Вопросы цены и стоимости - Виктория Абзалова

Каково было бы жить в такой семье? Останься отец и мать живы, он был бы младшим любимым сыном. Сейчас, возможно, не висел бы на шее тяжким грузом, а праздновал бы свадьбу сестры или рождение ее первенца, баловал бы племянников подарками… был бы здоров. Что с того, что сейчас он наследник огромного состояния, которое Ташу и не снилось…

Имя всплыло само по себе, едкой горечью желчи в горле. Размытый образ. Подонок, второй раз лишивший его дома и надежды… - юноша бездумно потер шрамы на руках и взялся за документы, даже не заметив, что читает их независимо от того, на каком языке они написаны, лишь иногда хмурясь по мере продвижения. Он уже не сомневался в правоте Давида и Хедвы, что-то смутное шевелилось в душе: еще не воспоминание, но тень его.

И последним в стопке оказался затертый лист, который расставил все на свои места, заставляя кровь отхлынуть от щек. Лист, увитый арабским насхом, подтверждавший его имя, воплощенное прошлое, то, что он так тщетно искал…

Это не было калейдоскопом образов, память не хлынула сплошным потоком в иссохшее русло, просто рука вдруг тихо легла на горло… Зачем? Было ли то обычной памятью тела, привычным когда-то жестом или наоборот, попыткой удостовериться…

На самом деле ошейник не доставляет особых хлопот, он не тяжелее ожерелья или бус тщеславной красавицы, и уж всяко поменьше массивного распятия на необъятном пузичке какого-нибудь отче… Его перестаешь чувствовать и замечать, как серьги в ушах, - юноша машинально коснулся уха, нащупывая заросшие дырочки в мочках: он давно не носил серег. Дольше, чем ошейник.

Равиля уже колотило всем телом. Перед глазами плыли слепящие всполохи: торги, очередной обшарпанный рыночный помост, барак, затхлая трюмная вонь и цепь до крови сбившая щиколотку. Кровь… он распластан на полу сплошным сгустком боли, тряпка между ног мокрая от крови из… потому что… НЕТ!!! Нетнетнетнетнет… Кровь - на разорванной рубашке, из разбитых губ, опять между ног, из вскрытых вен… Больно. Всегда боль… Железо. Чьи-то руки. Ремень. Обломок ножа в собственных руках…

На беду или счастье, он был еще слишком слаб, чтобы справиться со всем этим. Не выдержав чудовищного напряжения, юноша попросту потерял сознание, прежде чем кошмар полностью обрел четкость и смысл, лишь слабый стон сорвался с губ отголоском тех, прежних, из глубин памяти:

- Пожалуйста… хватит, мне больно… я хочу жить…

Только в этот раз его услышали. Равиль очнулся в своей постели, слабый и разбитый, как будто его снова жестоко избили. Дневной свет резал глаза, и с мучительным вздохом юноша прикрыл веки, из-под которых опять беззвучно поползли слезы. Пальцы все еще судорожно стискивали вольную, так что незаметно забрать ее у него не было никакой возможности.

Равиль отнял вторую руку у мрачно выслушивающего пульс Фейрана и бездумно опустил ее на горло, словно проверяя. Ошейника не было… Однако какой-то маленький предельно важный кусочек мозаики уже занял свое место, завеса в памяти постепенно становилась из сплошного непроницаемо-черного барьера - густой пеленой тумана, и он уже не был уверен, что на самом деле хочет увидеть о себе целиком все, что в нем кроется.

- Не надо, - мягкий голос Айсена, задергивающего занавесь, успокаивающая ладонь тетки на лбу только подтвердили правильность мысли. - Не мучай себя.

- Все давно позади, родной. Успокойся, мы все с тобой! Все будет хорошо.

Фейран промолчал, продолжив прерванный осмотр, и глубокая складочка меж бровей лекаря ясно говорила, что как раз ему-то утешительного добавить нечего. Кроме рабского ошейника, у мальчика полно дурных воспоминаний, одно страшнее другого, и если возвращение каждого из них будет оборачиваться подобным нервным припадком, то однажды его истерзанное сердце просто не выдержит и умолкнет.

Как исключить опасность он не представлял и полный покой на деле оказывался лишь химерой. В отличие от той же Хедвы или даже Айсена, признавая что у них есть весомый повод для оптимизма, он рассуждал сугубо как врач, а врач он один из лучших. Состояние здоровья юноши стабилизировалось, динамика обнадеживала. Физически Равиль немного окреп, а предоставленный самому себе - был скорее задумчивым, чем угнетенным. Не перестающий себя укорять Давид, тем не менее утверждал, что во время разговора с ним, юноша был вполне спокоен, со вниманием отнесся к подробностям, и так же спокойно принял, что убийца продал его, лишь поинтересовавшись много ли шансов, что старшие дети остались в живых. Никто не мог предположить, что вольная спровоцирует такие последствия…

Что станет следующим, и не держать же парня постоянно в опийном дурмане?! - больше всего Фейран не переносил, когда его возможности заходили в тупик.

