Слишком много кошмаров - Макс Фрай

– Где?!

– Да у себя в кладовке. Где вы Кель-круальшат храните.

– А там вот такое творится?! – изумился он. – Пелле что-то говорил про спящих, которые там крутятся, но мне всё как-то было недосуг пойти на них поглядеть. Думал, ничего интересного. Ну я дурак!.. Стоп, погоди. А ты-то откуда знаешь, что у нас в кладовке делается? Ты что, был там? Ходил во Дворец Ста Чудес? Ещё раз, без меня? А зачем?

Во взгляде Малдо было такое искреннее простодушное недоумение, что мне захотелось огреть его по голове табуреткой. Просто так, душу отвести. Но табуретов под рукой не оказалось. И вообще никакой мебели, кроме встроенного в стену шкафа и кровати, которая, строго говоря, тоже не мебель, а просто очень большой, очень мягкий матрас. Так уж у нас в Ехо принято обставлять спальни. Чрезвычайно разумно, я считаю. Захочешь, а никого не зашибёшь.

К счастью, пускаться в объяснения мне не пришлось.

– Уииииииии! Уиииииии! – пронзительно заверещало существо, кружившее под потолком. Оно уже не было похоже ни на дикаря, ни на кота. И вообще ни на что. Облако, состоящее из шерсти и перьев, без чётких очертаний, зато по-прежнему способное вопить. И как вопить!

Малдо заткнул уши. Меламори, как бывший почётный член студенческого Клуба Ревунов, а значит, самая стойкая из нас, делала вид, будто всё в порядке. Но всё равно недовольно морщилась. Я же, как самый нетерпеливый, заорал:

– Заткнись!

Облако, как ни странно, послушалось. Замолчало, швырнуло на пол кисет и шмякнулось сверху, накрыв собой почти половину спальни, как ковром.

– Это просто вот такой сон человеку снится, да? –спросила Меламори.

– Причём, вполне возможно, хрупкой пожилой библиотекарше, которая ни разу в жизни не позволила себе громко рассмеяться. Где ещё и отводить душу, если не во сне.

-Выкопалась из книжек, пришла домой, съела пирожное, легла, уснула, и вот такое начала вытворять? – подхватила Меламори. – Везёт же некоторым! Похоже, я чего-то важного не знаю об искусстве сновидений. Хотя столько этим занималась и даже не совсем без толку, ты свидетель. Но самое интересное прошло мимо.

– Да не то слово, – согласился я.

– А можно я пойду в какую-нибудь другую комнату и немножко там посижу? – вдруг спросил Малдо. – Или полежу. Что-то мне как-то не так. Голова кружится. И холодно. И как-то чересчур темно.

– Ничего, пройдёт, – сказал я. –Просто ты очень много сил потерял с этим Тёмным путём. В первый раз всё-таки. Плюс похмелье, плюс... скажем так, некоторые интересные впечатления. Бальзам Кахара, конечно, бодрит, но его не всегда достаточно. Иногда надо просто лечь и поспать. Меламори, будь другом, отведи человека в любую другую спальню. Колыбельная Моффаруна[28] не помешает, ты же её знаешь? Ну и вот. Пусть ложится и дрыхнет до утра. А там посмотрим.

– А сам задницу от ковра точно не оторвёшь? – насмешливо спросила она.

– Ещё как оторву. Возможно буквально с минуты на минуту. Потому что если эта красота, – я показал на распластавшееся по полу облако, – решит нас покинуть, мне придётся отправиться следом.

– Ты настолько очарован?

– Очарован – не то слово. Но не как трепетный созерцатель, а как профессионал. Это же только со стороны кажется, что у нас дома происходит какая-то нелепая фигня. А на самом деле, важный следственный эксперимент.

– Ты серьёзно?

– Абсолютно.

– Ладно. Извини. Просто в голову не пришло, что ты ещё на работе.

Подхватила под локоть Малдо и повела его к выходу, успокоительно бормоча:

– Я, честное слово, больше ни во что такое не буду при вас превращаться. А кроме меня в этом доме ни одного чудовища... ой, нет, вру, вообще-то есть ещё два. Но одно из них – сэр Макс, к которому вы уже худо-бедно привыкли, а второе очень деликатное, в чужие спальни не вламывается, да и выглядит безобиднее всех нас вместе взятых. С косичками! Так что никто вас больше не побеспокоит. Всё будет хорошо.

– Куманский павильон – это было очень круто, – сказал я ему вслед. – Лучшее наваждение в моей жизни. Честно.

– Ты не представляешь, какая у меня будет Пустая Земля Йохлима! – сразу оживился он. – И приют для юных художников в Таруне. Я таких свидетелей нашёл!..

По крайней мере, теперь я мог быть уверен, что Малдо уснёт совершенно счастливым. А большего по нынешним временам и желать нельзя.

