Игра Эндера. Голос тех, кого нет - Орсон Кард

— Они распяли бы меня и здесь, если б знали, кто я. Обещай не рассказывать им.

— Ну что хорошего даст им твой приезд? Он будет мертв уже двадцать лет, когда ты приедешь.

— Большинство моих клиентов успевает как следует остыть к тому времени, как я начинаю Речь. Главное неудобство бродячей жизни.

— Я надеялась, что больше не потеряю тебя.

— А я знал, что нам придется расстаться, в тот самый день, когда ты встретила Джакта.

— Ты должен был сказать мне! Я не стала бы…

— Поэтому и не сказал. Но ты ошибаешься, Вэл, ты все равно поступила бы так. И я хотел этого, очень хотел.

Ты никогда не была такой счастливой. — Он положил ладони на ее живот. — Гены Виггинов требовали продолжения рода. Ты должна родить не меньше дюжины.

— Те, кто заводит больше четырех детей, дурно воспитаны, те, у кого их больше шести, жадины, а если больше семи, значит, их родители просто варвары. — Она еще говорила, а в уме уже прикидывала, как лучше управиться с сондрингом: поручить все дела ассистентам, вовсе отменить поход или отложить его, пока Эндер не уедет.

Тут Эндер прервал ее размышления:

— Как ты думаешь, найдется у твоего мужа лодка для меня? Я хотел бы за ночь попасть на марельд, чтобы утром поймать челнок, который доставит меня к моему кораблю.

Эта спешка была просто жестокой по отношению к ней.

— А если бы тебе не была нужна лодка Джакта, ты бы и прощального письма не оставил.

— Я принял решение пять минут назад и отправился прямо к тебе.

— Но ты купил билет, а для этого требуется время.

— Совсем немного, если покупать корабль.

— Почему ты так торопишься, ведь путешествие займет десятки лет?

— Двадцать два года.

— Двадцать два! Так что для тебя значат несколько дней?! Почему ты не можешь подождать месяц, пока не родится ребенок? Увидел бы ее.

— Через месяц, Вэл, у меня наверняка уже не хватит мужества оставить тебя.

— Так не уезжай! Что тебе эти свинксы? По-моему, твоей истории с жукерами достаточно для одной человеческой жизни. Оставайся, женись, заведи семью, как я. Эндер, ты открыл звезды для колонизации, оставайся и попробуй плоды дерева, которое когда-то посадил.

— У тебя есть Джакт, у меня — только компания несносных студентов, стремящихся обратить меня в кальвинизм. Мой труд еще не завершен, и Трондхейм — не мой дом.

Валентина услышала обвинение в его словах: «Ты пустила корни в этом мире и не задумалась, смогу ли я жить здесь». «Но тут нет моей вины, — хотела ответить она, — ты уезжаешь, ты бросаешь меня, не я тебя».

— Помнишь, как это было? — спросила она. — Когда мы оставили Питера на Земле, а сами отправились на десятки лет вперед, на первую колонию, помнишь, губернатор? Как будто Питер умер тогда. Когда мы прибыли на место, он был уже стар, а мы оставались молодыми. Мы говорили по анзиблю со старым дядюшкой, со всемогущим Гегемоном, с легендарным Локи, но только не с братом.

— Насколько я помню, это была перемена к лучшему. — Эндер попытался свести все к шутке.

Но Валентина поняла его не так:

— Ты хочешь сказать, что за двадцать лет я тоже изменюсь к лучшему?

— Я думаю, мне будет еще хуже, чем если бы ты умерла.

— Нет, Эндер, это именно смерть. И ты будешь знать, что убил меня.

Он подмигнул:

— Ты это не всерьез.

— Я не стану писать тебе. С чего бы? Для тебя пройдет неделя или две. Прилетишь на Лузитанию, и компьютер выдаст тебе письма за двадцать лет от человека, которого ты оставил только неделю назад. Первые пять лет, конечно, будут полны горем, болью от потери, одиночеством, невозможностью поговорить с тобой, поделиться мыслью…

— Твой муж Джакт, а не я.

— И потом, что я смогу написать? Веселые маленькие письма про мою девочку? Ей исполнится пять, потом шесть, десять, двадцать, она выйдет замуж, а ты не узнаешь про все это, впрочем, тебе, наверное, будет все равно.

— Нет.

— Я не стану рисковать. Не напишу тебе ни строчки, пока по-настоящему не состарюсь, Эндер. Ты покинешь Лузитанию, отправишься в какое-нибудь другое место, десятилетия пролетят мимо тебя. И я пошлю тебе свои записи. Я посвящу их тебе. Моему любимому брату Эндеру. Я с радостью шла за тобой три тысячи лет, а ты не задержался даже на две недели, когда я просила тебя.