- Голова болит - виски, глаза. Дышать трудно. В груди тяжело, ноет у лопатки где-то… рука занемела, ноги внизу, кажется тоже… - перечислив дотошному лекарю свои ощущения, Равиль все-таки заставил себя разжать пальцы и выпустить вольную, позволив отложить ее к другим документам.

Только профессиональная выдержка и опыт позволила мужчине сохранить невозмутимый вид, но приговор по окончанию осмотра он вынес суровый. Когда он вышел вместе с Хедвой, намереваясь огласить вердикт и передать Давиду список срочно необходимого, Айсен чуть задержался, приблизившись к кровати.

- Ты вспомнил… - негромко произнес он, не спрашивая.

- Нет, - безучастно отозвался Равиль. - Ничего…

Он сам не мог бы сказать, зачем соврал этим понимающим синим глазам. Может потому, что теперь так же старательно как раньше вглядывался в пугающую пустоту, теперь - старался отвернуться от того, что не спросясь, стучалось к рассудку. А может всего лишь хотел тихонько выплакаться одному.

Тем более что уже поздно было что-то менять.

- Ангел мой, светлый… ненаглядный… мое ясное солнце… - тесно прижимая растерянного Айсена к себе, мужчина выцеловывал каждую черточку любимого лица. Кому как не ему было знать, сколько следов пережитой боли несет на себе тело его нежного возлюбленного, с памятью о чем в своем сердце - приходится жить ему!

Ничего. Он признанный выдающийся врач, и он уверен, что дорогой его мальчик здоров. Проживет долгую жизнь, а чтобы жизнь эта была счастливой - сделает все, что в человеческих силах.

- Я здесь, твой, - в ответ молодой человек тоже успокаивающе гладил его висок кончиками пальцев, запуская их в разбавленные ранней сединой пряди. - Со мной все в порядке… Что ты, любимый?!.

Наполненное нежной теплотой слово, так естественно и непринужденно, обыденно, сорвавшееся с губ юноши, ударило невольного свидетеля острее, чем сама разыгравшаяся перед глазами сцена. Сколь многое оно в себя вмещает, как важно его слышать, но оказывается еще дороже - успеть сказать!

Не совладав с собой, Ожье замешкался и его заметили, ничего не оставалось, как принять невозмутимый вид и поздороваться.

- Какие новости? - его вопрос не требовал дополнительных пояснений.

- Равиль начал вспоминать… - Айсен нехотя покинул объятия возлюбленного.

- Отчего у него случился сердечный приступ, - сухо закончил Фейран, недовольный последним обстоятельством, и неуместным вмешательством Грие в целом.

Пожалуй, никогда еще так страстно он не мечтал вернуться домой, в Фесс, где даже случайное дуновение ветерка не потревожит их в моменты близости, не нужно прятаться за десятком дверей в собственном жилище, чтобы позволить их себе, а покровительство князя Тэнэра избавляло от угрозы суда в более широком понимании. Но он был прежде всего врачом, и даже теоретически не мог допустить мысли оставить свой пост, не разобравшись в пределах своих способностей с запутанным клубком последствий истощения, запущенного невроза, развившихся на их фоне вегето-сосудистой дистонии и болезни сердца.

Особенно же раздражало то, что возможности оказывались весьма ограниченными: кое-какие травы, вроде тех же пустырника, боярышника и валерианы, помнится один из коллег советовал для сердца девясил, настой молодой хвои и ароматическую терапию лавандой и мелисой… Однако он все-таки хирург, а не травница! Обещать ему было нечего, но если уважая самоотверженную женщину, в разговоре с Хедвой Фейран был максимально профессионально выдержан, точен и мягок, то поведение Грие вызывало сплошное недоумение, а потому выбешивало окончательно.

Уж если торговец торчит здесь, а не нянчит детишек с законной супругой, мог бы сделать что-то серьезное для того, кого вроде как любит! За дом конечно спасибо, однако обеспечить их крышей, продуктами и лекарствами в самом деле мог бы Давид, Филипп и дальше не отказал бы в помощи. Ожье так рвался увидеть юношу, всегда сначала спрашивал про него, но сейчас не то что ни разу не спросил можно ли к нему зайти, но когда Равиль начал выходить из комнаты - обходил его по кустам десятой дорогой. А ведь на вольной стояло не чье-нибудь имя, а мэтра Грие…