Анжелика. Королевские празднества - Анн Голон

Ее успокаивало то, что Сен-Ландри был островом на острове.

Вечером она вслушивалась в шум большого города. За Сите, где она чувствовала себя в безопасности, по обеим берегам Сены жил многоликий беспокойный город, носящий имя Париж. За стенами одного из его зданий, в одной из его крепостей, был Жоффрей.

Теперь — спасибо адвокату Дегре! — она была уверена в этом. Жоффрей был жив, пусть даже в лишенной удобств тюремной камере. Она посылала ему мысленное «Я люблю тебя», и в глубине души «ты» произносилось легче, чем раньше, когда она цепенела в его присутствии. Она закрывала глаза и воскрешала в памяти то время, когда он постепенно завоевывал ее, когда она наконец оказалась побеждена и обезоружена собственным желанием полностью принадлежать ему.

И когда Анжелика слышала измышления Ортанс о репутации «этого человека», которые та цедила сквозь зубы, она с трудом сдерживала слабую улыбку — столь бездонной ей казалась пропасть между ужасными обвинениями и правдой о том, кто правил в далеком Лангедоке.

Жоффрей де Пейрак, ее муж, ее любовь. Она с ужасом видела пропасть между лживыми сплетнями и настоящими выдающимися качествами того человека, которого она любила, человека, который умел как никто другой окружить ее своей любовью, и она понимала, что не перестает открывать его заново. Он был необъятным. Он столько всего знал. Он знал все. И она только изумлялась, что сумела внушить «этому человеку» любовь.

Она сгорала от нетерпения броситься ему на помощь.

Упасть к ногам короля!

Но когда же он, в конце концов, вступит в Париж!

Июль подходил к концу.

За ним пришел август, и старый дядя Фалло заметил, что в этом году, в разгаре лета, никто не отдавал себе отчета, что оно проходит.

Дело было не в том, что август принес страшную жару, худшую даже, чем в июне, когда гремели грозы, приносящие на некоторое время прохладу.

Но по обычаю, в августе высшая знать, дворяне и мещане покидали Париж со всеми домочадцами и слугами, чтобы устроиться в своих более или менее просторных загородных резиденциях, во дворцах и маленьких усадьбах: одни — чтобы подышать свежим воздухом, многие — чтобы проследить за тем, как проходит жатва в их имениях, и все — чтобы насладиться вечерами на берегу реки под звездным небом.

Однако этим летом Париж жил ожиданием торжественного въезда короля и новой королевы, и в город стекались толпы людей. В отсутствие надежных сведений относительно даты торжества все боялись пропустить захватывающее зрелище, слишком редкое, чтобы увидеть его дважды в жизни: въезд короля и королевы в столицу и пышные празднества.

Несмотря на нетерпение, все прекрасно понимали, что въезд короля Людовика XIV и новой королевы Франции, Марии-Терезии Австрийской[229], непременно состоится и что заключенный союз означает, что граница между Францией и Испанией теперь будет определяться Пиренейским договором, обеспечивающим вечный мир между двумя державами.

Все смирялись с тем, что приготовления к празднеству будут длительными и кропотливыми.

Адвокат Дегре еще так и не вернулся.

Анжелика понимала, что до торжественной церемонии въезда короля в Париж сделать ничего нельзя, не удастся найти никаких известий или поддержки. Но томительное бездействие ожидания в квартале Сен-Ландри обернулось для нее настоящим испытанием.

Да еще Ортанс с ее талантом усложнять жизнь близким. Ей удалось отравить даже лучшие воспоминания. Анжелике казалось нелепым то, что она огорчалась, как ребенок, при мысли, что добрая Пюлынери злословила о ней, когда они с Ортанс без умолку болтали зимними днями, склонившись в тусклом свете над шитьем в больших пустых комнатах замка Монтелу. Заявляя, что Анжелика — «сама непоследовательность», Ортанс тем не менее ценила то, что сестра составляла ей компанию, пока сама она сидела у окна и вышивала или чинила одежду.

Но, как и раньше, в Анжелике вспыхивала непреодолимая потребность броситься вон из дома, хотя она и гасила ее усилием воли, упрекая себя за то, что сама приближается к подкарауливавшей ее непонятной опасности.

Однажды в полдень, спускаясь по лестнице, она заметила в вестибюле старого дядюшку, который, пошатываясь и опираясь на трость, подошел к входной двери и, украдкой оглядевшись по сторонам, отодвинул задвижку.

Она подошла к нему и взяла под руку, помогая переступить порог.

— Я хочу выйти, — с подозрением глядя на нее, проговорил старик.

— Видит Бог, я не собираюсь мешать вам, месье. Я бы тоже хотела выйти, да боюсь заблудиться, оказавшись в Париже без сопровождения. Не согласитесь ли вы быть моим проводником?

Они пустились в путь, держась под руки, и Анжелика чувствовала облегчение оттого, что она не одна и не привлекает лишних взглядов. Этот немощный спутник позволил ей смешаться с толпой, которая на этой узкой улице за собором была особенно плотной. Здесь она была просто молодой женщиной, сопровождающей старика в его ежедневной прогулке.

После нескольких шагов дядя перестал скрывать свое удовлетворение. С тех пор как стали сказываться возраст и слабость, ему пришлось отказаться от удовольствия погреться на солнце во время коротких прогулок. Но сегодня ему захотелось посмотреть приготовления ко въезду короля, которые проводились на мосту Нотр-Дам, и он решился пройтись до этого места, помогая себе тростью. Предложение Анжелики пришлось как нельзя кстати. Кроме того, он радовался, что идет под руку с прелестной юной женщиной.

У моста Нотр-Дам, рядом с больницей Отель-Дьё, толпа стала еще плотнее. И пересуды распространялись быстро. Поговаривали, что обычно путь монархов идет через остров Сите с последующим подъемом на мост Менял, чтобы затем кортежем выйти на более широкую, идущую с севера на юг старую улицу Нор-Сюд[230], что тянется мимо величественного и нескончаемого Дворца правосудия, ступени которого в такие дни пестрят строгими черными и белыми с алым подбоем горностаевыми мантиями. Почему же в этот раз предпочли мост Нотр-Дам, выходящий к Старому рынку, с его изобилием предлагаемых торговцами цветов и трав…

Дело, несомненно, было в том, что король хотел показать молодой супруге лучшее, что имелось в городе.

И все, как коренные парижане, так и гости столицы, признавали, что мост Нотр-Дам с его шестьюдесятью восемью домами из красного кирпича, мраморными колоннами посередине, навесами магазинчиков и яркими вывесками со стороны мощенной камнем улицы, производящими такое впечатление, словно вы находитесь на твердой почве, а не над водой; его галереями, нависающими над рекой, — мост Нотр-Дам считался самым необыкновенным не только в Париже, но и во Франции, да и во всех европейских столицах. Сегодня по обоим его концам высились огромные, легкие, ярко украшенные триумфальные арки.