Драмы больше нет (СИ) - Риз Екатерина

– Я знаю, что обо мне сейчас говорят, – ровным, хорошо поставленным театральным голосом вещала Анна на всю страну. – Что я соблазнила известного, уважаемого человека, что я обманула, попыталась увести из семьи, но это не так. Я искренне любила этого человека, и, наверное, молча отошла бы в сторону, не побеспокоила бы Родиона Николаевича никогда, если бы он поступил честно. Честно не по отношению ко мне, мы с ним оба взрослые люди. Но на свет появился ребенок, и он ни в чем не виноват. И я, думаю, что мой сын достоин носить фамилию отца. Так же, как и другие дети Родиона Николаевича. Претендовать на его имя, на его внимание и хотя бы какую-то заботу. Даже если забота выразится в уплате алиментов. Мой сын этого достоин.

Мы с мамой сидели у телевизора, как приклеенные. Смотрели на экран, каждое слово ловили, не обсуждали. Не знаю почему, но мы обе чувствовали нечто неприятно застывшее внутри, в душе, будто глыбу льда, которая с каждым словом с экрана телевизора обрастала всё новыми и новыми колкими углами.

– Мой адвокат уже передал иск в суд, я буду доказывать права своего сына в суде. Я больше не боюсь трудностей и огласки.

– Анна, вы сказали, что больше не боитесь. А раньше боялись?

– Меня пытались отговорить от предъявления любых претензий, – туманно ответила Анна, а я невольно поморщилась, ожидая неприятного исхода этого вопроса.

– Кто?

– Думаю, вы сами догадываетесь. Не стоит сейчас об этом говорить.

– Думаю, догадываемся, – усмехнулся прямо в камеру Грушев. – Но сейчас Родион Кауто лишился главного заступника и защитника. Вы поэтому решили именно сейчас обратиться в суд?

– Пришло время, – коротко ответила девушка.

Никто из Кауто в студии не появился. Чему я совсем не удивилась. Отец ни за что не встанет с бывшей любовницей лицом к лицу, чтобы что-то опровергать или выслушивать обвинения. Тут все актерские способности не спасут, такого удара его репутация не переживет.

Как я и думала, уже спустя день Родион появился в студии другого ток-шоу, на другом канале, где с мукой в голосе рассказывал о тяжёлой ноше известного актера, на которого большинство людей, с которыми он знакомится, смотрят не как на живого человека.

– Нас наделяют теми качествами, которых у нас нет. Видят в нас наших героев, а не нас, – говорил отец. – И влюбляются тоже, по сути, не в нас. Поэтому я так сильно ценю свою семью, свою жену. Наверное, только Лена знает, какой я настоящий, что я люблю, что не терплю. Это очень ценно. Как я могу оставить такую женщину? А поклонницы… некоторые из них очень настойчивы. И очень изобретательны. Особенно, если у них такая же влюбчивая, артистическая натура, как и у меня.

– От настойчивости и артистичной натуры у него, по всей видимости, дети появляются, – презрительно фыркнула мама. – Балабол.

– Родион Николаевич, а если анализ ДНК докажет ваше отцовство, вы признаете ребенка? – поинтересовался тем временем ведущий.

Лицо Родиона показали крупным планом. Серьёзный, вдумчивый взгляд, седина, подернувшая виски, глубокие морщины, прорезавшие лоб. Отец выдержал паузу на несколько секунд дольше, чем нужно было. Или так и было нужно, кто знает. Вот только я отлично знала, что отец в этот момент играет. Что его задумчивость не настоящая, для себя он всё давно решил.

– Конечно, – проговорил он, в конце концов. – Кто я такой, чтобы оспаривать решения суда?

– То есть, вы до конца не уверены?

Родион выпрямился, взглянул с вызовом.

– Конечно, нет. И, поверьте, у меня есть для этого основания. Но если появятся доказательства, что отец всё-таки я… Конечно, я позабочусь о мальчике и о его будущем.

«О мальчике и его будущем», повторила я про себя. А Анну своими двусмысленными определениями отец записал едва ли не в категорию женщин легкого поведения.

– Рома, тебе не кажется, что их кризис-менеджеры очень плохо работают? – задала я Федотову риторический вопрос после окончания эфира. – Скажи им, чтобы они все заткнулись.