Они ушли, а я остался наедине с облаком, занявшим к тому времени уже практически всю спальню. Мне даже пришлось забраться с ногами на подоконник – как-то неловко было его топтать. Всё-таки живой человек. Возможно, пожилая библиотекарша. А их надо беречь.

– Пора собраться! – вдруг воскликнуло облако. – А то можно везде опоздать! Тут фонтаны и горы, фонтаны и горы, клайдис, кастордан...

Оно умолкло так же внезапно, как заговорило, содрогнулось всем своим невесомым бесформенным телом и снова превратилось в косматого дикаря, с пришествия которого начались его гастроли в Мохнатом доме.

Кисет с Кель-круальшатом остался валяться на полу, отчасти распотрошённый, на радость будущим гостям. Сам же дикарь утратил к нему всякий интерес. Видимо, и правда, пресытился. Стоял, переминаясь с ноги на ногу и озирался по сторонам. Сивые космы до пояса, всклокоченная бородища, роскошные мускулы, леопардовая шкура на бёдрах – ай, красота. Хоть сейчас в кино снимай.

– Дубины тебе не хватает, – заметил я.

Дикарь растерянно посмотрел на свои пустые ручищи. Потом на меня. Внезапно стукнул себя кулаком по лбу и оскалился в просветлённой улыбке.

– Вот и ответ на мой главный вопрос! – провозгласил он. – Мне не хватает дубины, вот в чём суть вечной трещины между мною и жизнью. Спасибо, учитель. Теперь я знаю, что делать!

И, невежливо стряхнув меня с подоконника, чтобы не загораживал путь, выпрыгнул в окно.

Я уже не раз замечал, фраза «теперь я знаю, что делать» предшествует самым диким и нелепым поступкам в жизни сказавшего. И во сне, и наяву, один чёрт.

А мне, конечно, пришлось прыгать следом, бормоча заклинание, позволяющее не переломать ноги, и всем сердцем надеясь, что не перепутал его слова.

Вроде не перепутал. По крайней мере, остался цел.

Если по уму, то преследовать сновидца – самое нелепое занятие, какое только можно выдумать. Потому что, во-первых, человек, который видит сон, не связан вообще никакими ограничениями, кроме причуд собственного сознания. Он может изменять свой облик хоть ежесекундно, а передвигаться любым способом, какой взбредёт в голову, полёты на сверхзвуковых сияющих драконах включены. И просто исчезнуть тоже может – в любой момент. Гадай потом, проснулся он у себя постели или просто увидел во сне что-нибудь более интересное, чем площадь Мохнатого дома и отходящая от неё Сияющая улица, по которой сейчас вприпрыжку бежал мой дикарь. Умничка, ни во что не стал превращаться, все бы так! И мне удобно, и прохожим радость. Всё-таки в таком виде себе мало кто снится. Я, во всяком случае, никогда прежде не видел, чтобы по Ехо носились завёрнутые в шкуры косматые гиганты.

Бегаю я не очень быстро, поэтому почти сразу безнадёжно отстал. Мои шансы на успех, и без того ничтожные, стремительно таяли с каждым метром. Впрочем, я успел заметить, как дикарь свернул в переулок Гвоздей и Грёз, который упирается в Мокрую площадь, названную так в честь фонтана, бьющего в её центре, то ли плохо отрегулированного, то ли нарочно, для смеху сконструированного таким образом, чтобы напор струй время от времени становился слишком мощным, и холодная пенная вода окатывала всё вокруг, включая тротуар, стены ближайших домов и зазевавшихся прохожих. Окрестная детвора от подобных событий всегда в восторге, их отсюда палкой не прогонишь, зато скучные взрослые, включая меня, предпочитают обходить Мокрую площадь стороной, хотя это неплохой способ срезать путь, если идешь к реке.

Но сегодня купания, похоже, было не миновать. Потому что к тому моменту, как я добежал до Мокрой площади, объект моего преследования подпрыгивал в самом центре фонтана, издавая ликующие вопли, столь громогласные, что жители соседних домов встревожено высунулись из окон, хорошо хоть не выпал никто.

Дикарь был мокр насквозь; общее убеждение, будто вода не мочит сновидцев – одно из бесчисленных заблуждений, порождённых склонностью человеческого ума к обобщениям. Просто многие неоднократно видели, как спящие заходят в реку, а потом выбираются оттуда на берег в совершенно сухой одежде. Но как и всё остальное происходящее со спящими, это просто вопрос внимания и осознанности. Если человеку приснилось, что он упал в воду, мы тоже увидим его промокшим, а если он, дав волю воображению, принял реку за радужную дорогу, уводящую на небеса – ну, извините. Не получилось.

Но тут было ясно, что дикарь соизволил увидеть во сне наш фонтан и совершенно сознательно в него плюхнулся. И обрёл в его бурных водах прельстительное сокровище – суковатую дубину, да такую огромную, что едва удерживал её двумя ручищами сразу.