Дом с золотыми ставнями - Корреа Эстрада

– Сандра, скажи, – заговорил он, с трудом подбирая слова, стесняясь неожиданности положения, – скажи, ты любила меня… тогда?

– Тогда меня и надо было об этом спрашивать, – отвечала я. – Что ж махать кулаками после драки?

– А разве я не спросил? – опешил он.

– Нет, насколько я помню – ни разу. Ты спрашивал, почему я с тобою не остаюсь, несмотря на все преимущества близости с таким важным сеньором, как ты.

Он проглотил ком в горле. Солнце пробивалось сквозь листву, слышался звонкий крик токороро, колибри трепетал крылышками у цветущего куста, да лошадь переминалась с ноги на ногу. Наконец он нарушил молчание.

– Пусть уже поздно, но я хочу тебя спросить: ты любила меня?

– Да, – отвечала я, – не кривя душой, – да. Я люблю тебя и сейчас, но только не так, как тебе того хочется. Я люблю в тебе человеческую силу – это большая сила. Но только мне для этого совершенно не обязательно спать с мужчиной по имени Федерико Суарес.

Повода он не выпускал.

– Почему же ты пошла тогда в мою постель?

– А разве я могла отказать? Слишком многое сошлось к одному.

– Но твое колдовство…

– Всякое колдовство лишь тогда чего-нибудь стоит, когда оно хорошо подготовлено.

Спроси свою кузину, как это делается – она тоже кое в чем знает толк. Кстати, как она поживает?

– Лучше, чем раньше, – отвечал капитан, отпустив, наконец, повод. Мы поехали рядом, не прекращая разговора. У него много что имелось сказать мне, но у меня на все был ответ.

– Скажешь, ты не околдовала меня?

– Каждый мужчина бывает околдован женщиной помимо воли – своей так же, как и ее. А я была обязана тебе, – разве не ты способствовал моему возвращению в Англию? Если оно сорвалось, то не по твоей вине.

– Глупое юношеское благородство. Я понял бы очень скоро, что совершил ошибку, – я и так это понял. Жизнь для меня есть только тогда, когда я могу увидеть тебя, когда захочу.

– А карьера?

– Рутина, которой заполняешь время.

– А женитьба?

– Дань необходимости.

– А цветные белошвейки?

– Надоели все до единой.

– Чего же ты хочешь?

– Тебя.

– Брось все и иди с нами в горы.

– Ты смеешься?

– Ничуть. Просто я знаю, что ты хочешь присоединить меня к списку всех благ, которыми пользуешься: положение, богатство, семья, карьера. И в добавление ко всему этому женщина, о которой мечтал десять лет. Но променять все на одну негритянку? Нет, конечно. Вот Гром – тот для меня бросил все, а ведь имел на свой манер, для своего положения не меньше, чем ты для своего.

– Но я могу предложить тебе много, очень много.

– Опять торговаться? Деньги – это много, но не все. Меня могли продать за деньги, но купить ты лучше не пробуй.

– Значит, у меня нет надежды?

– Надежда есть, пока есть жизнь. Только смотря на что надеяться – на деньги, пожалуй, не стоит.

– Значит, на силу?

– Скорей поможет.

– Сейчас приставлю к твоей голове пистолет и прикажу ехать со мной.

– У меня свой за поясом, и я достану его быстрее.

– Неужели? – рассмеялся он.

– У меня было время упражняться.

Рассмеялся снова невесело и хрипловато:

– Похоже, тебя ничем не возьмешь.

Я покачала головой в такт:

– Похоже, тебе меня действительно не взять. Даже жаль. Все равно я рада, что тебя видела – хоть не знаю зачем. Правда, это не все. Тебя хотел видеть Каники.

Капитан даже осадил лошадь.

– Это еще зачем?

– Не знаю, похоже, поговорить захотел.

Он тронул поводья.

– Вот каналья! У вас что, все такие?

– Все, – отвечала я развеселившись, – один к одному!

Чудненькая, однако, была сцена, когда за одним костерком – он трещал, не дымя, сложенный из самых сухих сучьев, потому что дело было днем, когда дым совсем, понимаете, ни к чему, а на рогульке висел котелок с кофе – собрались охотник и дичь. Юмор положения оценили все.

– Здорово, бродяги, – сказал капитан, без церемоний подсаживаясь на плоский камень поближе к огню.

– Здравствуй и ты, раз не шутишь, – сказал Каники. – Как в той толстой книге: лев рядом с ягненком.

– Знаем мы ваших ягнят: пусти их втроем – волка съедят, – отвечал ему в лад белый гость. – Ты, похоже, хорошо знаешь эту книгу.

– Для черного – чересчур, – рассмеялся Филомено. – Немного поменьше – было бы в самый раз.