– Я скажи? – удивился Роман Юрьевич. – А кто меня станет слушать?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Это какой-то нескончаемый позор, – вздохнула я.

– Радуйся, что твоё имя перестали трепать в каждой передаче, – сказала мне мама.

И будто сглазила. В тот день, когда Ромка приехал, чтобы забрать меня от родителей обратно в Москву, Альбина решила всё же прийти в студию Стаса Грушева, и рассказать свою версию произошедшего в её семье. Мы даже не знали о предстоящем эфире, добрались до Палашкино в то время, когда передача уже началась, и только звонок мамы заставил нас поторопиться включить телевизор. Мне, если честно, уже хотелось кричать и топать ногами при словах «включи телевизор».

Альбина сидела на студийном диване и выглядела бледной, хрупкой и невинной. Сидела, сцепив руки в нервный замок, а в камеру смотрела огромными, чистыми, голубыми глазами. Легкий макияж, забранные в тугой пучок светлые волосы. Эта прическа только подчеркивала её хрупкость. И взгляд невероятной глубины и печали. Я посмотрела на сестру, и вдруг вспомнила отца. Как он каялся перед зрителями за моё рождение, это происходило лет двадцать назад, но я до сих пор помню его взгляд, интонации, раскаяние. Альбина будто копировала его, но только добавляла женского шарма и налета слабости. Думаю, всем мужчинам в студии, что экспертам, что зрителям, хотелось подхватить это небесное создание на руки, и заверить, что все её проблемы и печали – это лишь происки недоброжелателей. Один Стас Грушев лишь силился быть понимающим, кивал с серьёзным видом, но я знала, что он откровенно наслаждается ситуацией. Этот человек всем своим нутром обожал скандалы, разоблачения и повинно склоненные в его студии головы.

Я увидела сестру на экране и откровенно схватилась за голову. Я знала, что ничем хорошим её присутствие в студии не закончится.

– Я же её просила, – проговорила я.

А Роман Юрьевич с мрачным видом присел напротив телевизора.

– Теперь её очередь откровенничать, – проговорил он.

– Альбина, мы все очень рады, что вы решились прийти в студию и поговорить с нами, – говорил тем временем Грушев. – То, что вы рассказываете о своей семейной жизни, это, конечно, поражает. Со стороны вы с Романом Федотовым казались такой органичной парой, счастливой семьей. Это лишний раз говорит о том, что не стоит доверять глазам.

Альбина печально улыбнулась.

– Да, это точно. Мои актерские таланты в этом браке мне очень помогли.

– Ты посмотри, что творит, – угрожающе ухнул Федотов. – Себя похвалить никогда не забудет.

– Рома, помолчи, – попросила я.

– Роман Юрьевич утверждает, что ваш с ним брак перестал существовать, как фактический, уже после первой годовщины. Это так?

– Для него, очень может быть. Но я же женщина, Стас. Я старалась, я пыталась, я любила его. Я ведь выходила замуж, не гонясь за его состоянием. В тот момент, если честно сказать, и гнаться было особо не за чем. Я вышла замуж потому, что любила этого мужчину. Хотя, мне говорили, что я делаю глупость, что мы с Ромой не пара. Но, – Аля развела руками, – любовь она слепа к доводам разума.

– Я сейчас заплачу, – процедил сквозь зубы Федотов.

– Когда вы поняли, что что-то не так?

– Довольно нескоро. Я ведь была занята, я была в разъездах, я много снималась. Хотя, я была уверена, что в наших с ним отношениях полный порядок, любовь и взаимопонимание. Ведь Рома никогда не ссорился со мной, когда я сообщала, что снова уезжаю, что у меня съемки, гастроли. Мы с Ромой не виделись неделями. Наверное, в то время всё и случилось.

– Вы имеете в виду свою сестру?

Альбина отвела глаза от камеры, уклончиво качнула головой. А я поняла, что по мне сейчас проедутся бульдозером.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Я не знаю, что мне сказать по этому поводу. Настя… человек достаточно закрытый. Даже когда она появилась в нашей семье, она всеми силами от нас отгораживалась. Мы пытались быть для неё родными людьми, папа очень помогал, когда она переехала учиться в Москву, подарил ей квартиру, оплачивал учебу. Она жила в нашем доме при необходимости. Я всеми силами старалась стать ей сестрой.