Скандинавия глазами разведчика - Борис Григорьев

А ночной поход по тундре Эрдмана и встреча шпицбергенского рассвета навсегда остались в моей памяти.

Арктика не любит шуток и самонадеянности. Она постоянно напоминает о себе людям, заставляет их быть собраннее, внимательнее, всегда готовыми к неожиданностям. Шпицбергенская «полярка» и нам подбрасывала сюрпризы, которые, к счастью, заканчивались благополучно. По отношению к некоторым другим полярникам, к сожалению, этого сказать нельзя.

Не заживающей до сих пор раной стала гибель двух вертолётчиков, вызванная аварией управляемой ими машины. Это случилось в марте, особенно богатом оттепелями, метелями и неожиданной сменой погоды. В этот день прилетел из Москвы самолёт. Он привёз с материка новую смену шахтёров и должен был забрать с собой тех, у кого срок командировки на Шпицбергене кончился. Три вертолёта то и дело поднимались с аэродрома Лонгйербюен и брали курс то на Пирамиду, то на Баренцбург, развозя людей и грузы, стараясь сделать своё дело в срок, чтобы не задержать вылет рейса.

Все экипажи, набранные из Липецка, Воронежа, Тамбова и Ярославля, получили достаточный опыт работы в арктических условиях и уверенно летали практически по всему периметру архипелага. Вертолёты, как утверждали, были далеко не новыми, они побывали в боевых действиях в Афганистане, но свой ресурс ещё не исчерпали. Одному из экипажей предстояло сделать последнюю ходку в Пирамиду и забрать там последнюю партию горняков. При заходе на вертолётную площадку, расположенную на самом краю бухты Мимер, обрамлённую со всех сторон крутыми отвесными горами, их застала первая волна «заряда», выпущенной из «небесной пушки» снежной «шрапнели», в которой сразу теряется видимость и визуальная связь с землёй. Сделав слишком крутой вираж, вертолёт задел лопастью скалу и рухнул на лёд. Погибли двое членов экипажа, молодые и весёлые ребята. Баренцбург и Пирамида долгое время пребывали в трауре.

В августе в консульство позвонил Назаренко А.П. и попросил меня срочно прилететь в Пирамиду в связи с несчастным случаем, в результате которого погиб сорокашестилетний начальник порта. В несчастный случай был замешан финский гражданин, и прежде чем на месте трагедии должна была появиться норвежская полиция, нужно было попытаться провести собственное расследование. Не скрою, на беспристрастное отношение сотрудников конторы губернатора априори мы не очень-то надеялись.

Обстоятельства гибели начальника порта были совершенно нелепыми и тривиальными. Накануне в порту Пирамиды неожиданно появилась иностранная яхта, управляемая двумя финскими гражданами. На небольшом судёнышке, оснащённом, правда, самым современным навигационным оборудованием, финны прошли Балтийское и Северное моря, обогнули Скандинавский полуостров и благополучно пересекли океан. Радость от свершения такого подвига была, очевидно, непомерной, и они пригласили к себе на борт начальника порта, бывалого ленинградского моряка и портовика и других сотрудников причала.

Известно, как относятся к спиртному финны и русские. А когда нужно было отметить благополучное завершение перехода из Хельсинки в Пирамиду, то интернациональная спайка превратилась в опасную смесь. Очевидцы утверждали, что выпито было много. Все участники дружеской попойки разошлись по домам, кроме начальника порта, который жил в квартире тут же на причале. Утром он не вышел на работу, а когда пришли проверить, не ночевал ли он на борту яхты, то там его не оказалось. Полусонные и пьяные вдрызг финны ничего толкового насчёт своего ночного гостя сказать не могли, но, судя по всему, какую-то мрачную информацию, несмотря на незнание обеими сторонами общего языка коммуникации, до наших портовиков они донесли. И тогда вызвали представителя консульства.

Когда я прилетел и сразу же прошёл на причал, финны спали мёртвым сном. В каюте резко пахло алкоголем, на полу повсюду валялись пустые бутылки, а на неубранном столе засохли остатки скудной закуски.

Не церемонясь, я растолкал спящего финна и усадил его за стол.

— Где начальник порта? — спросил я его в упор на шведском языке.

Финн долго осмысливал вопрос, раскачиваясь всем туловищем взад-вперёд, потом сморщил своё и без того смятое лицо и заплакал. Я не стал наседать на него и дал выплакаться. Несколько успокоившись, финн, владелец яхты, заплетающимся языком поведал следующую историю.

