Леонид Красин. Красный лорд - Эрлихман Вадим Викторович

Осталось рассказать о переживших Красина членах его семьи. Герман Борисович, известный ученый, написал о брате воспоминания, которые здесь неоднократно цитировались. Изучая использование торфа в разных отраслях промышленности, он в 20-х годах возглавлял «Гидроторф», а позже конструировал торфодобывающие машины. В 1927–1929 годах работал директором Центрального научно-исследовательского института строительных конструкций. В годы разработки Генерального плана развития Москвы он был одним из тех, кто выступал за развитие города по «звездному» плану, что в итоге и было реализовано. Умер он 14 августа 1947 года. Борис Борисович руководил музыкальными отделами различных организаций, несколько лет был директором Московской филармонии, написал ряд статей по теории музыки. Этот талантливый человек прожил до обидного мало, уйдя из жизни 21 июня 1936 года. Любимая сестра Красина Софья Борисовна при всей своей болезненности дожила до 1954 года, на восемь лет пережив своего мужа Михаила Лушникова.

Не оставив потомков, носящих его фамилию, Красин не написал ни научных трудов, ни обстоятельных мемуаров, ни яркой публицистики. Как верно отмечали знавшие его люди. он был прежде всего практиком, нацеленным на скорейшее достижение результата. Каждое дело, которое ему поручалось, он выполнял добросовестно, не забывая при этом о своей выгоде и удобстве. Если многие его коллеги по революции стремились прежде всего разрушить старое (а часто только это и умели), то он всегда стремился создавать новое и трезвым взглядом инженера видел его ростки даже в самой неприглядной действительности. Трудно сказать, верил ли он в социализм, но он верил в великое будущее России, на благо которой работал всю жизнь.

Эпилог. Во льдах времени

Красину всегда приходилось преодолевать, проламывать что-то — безвыходные, казалось бы, обстоятельства, людскую враждебность, а потом и собственный недуг. Поэтому символично, что самым знаменитым из названных в его честь объектов стал именно ледокол. Причем к нему — в отличие от прочих заводов и пароходов — Леонид Борисович имел самое прямое отношение. Благодаря ему этот ледокол, на время своей постройки самый мощный в мире, смог вернуться на родину и сполна послужить ей.

Корабль под былинным именем «Святогор» был заложен в Ньюкасле по заказу царского правительства в 1916 году. После начала Первой мировой войны порты Балтийского и Черного морей были блокированы противником, и для связи с внешним миром оставался только Архангельск, который полгода был нерабочим из-за льдов. В этих условиях власти вспомнили про первый в мире арктический ледокол «Ермак», построенный в конце XIX века по инициативе адмирала С. О. Макарова. Тогда эта инициатива не получила развития, но теперь было решено построить по типу «Ермака» целую серию новых, более мощных ледоколов, чтобы водить караваны судов по Северному морскому пути. Первый из них, «Святогор», имел водоизмещение 10 тысяч тонн и длину около 100 метров. Строили его быстро — уже в конце года на корабль прислали команду во главе с капитаном К. Неупокоевым, а в марте 1917-го он был спущен на воду. Правда, первый поход не задался: судно не слушалось руля и было отправлено на доработку. Только в сентябре «Святогор» повел в Архангельск первый караван с военными грузами.

Тогда служба ледокола длилась недолго — в июле 1918-го он был затоплен в устье Северной Двины вместе с другим былинным героем «Микулой Селяниновичем», тоже построенным в Англии. Как пишет журналист Эмилий Миндлин, автор самой известной книги об эпопее «Красина», «это было начало его службы народу: затонув поперек реки, он должен был преградить путь интервентам». Но интервенты — те же англичане — быстро обнаружили, что корабль можно без особых трудностей поднять, закрыв кингстоны и откачав воду из трюмов. Это было сделано уже через 10 дней, и поднятый со дна «Святогор» в качестве трофея вошел в состав британского флота. В феврале 1920 года интервенты покинули Россию и увели ледокол с собой, но вскоре ему пришлось вернуться. Той же зимой из голодающего Архангельска был отправлен для покупки у ненцев оленьего мяса ледокольный пароход «Соловей Будимирович». Своей цели он не достиг — был затерт льдами и унесен в Карское море, где сотне пассажиров и членов экипажа угрожала гибель. Советское правительство отправило на спасение парохода ледорез «Федор Литке», но он был слишком маломощным, чтобы пробить тяжелые льды. Помочь мог только «Святогор», который попросили у Англии в аренду. Британцы запросили за использование присвоенного ими корабля 200 тысяч золотых рублей, и Москве пришлось согласиться. В июле 1920-го ледокол под командованием знаменитого норвежского полярника Отто Свердрупа пробился к «Соловью» и довел его до чистой воды.

Это наглядно показало, как Советской России нужен свой ледокольный флот. В следующем году Красину, отправлявшемуся в Лондон для переговоров, поручили добиться возвращения захваченных русских кораблей. Чтобы лучше ориентироваться в морской тематике, он взял с собой выдающегося кораблестроителя академика А. Н. Крылова. Переговоры на эту тему (как и на все остальные) шли трудно: англичане соглашались вернуть ледокол, но требовали заплатить за него 75 тысяч фунтов, недоплаченных в свое время царским правительством. В Кремле долго торговались, и до отъезда Красина вопрос не был решен; Крылов остался в Лондоне для согласования деталей. В декабре власть согласилась наконец выплатить требуемую сумму, и весной 1922-го «Святогор» вернулся на родину. Несколько лет он без всякого шума водил караваны судов через Финский залив, будучи приписан к Ленинградскому порту. В начале 1927 года ему дали имя недавно скончавшегося Красина, но и это не привлекло к нему особого внимания.

Зато в следующем году про бывшего «Святогора» узнал весь мир — это случилось, когда в Арктике потерпел крушение дирижабль «Италия», достигший перед этим Северного полюса. 25 мая у северного побережья Шпицбергена он ударился о льдину, потеряв гондолу с девятью людьми, включая командира экспедиции Умберто Нобиле. Оставшиеся шестеро вместе с дирижаблем были унесены ветром на восток и пропали. У итальянцев были запас продовольствия и радиоприемник, но все попытки связаться с Большой землей не имели успеха. Льдину уносило на юг, где она неминуемо должна была растаять. Потеряв терпение, трое авиаторов 30 мая ушли по льдам на Шпицберген, надеясь встретить там людей. Остальные продолжали посылать в эфир сигналы — и не зря. 3 июня сельский радиолюбитель Николай Шмидт (почти однофамилец несчастного фабриканта) поймал сигнал SOS. К тому времени в Советском Союзе уже действовал комитет по спасению Нобиле, а из других стран на помощь ему шли корабли.

Для советских властей спасение экипажа «Италии» было вопросом престижа — в том числе потому, что закрепляло права СССР на Арктику и ее исследование. Двенадцатого мая из Архангельска вышел пароход «Малыгин» (переименованный «Соловей Будимирович»), но все повторилось: уже 20 июня он был зажат льдами и выбыл из игры. Снова вся надежда была на «Красин», который подготовили к походу в невероятные сроки — за четверо суток. «Так могут собираться только большевики или сумасшедшие», — писали зарубежные газеты. При этом полярники во главе с капитаном Карлом Эгги и руководителем Главсевморпути Рудольфом Самойловичем умудрились взять с собой все необходимое — продовольствие на год, воду, уголь, лекарства и даже самолет «юнкерс» с пятью летчиками. Самолет везли в разобранном виде, надеясь собрать его где-нибудь на льдине и там же взлететь.

«Красин» вышел в поход 16 июня, а между тем иностранные экспедиции терпели неудачу одна за другой. Через два дня к Шпицбергену вылетел великий исследователь Севера Руал Амундсен на гидроплане «Латам» с экипажем из пяти французских моряков — все они бесследно исчезли в океане. Двадцать третьго июня шведский летчик Эйнар Лундборг вывез Нобиле со льдины, но при новой попытке приземления потерпел крушение и сам оказался в ледовом плену. Десятого июля вылетевший с борта «Красина» самолет обнаружил итальянцев, но тоже совершил аварийную посадку на льду. 12-го ледокол, несмотря на труднейшие условия, пробился к потерпевшим крушение и взял их на борт. На обратном пути он подобрал команду «юнкерса» и двух ушедших из лагеря членов экипажа «Италии» (третий к тому времени умер). И это не все — следуя домой, он умудрился спасти поврежденный льдами возле Норвегии немецкий лайнер «Монте Сервантес», избавив его от участи «Титаника».