О людях и нелюдях - С. Алесько

— Почему бы и нет? Что мы теряем? Не понравится он нам — прикончим вместе с Соколиным. А вдруг парень согласится на наши условия? Он ведь теперь тоже нелюдь. Может, за эти годы людской спеси у него поубавилось?

— Он — сын душегуба… — начал было Сиплый.

— Погодь, волк, — перебил Колун. — Хват дело говорит. Мы ничего не теряем. Душегуб у нас в руках.

— Беркут пришлет сюда войско, вот тогда мы попляшем!

— С каких это пор ты стал трусить, Сиплый? — усмехнулся Хват. — Неужто можешь представить себе врага страшнее Соколиного? А ведь даже он с нами за столько лет не справился. Если мы убьем князя, Беркут точно пришлет войско. До тех пор у нас остается надежда на переговоры.

— Лады, уговорил, — сдался Сиплый. — Моим воинам все сам объясняй, мудрец. Говорил я, дружба с потаенным ничем хорошим не кончится… Еще добро бы из волков был ведающий, а так медоед какой-то…

— Что ты там бормочешь насчет медоедов? — насторожился Колун.

— Эй, мне Соколиного отпустить? — рассердился Хват. — Стоило одолеть общего врага, и вы готовы друг другу в глотки вцепиться? Вояки…

Волк и медведь зло зыркнули друг на друга, но промолчали.

— Господин Кречет! Вас требует государь!

Дрозд опустил меч и увернулся от очередного выпада противника.

— Бой окончен. Я должен идти.

Солдат с неохотой опустил меч. Да, с оборотнем сражаться интересно: можно как следует кровь пустить, а сам остаешься в относительной безопасности. Нелюдь не станет наносить тяжелых ран, царапины же привычны по поединкам с людьми.

— Ясные лорды.

Пес слегка поклонился кучке зрителей-дворян, оказавшихся в столице и принявших приглашение Беркута посмотреть на воина-оборотня. Все, конечно, уже знают, кто он такой. Да и наплевать. Как говорит Вьюн, пусть боятся!

Они, пожалуй, действительно боятся. Он в Венцеграде всего-то седмицу, а слухи уже разлетелись. Поглядеть на воинское искусство нелюдя пришли не только столичные жители, но и хозяева близлежащих земель. И рожи у всех были весьма кислые. Если даже их не пугает возможность мятежа оборотней под предводительством, естественно, Кречета, они всерьез боятся, что с его вольной или невольной помощью нелюди вольются в ряды благородного сословия. Позор, оскорбление святынь, колебание устоев… Во что он ввязался? И, кстати, зачем его так срочно хочет видеть Беркут?

Слуга торопит, переодеться не дал… Ну и ладно, пес привык и к более драной одежде, а государь сам виноват. Пускай теперь любуется кровавыми пятнами и прорехами. Солдат не сдерживал желания ранить оборотня, а тот не всякий раз уворачивался. Иначе как покажешь благородной публике, что воин-нелюдь не выходит из строя от первой же царапины? Конечно, сколько-то крови он потерял, но прийти в норму нетрудно. Нужно всего лишь поесть сырого свежего мяса в зверином обличье. Придется Вьюну снова топать на рынок за олениной…

Дрозд, очнувшись от своих мыслей, удивленно огляделся. Слуга привел его не к королевской приемной, а к одному из входов во дворец, небольшой дверке, которой обычно пользовались слуги. Сейчас она была распахнута настежь, на полу, едва ли не на пороге, лежал избитый мальчишка в драной грязной одежде, его осматривал, судя по всему, лекарь. Беркут стоял чуть поодаль, к нему оборотень и направился.

— Знаешь его, Кречет? — государь кивнул на паренька.

Дрозд подошел, наклонился к лежащему и взглянул в лицо.

— Это кто-то из челяди Соколиного, ясный государь? — синий и серый цвета пыльной, заляпанной кровью одежды были знакомы с детства.

— Если ему верить, оруженосец князя, Листвень. Он, конечно, очень молод, но, может, ты помнишь кого-то с таким именем?

— Листвень?.. Да, так звали сына княжеского виночерпия. И волосы у него были светлые, в мать-ярчанку, — оборотень прикоснулся к пшеничной пряди, испачканной засохшей кровью. — Я его в последний раз видел десятилетним мальчишкой. Он мечтал стать воином, служить Соколиному своим мечом… Что с ним случилось, ясный государь? — Дрозд быстро выпрямился. — И что с князем?

— Он говорит… — начал Беркут, но в этот момент паренек очнулся, резко сел и забормотал:

— Их было целое море… Факелы, горящие глаза… Клест, Змей… их сразу зарубили… И я не смог защитить господина…

Дрозд тут же присел рядом с мальчиком.

— Ты Листвень? Назови своего отца.

— Д-да, так меня зовут. Мой отец — Лист, виночерпий Соколиного, — паренек едва ли не со страхом уставился на незнакомца в испачканной кровью одежде.

— Что с князем?

— Он в плену у нелюдей. В укрывище… Они сказали, их там не найти, хоть год можно прятаться…

— В плену? Они его не убили?

— Нет, хотят, чтобы младший княжич пришел за отцом. Но его же нет в живых… Они потянут время, и убьют князя… Я должен…

— Ты должен поправиться, — Дрозд положил руку на плечо Лиственя. — Соколиный — моя забота.

— А ты кто? — мальчишка вглядывался в лицо оборотня, не узнавая.

— Я — Кречет. Помнишь?

— Нет! — выдохнул паренек и отшатнулся, заоглядывался в панике. — Тебя давно убили, вон, и одежда в крови. Я умер?

— Нет, не умер. Еле жив, — невольно усмехнулся Дрозд. — Где они на вас напали?

— У Лопушков…

— Куда велели мне прийти?

— Сказали, будут ждать Кречета через две седмицы в ущельи, которое он должен хорошо помнить, — пробормотал мальчишка.

Узнав, все что нужно, Дрозд не церемонился ни с Беркутом, ни тем более с Вьюном и Винкой. Пес хотел отправиться немедленно, один. Воинов Клыка найдет по запаху. Если след потеряется, он почти уверен, что знает, где находится это самое укрывище. Во всяком случае, до установленного нелюдями срока у него достаточно времени на поиски. Дрозд прекрасно понимал, каково князю в плену, да и от оборотней нельзя было ждать хорошего отношения к давнему врагу. Так что, чем скорее он найдет отца, тем вероятнее застанет его не при смерти.

Винка, только глянув на пса, сразу поняла, что ей лучше рта не раскрывать. Рыжий пытался трепыхаться.

— Ты не воин, Вьюн, и будешь только обузой, — сказал Дрозд как отрубил. — А я должен спасти отца. Может, тогда он меня простит…

Кошак и девушка переглянулись и оставили пса в покое. Говорить с ним, пытаться убедить в чем-то, бесполезно. К счастью, они остаются вдвоем, и сами не пропадут, и за другом, который сейчас явно не в себе, присмотрят.