Я любовалась этой сценой со стороны. Не часто видишь у одного костра столько настоящих мужчин – сильных и уверенных в себе. Дон Федерико держался – надо сказать – без тени заносчивости. Заносчивость, равно как и смущение, порождается страхом, а он не боялся. Запах кофе плыл над поляной, и Пипо наполнил чашки из скорлупок гуиры, подав в первую очередь гостю. Тот отхлебнул с видимым удовольствием, поблагодарив мальчика:

– Очень кстати! Я сегодня рано встал и не выспался. А где вы берете кофе такого замечательного сорта?

– Воруем помаленьку, – посмеивался Каники. – Вряд ли даже можно назвать это воровством. Он с того кафеталя, откуда ваши синемундирники вызволили краденых негров из Пинар-дель-Рио. Наверно, зачлось по службе, а, капитан?

Тот сделал жест рукой, означающий: лучше молчи, но сам не мог сдержать улыбки.

– Твое письмо, приятель, пришлось вроде шила в нежное место. Жандармское управление стало похоже на перепуганный курятник. Неграм ничего, но нам всем тогда досталось.

Дон Федерико отпил со вкусом из своей чашки, отер усы и с той же усмешкой продолжал:

– Это все мелочь по сравнению с тем, что мне досталось от губернатора Вилья-Клары за вашу последнюю проделку, чертовы негры. Скажите, кто вас надоумил увезти именно губернаторских дочек?

– Это нечаянно вышло, – отвечала я. – Мы вон с тем одноухим искали коляску побогаче, и эти две куклы подвернулись как раз вовремя. Я и не знала, чьи они есть.

– Так-так, – отвечал капитан, – а что, если бы губернатор не приказал выпустить Грома, с ними было бы то же самое, что с наследницей Вильяверде?

– Не думаю, – отвечала я. – Они же не кормили собак живыми людьми. Но сладко бы им не пришлось, могу поручиться, а папаша, конечно, предполагал худшее. Ведь мы симарроны, убийцы, мы живьем едим бедных белых девушек – правда, парни?

Факундо фыркнул, Каники усмехнулся, Идах, не улавливая полностью нить разговора, напряженно вслушивался. Капитан, однако, бровью не повел. Достал из кармана портсигар, галантным жестом предложил. От сигар не отказались, закурили непринужденно, передавая от одного к другому обломок сухой ветки с тлеющим концом.

– Короче, негры, – сказал капитан, – трое грамотных симарронов из четверых в одной шайке – это уже чересчур. Тем более таких шустрых, как вы, которые додумываются использовать в своих целях жандармское управление и брать в заложники членов губернаторских семей.

– Похоже, что сеньор имеет что-то предложить, – заметил Каники словно бы нам одним.

– Да, имею, – подтвердил дон Федерико. – Причем сам от себя, без каких бы то ни было официальных полномочий. Их просто не может быть в таком деле, как ваше, сами понимаете, я действую на свой страх и риск. Если кто-нибудь об этом узнает…

Лучше, впрочем, промолчать, здесь сидят люди не глупые.

Помолчал, оглядел всех еще раз и начал излагать свое предложение.

Относительно меня, моего мужа и моего сына оно осталось без изменений: нам предлагались защита и покровительство. Для Каники, так же как для Идаха, у него тоже нашелся пряник. Он обещал им выправить отпускные свидетельства по всей форме, – от своего имени, с тем, чтобы они из Вилья-Клары. где их знают как облупленных, убрались бы на другой конец острова, все равно, в Гуантанамо или Пинар-дель-Рио, и сидели бы там тихо, как мыши.

– Для двух таких здоровых парней работа всегда найдется. Устроитесь, женитесь и будете жить спокойно, как люди живут. В случае осложнений с местными властями отсылайте их ко мне, я всех успокою. Идет?

Я переводила смысл речи для Идаха, а Каники все поглядывал да покуривал, держа сигару в пальцах колечком, между большим и указательным, и усмехался едва заметно. Факундо смотрел в сторону, будто это его не касалось. Разом решив вопрос о бегстве, он предоставил на мое усмотрение решать вопрос о возвращении.

Идах, уразумев сказанное, молча и выразительно сделал капитану неприличный креольский жест. Дон Федерико вздохнул:

– Понятно все по твоей оструганной голове. Ты натерпелся от белых так, что не хочешь иметь с ними дела? Уверяю тебя, не все так плохи, как твой бывший хозяин.

Идах пожал плечами и отвернулся.

– Ну ладно, – не сдавался Суарес. – Он босаль, он не понимает этой жизни, он боится белых. Но вы, дьяволы! Вы умны, грамотны, вы снова приспособитесь к жизни, которую оставили по несчастью. Королевский суд вас не тронет. Разве что-нибудь еще держит вас в горах? Ну скажите что-нибудь – да, нет?

– Ты умный, но ты дурак, – сказал, наконец, Филомено.

– Почему? – спросил капитан с неподдельным интересом.