Мегаморф, или Возвращение Реликта - Василий Головачев

– Без меня не начнут.

Стадо колёсников приблизилось, оставляя за собой хвост пыли, остановилось напротив дома старосты. Впечатление было такое, будто они знают, кто именно им нужен. Всего в делегации принимали участие тринадцать «дынь» разных размеров. Самая маленькая имела в длину – по оси эллипсоида – два метра, самая большая – около восьми.

«Дыни» перестроились, образовав полукруг перед крыльцом терема Величей. При этом старейшине показалось, что он слышит почти неразличимый шелест внутри каждой «дыни», будто их обитатели ползали по стенкам экипажей и разговаривали на своём «насекомьем» языке.

Затем в центр полукруга выкатилась небольшая «дыня», завернутая в «авоську»: на неё была накинута крупноячеистая сеть. К «дыне» подкатились два колёсника побольше, вырастили нечто вроде полупрозрачных щупалец.

Дивий оглянулся на Улыбу, стоявшую на крыльце. За ней пряталась Ярыся.

– Уведи дочь!

– Пусть остаются, – разрешил Горан. – Это переговорщики. Ничего дурного они не задумали.

Щупальца ловко вскрыли «дыню», похожую на клетку. Стало видно, что внутри сидит какое-то косматое существо неопределённых очертаний.

Сначала Дивий принял его за свернувшегося колобком ежа, но это был не ёж.

Колесники обхватили косматый колобок щупальцами, один из них треснул по колобку, и тот развернулся… в огромный рот с красными губами. Во рту сверкнули белые крупные зубы.

Дивий удивлённо глянул на Милича.

– Переводчик, – спокойно сказал тот.

– Святые угодники! Никогда бы не подумал! Они что же, выращивают толмачей специально?

– Может быть, и выращивают. Интересно, какую весть они принесли?

Колёсник стукнул по колобку-рту ещё раз.

Рот раскрылся и отчетливо произнёс по-русски:

– Влад Велич.

– Понятно, – кивнул Горан. – Им нужен Предтеча.

– Скажи им, что Влад…

– Сам скажи, ты здесь хозяин.

– Влад Велич уехал, – проговорил Дивий. – Его в городе нет.

Колёсники смешно перебрали колёсами на месте (каждая «дыня» с насекомыми имела по четыре диска мутного белого цвета), сдвинулись теснее.

Щупальце нашло голову толмача.

– Ясси Велич, – без интонаций произнёс он.

– Ясена Велича тоже нет. Он уехал месяц назад.

Новое волнение среди членов делегации.

Щупальце погладило косматую голову переводчика.

– Мы хотеть контакт, – заговорил рот. – Мы искать Велич. Где возможность.

Дивий потеребил бороду, пребывая в сомнениях, наклонился к Миличу:

– Мне бы не хотелось докладывать им…

– Ты не выдашь большой тайны, если скажешь, где Величи, – хмыкнул Горан. – И кто знает, с кем ещё нам придётся подружиться, чтобы выжить.

– Влад Велич уехал к Тартару, – сказал Дивий, – если это вам что-нибудь говорит. Ясен Велич… вероятнее всего, тоже там.

Колёсники дрогнули, сгрудились вокруг самой большой «дыни», посовещались и построились в колонну.

Щупальце с размаху треснуло по голове толмача.

Рот заверещал, дёргаясь в объятиях щупалец, показывая зубы, выдал скороговорку:

– Благодарь мы понимать всегда услуги пжалста.

«Дыня» захлопнулась. Щупальца упрятались внутрь колёсников, помогавших толмачу. Колонна странных коллективных существ, не разворачиваясь, покатила назад, к окраине города, сопровождаемая толпой детей и взрослых и отрядом дружинников.

– Насекомые, – пробормотал Дивий. – Уж не за ними ли будущее? Наши насекомые тоже обрели зачатки разума.

– Всё в руках Игрока. Раньше говорили – бога.

– Ты их видел? Я имею в виду внутренности колёсников.

– Я – нет, но разведчики уверяли, что население колёсников чистой воды термиты. Впрочем, это не важно. Каждый такой улей – семья, которая представляет собой общественную «личность». Мы с ними не воевали, и это хорошо, легче будет переманить их на свою сторону.

– Зачем?

– По сути, колёсники – представители ещё одной постразумной системы – негуманоидной. Не хотелось бы видеть в ней врага. Ну, всё, граждане земляне, я поехал. Попробую догнать Влада.

Милич выгнал мотоцикл, сел, улыбнулся спустившейся с крыльца жене Влада.

– Всё будет хорошо, Улыба, верь и жди.

Мотоцикл сорвался с места, исчез в конце улицы.

И как бы сопровождая его, по городу прокатился низкий басовитый гул.

Плен

По чёрной пещере гуляли серые сквозняки, завивались спиралями, плетя странную паутину небытия. Где-то далеко-далеко, на краю Вселенной, бубнили квакающие нечеловеческие голоса, но, как ни прислушивался к ним Ясен, разобрать, о чём они толкуют, не мог.

Он лежал, а возможно, висел, ни на что не опираясь, не чувствуя своего тела, и лишь по частым приливам жара к голове (слава богу, что она есть) осознавал, что находится в каком-то необычном положении, недоступном восприятию.

Ничего не болело: ни руки, ни ноги, ни другие части тела. Было тихо и покойно. Мешали отдыхать только далёкие неразборчивые голоса да серые посвисты неощущаемого ветра, напоминающие о тайной жизни вокруг.

Так продолжалось очень и очень долго, целую вечность.

Потом в сознании проклюнулась и начала расти почка непокоя.

В памяти всплыло слово «тар». Оно долго держалось на грани непонимания, почти не затрагивая эмоциональные центры, и вдруг удлинилось, превратилось в будоражащее «тар-тар».

– Тар-тар, – прошептал он непослушными губами.

С гулом качнулось пространство вокруг, серая «паутина» сквозняков соединилась в подобие двух человеческих скелетов. Послышался голос со вполне понятными интонациями.

Ясен напряг слух.

Говорили на инглизе.

– …хлипкий, – сказал первый голос, пожиже.

– …очнётся, – сказал второй, погуще.

– А если не очнётся?

– Тогда он не оператор.

– Отдашь его мне? – жадно спросил первый.

– Посмотрим…

Голоса отдалились.

Ясен расстроился, так как ему стало скучно. Потом в голову толкнулась злобная мысль: чего ты лежишь как колода? Пошевелись! Попробуй узнать, где ты обитаешь!

Напрягаться было трудно, однако неправильность происходящего уже начинала доставать, растревожила, разворошила мысленную сферу, и мысли побежали чередой, побуждая действовать.

Сначала он осознал, что живой и что его видения и ощущения рождены не фантазией умирающего ума, а реальностью, в которой он играет роль заключённого.

Сфера зрения расширилась, и глухая чернота вокруг сменилась жемчужным туманным ореолом, сквозь который пробивались неяркие лучи и вспышки света.