Дело о лазоревом письме - Юлия Латынина

Осуец надулся. Он знал, что он непопулярен в столице. Такова уж судьба торговца! Вот, допустим, чиновник посылает чиновнику подарок, – и оба они чувствуют взаимную дружбу. А вот, допустим, торговец посылает чиновнику деньги, – разве чиновник чувствует дружбу? Он чувствует: «Да эта бесчестная сволочь дает мне взятку! Как бы слупить с него еще?»

– Как вы уверены! – сказал Андарз, – как вы уверены, что я соглашусь! Что я не явлюсь к императору, не покончу с собой наконец! Что вы тогда будете делать?

– Господин Андарз, – мягко сказал осуец, – я действительно уверен в вас. Скоро вас арестуют. У вашего дворца очень большая толпа, но вы знаете, что в ней все меньше простых нищих и все больше воровских соглядатаев, которые караулят миг вашего ареста, чтобы быть здесь первыми после стражников? Вы знаете, что главы городских шаек уже спорят о том, как поддерживать порядок во время грабежа? А если вас арестуют, – мне бы хватило двух горстей золота, чтобы освободить вас, и я бы диктовал совсем другие условия освобожденному нами из тюрьмы Андарзу!

– Дайте мне подумать, – сказал Андарз.

– Э, нет, – возразил король Аннар, – надобно решать сейчас! Когда вам отрубят голову, решать будет поздно!

Андарз опустил голову.

– Поверьте мне, – вкрадчиво продолжал посланник, – мы осторожные люди! Если бы у Осуи был какой-нибудь другой выход, разве мы бы пошли на такое? Но у нас нет никакого выхода, и если мы не начнем действовать завтра, то послезавтра вас – арестуют, короля, благодаря интригам Нарая, перевыберут на Росомаху, а город Осуя, того и гляди, потеряет свободу!

– Да помилуйте, – вдруг заорал Андарз, что вы так носитесь с этой свободой, как с яйцом? Чего эта свобода значит?

– Свобода очень много значит, – обиделся посланник, – свобода значит, что я плачу налоги только в городскую казну, а при несвободе я буду платить еще и в казну империи.

Андарз опустил голову. Он понимал, что его загнали, как ежа в кувшин. Притворно согласиться, и рассказать все государю? Невозможно, – в нынешнем своем состоянии государь не поверит, что это не Андарз был главным зачинщиком: откуда тогда взялся план подземных ходов? От Андарзова управителя? А кто, кроме Андарза, мог велеть ему составить план?

План Айр-Незима безумен не был: и более удивительные вещи происходили с империей. Но что будет дальше? Дальше осуйские купцы будут хозяйничать по всей стране, варвары, от Чахара до Ламассы, будут жиреть данью и кровью, а он, Андарз – он будет стоять во главе декоративного правительства, единственным правом которого будет рубить столько голов неугодных Андарзу чиновников, сколько ему захочется. Андарз никогда особенно не думал о благе государства: это Нан незаметно заразил его дурной привычкой. Что бы посоветовал Нан?

Андарз заглянул в лежащий перед ним список чиновников, подлежащих устранению: на последней странице было поспешно приписано имя Нана.

– Чем это вам так насолил молодой судья? – справился Андарз.

– Нана надо убить! – заявил Айр-Незим, – это соглядатай Нарая, любитель держать ноги в обеих стременах. Если хочешь остаться в живых в смутные времена, надо убивать по одному подозрению!

«Он хочет устранить всех, кто способен управлять империей, а не только ее продавать, – вдруг подумал Андарз, – а меня он хочет оставить, я его устраиваю».

– Хорошо, – сказал Андарз, – я согласен.

Через полчаса, под восторженные крики толпы, из дома Андарза на палевой лошади выехал секретарь Теннак. Он подъехал к красному лаковому столбу для объявлений, и прямо поверх нового указа советника Нарая о запрете группировок, клик и больших семей, наклеил извещение господина Андарза: императорский наставник Андарз угощал народ в день Десяти Гусениц.

