Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно - Роберт Грейвз

Ясон спросил:

— Кто одобряет предположение, которое сделал Меланион?

Авгий Элидский сказал:

— Лично я — нет. Я смертельно устал. Я не смогу грести еще милю, даже полмили — разве что вниз по течению. Кормчему легко говорить то, что сказал Меланион, но в такую душную погоду сердце не выдержит, я не смогу снова состязаться с течением, которое так сурово испытывало нашу силу нынче утром. Он говорит, шесть миль. И что потом? Еще двадцать или тридцать миль, и все — против течения, по узкому и бурному притоку? Нет, нет! Вода в протоке, по которой мы идем, может, и медленно бежит, но в нужном направлении, а именно — к морю. Она выведет нас в безопасное место еще до того, как стемнеет, я в этом не сомневаюсь. Затем, как только мы выйдем в соленые воды, пусть сыновья Северного Ветра воззовут к своему отцу с молитвами и обещаниями; мы поднимем парус и через пять дней помчимся через Босфор. Мы не можем позволить себе задерживаться или опять идти вверх по течению. Наши враги, как только достигнут устья Фенхелева и нигде не найдут наших следов, растеряются. Им неоткуда будет узнать, бежали ли мы от них, покинув главное русло, бросили свой корабль или укрыли его где-нибудь в тростниковой чаще, и теперь ждем возможности выскользнуть мимо них в море под покровом ночи.

Авгий говорил с таким пылом, что убедил Ясона и всех своих спутников, за исключением Идаса и Меланиона.

Идас, обернувшись и воззрившись на Авгия, но обращаясь ко всем присутствующим, сказал:

— Жаль, господа мои, что вас так легко убедил малодушный Эпий. «Мужчина рождается при свете луны», как я часто вам говорил. Но я корю его отца, а не его самого, за его трусость и леность, и я вам расскажу почему. Моя дорогая матушка Арена (по имени которой мой отец Афарей назвал наш город) явилась навестить Гермиону, жену Элея, когда та ожидала, что вот-вот разрешится своим первенцем. Ночь выдалась безлунная, и поэтому моя матушка сказала Гермионе: «Дорогая двоюродная сестра, во имя неба умоляю тебя не рожать до завтрашней ночи, когда появится молодой месяц. Ведь ты знаешь пословицу: „Мужчина рождается при свете луны“, и мне будет исключительно жаль тебя, если ты родишь своему храброму мужу Элею головастика вместо сына». Гермиона пообещала не делать ничего, что могло бы ускорить роды. Однако в тот же день Аполлон, который ненавидел Элея, как он ненавидит втайне всех жрецов Солнца за то, что они не отождествляют с ним своего бога, послал мышь, которая взбежала по ноге Гермионы до самого бедра, заставила ее невольно вскрикнуть, и сразу же начались схватки. Моя матушка Арена крикнула Гермионе: «Быстро — в постель, дорогая двоюродная сестра, лежи тихо, не говори ни слова, а я задержу роды до завтрашней ночи». И вот моя матушка завязала волосы, свои длинные светлые косы, хитрыми узлами, связала вместе подолы своего одеяния и плаща, сделала девять узлов на своем янтарном ожерелье, а затем молча села, скрестив ноги и крепко сцепив пальцы у дверей в покои Гермионы. Это — верные чары, те самые, которыми воспользовалась злобная мать на царя Сфенела, чтобы задержать рождение Геркулеса и тем самым воспрепятствовать осуществлению пророчества. Она сидела там всю ночь, испытывая большие неудобства, и Гермиона в душе не переставала ее благодарить, ибо схватки делались все слабее и слабее; но говорить она не могла, страшась разрушить чары. А моя мать все сидела, скрестив ноги, и никому не позволяла ступить через порог. Чары разрушил Элей, когда рано утром вернулся с охоты. Он обнаружил, что моя мать сидит у дверей его спальни, и пожелал войти, чтобы взять из сундука свежее белье, но моя мать бросила на него взгляд Горгоны. Он был глуп и нетерпелив и громко закричал через дверь: «Гермиона, Гермиона, дай мне чистую полотняную рубаху и подштанники! Я промок до костей». Гермиона не посмела ответить или подняться с постели, боясь разрушить чары, и Элей, внезапно рассердившись, схватил мою мать за локти и отбросил в сторону. Затем ворвался в спальню и принялся бранить Гермиону. Он спросил: «Что такое, жена, что с тобой? Почему ты не впускаешь своего дорогого мужа в его собственную спальню, когда он возвращается домой, промокший до костей с охоты на вепря?» Схватки тут же возобновились, и Авгий родился до ночи, когда появился молодой месяц, и вот вы видите, каков он — а все из-за свежей полотняной рубашки и подштанников! Мне жаль, господа мои, что этот малодушный Авгий убедил вас оставить весла, ведь стоит нам как следует ими поработать, мы ускользнем от колхского флота.