— Подумай, что ты говоришь, Вэл, и пойми — я должен уехать сейчас, пока ты не растерзала меня в клочья.

— Софизм, которого ты не потерпел бы у своих студентов, Эндер! Я не сказала бы всего этого, если б ты не пытался скрыться, как вор! Не выворачивай суть наизнанку! Не пытайся обвинить меня!

Он быстро заговорил, его слова спотыкались друг о друга, он торопился высказаться, пока переполнявшие его чувства вовсе не выбили его из колеи:

— Нет, ты права, я торопился, потому что там меня ждет работа, и каждый день, проведенный здесь, удваивает риск. И еще мне больно видеть, как ты и Джакт становитесь едины, как мы с тобой отдаляемся друг от друга… Я знаю, что так и должно быть, но все равно… И потому, когда я решил уйти, то понял, что это нужно делать быстро, и был прав, ты сама знаешь, что я прав. Не думал, что ты возненавидишь меня за это…

Он замолчал и заплакал. Она тоже.

— Я не… не ненавижу тебя, я люблю тебя, ты часть меня, ты мое сердце, и когда ты уйдешь, его вынут и унесут, унесут от меня…

Больше они ни о чем не говорили.

Первый помощник капитана Рава увез Эндера на марельд, большую площадку посреди экваториального моря. Оттуда стартовали челноки, чтобы встретиться на орбите с межзвездными кораблями. Эндер с Валентиной молча условились, что она не поедет с ним. Валентина осталась дома с мужем и всю ночь не выпускала его из объятий. На следующий день она отплыла на сондринг вместе со своими аспирантами, и все пошло своим чередом. Она плакала об Эндере только ночью, когда никто не мог ее слышать.

Но аспиранты не слепые и не глухие, и по университету пополз слух о том, как опечалил профессора Виггин отъезд ее брата, бродячего Голоса Тех, Кого Нет. И, как всякий слух, он был одновременно больше и меньше правды. Но одна студентка, девушка по имени Пликт, поняла, что за грустным расставанием Валентины и Эндрю Виггина кроется какая-то тайна, какая-то история более древняя, чем кажется на первый взгляд.

Она попыталась отыскать их дом, проследить их долгий путь среди звезд. Когда старшей дочери Валентины, Сифте, исполнилось четыре года, а сыну Рену только что сравнялось два, Пликт пришла к профессору Виггин. К тому времени она сама уже преподавала в университете. Пликт показала Валентине свой рассказ, опубликованный в одном из университетских журналов. Художественный вымысел, казалось бы, только она ничего не выдумывала. История брата и сестры, самых старых людей во Вселенной. Они родились на Земле еще до того, как была основана первая колония, и всю жизнь бродили по космосу из мира в мир, нигде не останавливаясь надолго.

К облегчению Валентины и, как это ни странно, к разочарованию, Пликт не докопалась до того, что Эндер был первым Голосом Тех, Кого Нет, а Валентина — историком, скрывавшимся под псевдонимом Демосфен. Но она узнала о них достаточно, чтобы описать их прощание: сестра решила остаться с мужем, а брат лететь дальше. В ее рассказе было куда больше нежности и тепла, чем в их настоящем прощании. Пликт описывала то, что могло бы произойти, если бы Эндер и Валентина больше любили театр и меньше — друг друга.

— Зачем ты написала это? — спросила Валентина.

— А разве эта история сама по себе не заслуживает того?

Ответ-перевертыш задел Валентину, но остановить ее было не так-то просто.

— Чем был для тебя мой брат Эндрю, раз ты переворошила столько информации, чтобы написать рассказ?

— Опять неправильный вопрос.

— Похоже, я проваливаюсь на каком-то экзамене. Не будешь ли ты добра дать хоть какой-нибудь намек?

— Не сердитесь. Вы должны были спросить меня, почему я выдала это за вымысел.

— Почему?

— Потому что я узнала, что Эндрю Виггин, Голос Тех, Кого Нет, есть Эндер Виггин, Убийца.

Эндер покинул Трондхейм четыре года назад, ему лететь еще восемнадцать лет. Валентине стало плохо при мысли, во что превратится его жизнь, если на Лузитании его встретят как человека, совершившего самый постыдный поступок в истории человечества.

— Вам не нужно меня бояться, профессор Виггин. Если бы я собиралась раструбить об этом, я давно бы это сделала. Когда я узнала, кто он, то поняла, что он давно раскаялся. И такое настоящее искупление! Голос Тех, Кого Нет заставил человечество понять, что свершенное Эндером было страшным преступлением, и принял имя Голоса, как и сотни других, и обвинял самого себя на двадцати мирах.

— Ты нашла так много, Пликт, а поняла так мало.

— Я поняла все! Перечитайте, что я написала, — разве это не понимание?!