстегнуть причальные тросы. Они со свистом рухнули на палубу парохода, после чего воздушное судно взревело моторами, круто заложило рули высоты и, пользуясь попутным ветром, легко обогнало идущий на восток пароход. Дирижабль стремительно поднимался, и его яркий прожектор еще некоторое время маячил в вышине.

Лишь когда луч погас, а о цеппелине напоминали только брошенные на палубе тросы, капитан в рубке парохода облегченно вздохнул.

Менее чем через тридцать минут полного хода на всех моторах капитан Штерн вышел на связь с капитаном немецкого эсминца, дрейфовавшего в заданном квадрате с выключенными бортовыми огнями

– Мы доставили задержанного, – сообщил он. – Готовьте самолет.

Не успел цеппелин показаться в небе над эсминцем, палубная команда уже вовсю расчехляла легкий гидросамолет, расположенный на корме, и освобождала крепления. Через несколько минут его дюралевые поплавки были установлены на небольшие подшипниковые тележки, обеспечивающие взлет не с воды, а прямо с палубы. Взревел, прогреваясь, мотор, пропеллер завертелся, заставляя моряков щуриться от поднятого им ветра.

Наконец дирижабль снизился над палубой и пристал к специальной мачте, смонтированной на главной надстройке эсминца. Четверо моряков приняли с цеппелина дергающегося и извивающегося Карла, спеленутого смирительной рубашкой, в какие укутывают сумасшедших. Следом на борт был передан планшет с рисунками.

Ловко спустив Шнайдера по винтовому трапу, стиснутому между фермами причальной мачты, моряки протащили его по палубе до готового к взлету самолета и впихнули в овальную дверь. Летчик в кабине махнул рукой, показывая готовность к взлету.

Шестеро матросов закрепили под днищем легкого моноплана крюк пружинной катапульты и натянули ее двумя электрическими лебедками. Мотор взревел, переходя на форсаж и бешено раскручивая пропеллер. Летающая машина задрожала всем корпусом, закрылки несколько раз качнулись и опустились вниз. Один из матросов вбил кувалдой клин, удерживающий поплавки, после чего самолет, влекомый катапультой и мощью мотора, стремительно разогнался, сорвался с края палубы и исчез в темноте. Через несколько секунд в небе вспыхнули его бортовые огни.

От такого взлета у Карла случился спазм желудка, и его едва не вырвало. Уши заложило, легким перестало хватать воздуха от чрезмерных усилий. Однако высвободиться из смирительной рубашки не было ни малейшей возможности, и это привело Шнайдера в неописуемую ярость.

Все его существо требовало одного – рисовать, рисовать, закончить, наконец, этот чертов круг с вписанными в него треугольниками. Он сначала закричал, а потом завыл, как зверь, но рев мотора перекричать был не в силах. Карл извивался на полу самолета, плевался смешанной с кровью слюной, но ничего не мог поделать.

Примерно через два часа полета гидроплан начал стремительно снижаться, вызвав острый приступ тошноты и головокружения. Однако Карл так обессилел, что тело его уже не было способно активно реагировать на происходящее.

Наконец самолет рвануло – поплавки коснулись гладкой поверхности небольшого озера. После недолгого торможения и выруливания гидроплан стукнулся бортом о деревянный пирс, и его пришвартовали скрипучими пеньковыми канатами. Дверь самолета открылась, и Карла выволокли наружу двое дюжих парней, одетых в одинаковые серые плащи. На головах у обоих были одинаковые фетровые шляпы, а слева на поясе ткань плащей одинаково оттопыривалась рукоятками «парабеллумов».

Без всяких церемоний они швырнули Карла на заднее сиденье полуспортивного «БМВ», один сел за руль, а другой справа от него. Взревел мотор, и автомобиль так резво рванул с места, что у Шнайдера потемнело в глазах. Он лежал на спине и видел через боковое окно только верхушки деревьев, рассекающие воздух на такой скорости, словно это были концы хлыстов.