После того как все гости ушли с яхты, начальник порта сбегал к себе домой и принёс новую бутылку водки. Когда она была опорожнена, второй финн не выдержал и ушёл спать (он и при моём появлении не пришёл ещё в себя и храпел за ширмой). Начальник порта, крупный упитанный мужичина, более-менее держался на ногах и был чрезвычайно возбуждён. Скоро он объявил финну, что ему жарко, и стал раздеваться.

— Пойдём выкупаемся и охладимся, — позвал он финна.

Несмотря на август, температура воды в заливе Мимер была не выше 2—3 градусов, и финн, естественно, стал отговаривать своего русского друга от этой затеи.

Уже стоял полярный день, и вовсю светило солнце, и финн видел, как русский друг сиганул с борта яхты в воду и на некоторое время исчез под водой. Потом он вынырнул, закричал от пронзившего всё тело холода и стал цепляться руками за трап. Но трап торчал над водой на сантиметров 40—50, и обезумевший от холода начальник порта не мог никак достать его рукой. Тогда финн якобы протянул ему руку, чтобы помочь выбраться из воды, но тот был очень тяжёлым, и вытащить его из воды не было никакой возможности. Так они пробарахтались минуты две-три, а потом рука начальника порта выскользнула из руки финна, и человек ушёл навсегда под воду.

Финн якобы стал звать людей на помощь, но никто его не услышал. Обессиленный и потрясённый случившимся, он заснул и больше не просыпался до того самого момента, пока его не растолкал советский вице-консул.

Финн сидел за столом и растирал ладонью слёзы по лицу, а я думал о том, как глупо может кончить жизнь человек вдали от родины, от семьи, пославшей его на заработки.

Начальника порта искали, но, учитывая глубину моря, сильное течение и время, прошедшее с момента его гибели, поиски скоро за бесполезностью прекратили. Потом прилетел вицегубернатор Вейдинг с полицейскими и провёл обстоятельное расследование случившегося. Так же как и мы, норвежцы пришли к заключению, что произошёл несчастный случай.

...Мы не остановились на достигнутом и приступили к ремонту находившегося в нашем распоряжении морского катера— также доведенного нерадивыми пользователями до аварийного состояния. Приближалось лето, и катер при отсутствии снега должен был решить насущные проблемы связи с норвежским посёлком и попутно доставить нам массу радостей. В противном случае мы должны были всё время ориентироваться на единственный в Баренцбурге кораблик — портовый буксир «Гуреев» — и вертолёты треста, которые наши планы, естественно, в расчёт не принимали и ходили в Лонгйербюен, когда это вызывалось исключительно потребностями дирекции рудника.

В июне, после длительных мучений, мы кое-как отремонтировали шведский двигатель катера, «словили» кран и спустили с его помощью наш «крейсер» на воду для проведения пробных испытаний. Испытания прошли более-менее удовлетворительно, и мы запланировали в ближайшие выходные поход к мысу Старостина. Это была наша вторая маленькая победа над разрухой и бесхозяйственностью. Арсенал оперативной техники пополнился важным средством передвижения, и мы с возросшим оптимизмом смотрели в наше полярное будущее.

Оперативная техника облегчает работу мозга оперработника наполовину: она позволяет не запоминать ответы источника.

А между тем по мере развала государства мы на Шпицбергене испытывали лишения в части поддержания связи с материком. Магнитная шапка над Северным полярным кругом блокировала слабые радиосигналы старенькой посёлковой радиостанции, и мы неделями сидели без связи с Москвой. Наиболее срочные телеграммы приходилось в закодированном виде посылать по телефаксу в наше посольство в Осло. Двойная шифровка вызывала досадные накладки и недоразумения.

В конце 1991 года прервалась авиасвязь с Мурманском и Москвой. Регулярные — раз в две недели — полёты самолётов «Аэрофлота» стали не под силу тресту «Арктикуголь» в силу дороговизны аренды. Рудник лишился возможности вовремя заменять смены шахтёров, а консульство — курьерской связи. Декларированные новой властью хозрасчёт и самостоятельность предприятий выходили нам всем боком.

Мириться с такой ситуацией было уже невозможно, и «Арктикуголь» решил вернуться к старой практике использования пароходов. Первый пароход из Мурманска шёл в разгар «полярки» четверо суток — было вообще удивительно, как он дошёл и не вмёрз во льды, и его прибытие в Баренцбург совпало с моим 50-летним юбилеем. Капитан парохода отказался входить в покрытый толстым льдом Грён-фьорд и бросил якорь у входа в залив, у кромки Ис-фьорда, где вода была ещё чистая ото льда.