В это время Шаваш, взъерошенный и немытый, сидел в комнатке Таси, у окна, и, подперев кулачками щеки, глядел на улицу. Свежее, пряное солнце рассыпалось о репчатые луковках веселых флигелей, утопающих в зелени, утренние торговки стучались в двери с рыбой и зеленью, и через реку победно изгибался мост, с черно-красной, как гусеница-пожарник, крышей, с ослепительно сверкающими на солнце красными лаковыми столбами, и трепещущими зонтиками лоточников, чистящих перышки в ожидании первой публики.

Дверь отворилась, и вошла Тася с двумя кадушечками воды: от кадушечек пахнуло жаром, и пар вился над них горлышком.

– Ну и влип я, – сказал Шаваш.

– Да, – сказала Тася, выливая воду в большой медный таз, – точно влип. Андарзу скоро отрубят голову.

– Ничего ему не отрубят голову, – сказал Шаваш, – это он отрубит голову Нараю.

Тася изумилась и сказала:

– Это хорошо.

– Ничего хорошего, – вздохнул Шаваш, – потому что как только Андарза арестуют, Айр-Незим поднимет в городе бунт, а варвары в это время залезут во дворец по подземному ходу. И после этого Айр-Незим положит в ихний банк одну половинку страны, а варвары разграбят другую половинку, а Андарзу они разрешат воровать все, что осталось.

– Откуда ты это узнал? – изумилась девица Тася.

– Это не я узнал, – сказал Шаваш, – случайно это узнал господин Нан, а я был в это время неподалеку.

– Вряд ли господин Нан допустит такую вещь, – сказала Тася, – наверное, он уже у Нарая.

– Нет, – сказал Шаваш, – господин Нан по уши запутан в осуйских взятках. Он делал дела еще почище, чем покойник Ахсай, только осторожней был. Если он донесет на Айр-Незима, он поедет на тот свет в одной с ним лодке. Этим людям все равно, что будет с государством, им бы лишь голова была цела и карман полон. Скорее всего Айр-Незим даст ему тысяч пятьдесят, да и возьмет в приспешники.

Шаваш вздохнул и добавил:

– Если бы мне дали тысяч пятьдесят, я бы тоже на многое согласился.

– А Андарз об этом знает?

Шаваш покрутил головой в знак неосведомленности.

– Может быть, – предложила Тася, – рассказать все господину Андарзу? Наверняка ему будет неприятно, если он узнает, что варвары хотят схватить государя и разграбить город.

– Нет, – отказался Шаваш, – Андарза такие соображения не всегда занимают. Неделю назад он ездил во храм молиться, «Наверное, господин Андарз молился о спасении государства» – говорит государю Ишнайя, а Андарз, живо обернувшись: «Ничуть, у меня болели зубы». Так что Андарза в этом деле взволнует только то, что он сможет отрубить головы Нараю и еще кое-кому, а сколько при этом голов отрубят варвары, его не очень-то заинтересует.

Тут Тася с шумом вылила воду в кадушечку для купания.

– Нет, – сказал Шаваш, – тут надо рассказать все другому человеку. Дай-ка мне, Тася, ту бумагу, что у тебя в коробке для притираний.

Тася пошла за бумагой, а когда она вернулась, Шаваш уже фыркал в окутанной паром кадушечке, и лил себе на головы дымящийся кувшин. Выкупавшись и обсохнув, он переоделся в подобающее ему, как слуге Андарза, платье: в бархатные штанишки василькового цвета, и такого же цвета курточку с кружевом у воротника и серебряной вышивкой у рукавов. На ноги он одел мягкие, плетеные из полосок замши туфли, а на голову, – черную шапочку, из-под которой выбивались золотистые, чуть вьющиеся волосы мальчишки.