Если бы ораторствовал любой другой аргонавт, кроме словоохотливого Идаса, его товарищи могли бы к нему прислушаться и пересмотреть свое решение; но поскольку это был Идас, они вообще не обратили на него внимания.

Вскоре они стали не спеша грести по течению, протока была грязной, и кое-где тростники мешали проходить, но немного времени прошло, прежде чем они оказались в озере около двух миль шириной, гладь которого не нарушали ни острова, ни тростниковые отмели. Они пересекли его, надеясь обнаружить скрытый выход у южного берега, но ничего не нашли и поплыли обратно вдоль поросшего тростником восточного берега, все еще веря, что вода, которая впадает в озеро из Фенхелева, должна также где-то из него вытекать. Они все еще громко обсуждали вопрос, когда сперва пять, а затем еще шесть кораблей колхов просунули нос в озеро сквозь тростниковую отмель как раз перед ними. Встав полумесяцем, они заперли в озере «Арго», не оставив и надежды на бегство.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Переговоры

Как только царь Апсирт обнаружил, что «Арго» от него ускользнул, он бросил в дрейф и поставил на якорь всю свою флотилию, кроме двух кораблей, опять посланных им вверх по течению к излучине, за которой в последний раз видели «Арго»; приказав командирам осмотреть все тамошние тростниковые отмели, притоки или заводи и немедленно доложить ему, как только будет найден какой-то след. Вскоре один из них, обыскивая протоку, в которую вступил «Арго», наткнулся на недавно сломанные тростники и отпечаток весла на илистой отмели. Он поспешно вернулся к Апсирту с докладом и прибыл как раз тогда, когда вторая флотилия колхов под командованием вице-адмирала Диктиса поднялась на веслах из моря. Диктис хорошо знал реку и, когда услыхал доклад командира, поспешил к Апсирту и, указав вниз по течению, нетерпеливо сказал:

— Твое Величество, приток, который виден вон там, впадающий в реку справа, ниже зарослей ив, выходит из широкого озера, называющегося Журавлиным, в которое, очевидно, вошли греки; и это — единственный вход туда. Если мы поднимемся по притоку до самого озера, мы поймаем их в ловушку.

Именно так и случилось.

Теперь, когда «Арго» попался, Апсирт стал вести себя осторожно. Он приказал всем колхам держать оружие наготове, но не применять его, пока не протрубят сигнал к атаке. Он надеялся, что Ясон безоговорочно капитулирует после недолгих переговоров. Аргонавты внешне хранили спокойствие, но холодное веяние рока проникло в их души, когда они потянулись за оружием и стали надевать шлемы да панцири. Все устремили глаза на Ясона, но он трусливо пробормотал:

— Что я могу сказать? Что я могу сделать, добрые товарищи? Я не могу снова с честью вручить царевну Медею ее брату после священных клятв, которые ей дал; а если я откажусь, он нас всех перебьет.

— Это — чистая правда, — сказал Авгий негромким и торопливым голосом, чтобы Медея его не услышала. — Однако, как я понимаю, мы явились в Колхиду только по двум причинам: чтобы захоронить кости Фрикса и чтобы вернуть Руно. Кости должным образом захоронены, и Руно мы захватили; но мы и надеяться не можем благополучно доставить его домой, если не вернем эту деву отцу, из-под опеки которого Ясон ее похитил. К счастью, она все еще девица, или я так полагаю, и какие бы клятвы любви ни давал ей Ясон, это не должно нас сильно беспокоить. Мы сможем, если понадобится лишить его звания капитана и действовать, исходя из своих интересов. Мы можем сообщить Апсирту, что если он позволит нам оставить себе Руно, мы отдадим взамен Медею, но если он нам откажет, убьем ее без жалости. Он дважды подумает, прежде чем нам отказать, потому что если ему не удастся привезти Медею домой, албанец Стир, несомненно, заподозрит Ээта в двурушничестве и затеет войну с Колхидой, чтобы отомстить за свою честь.

Вестник Эхион устремил на Авгия суровый взор, говоря:

— Умоляю тебя, молчи, царь Авгий, и предоставь разрешить это дело людям, у которых опыта побольше твоего. Или у тебя стыда нет? Твоя лень и невежество — причина нашего нынешнего затруднительного положения. — Затем спросил Ясона: — Благороднейший Ясон, даешь ли ты мне позволение говорить от твоего имени и от имени всех нас?

Ясон сказал:

— Постарайся, как сможешь. Но я думаю, что дело безнадежно.

Тогда Эхион наклонился, чтобы шепнуть на ухо Медее: