Дом скитальцев (Рисунки Н. Васильева) - Александр Мирер

После швартовки начинается заправка (командор подписал аттестаты жидкого газа). Из хранилища в корабль перекачиваются по тройной трубе целые озера жидкого гелия, кислорода и водорода. Заправка занимает два часа, а затем корабль уходит на ходовые испытания.

— Разрешите спросить, кому вашусмотрительность доверяет буксир? — осведомился начальник Холодного.

— Еще не утверждал… — фыркнул командор Пути.

Вопрос был не пустой. При швартовка пилот буксировщика должен плавно подвести к Холодному космическую громадину — масса покоя восемьдесят тысяч тонн. Плавно, плавно, ибо малейший толчок сомнет причал, покорежит трубопроводы, и заправка не состоится. А если пилот промахнется и ударит бортом в хранилище, будет катастрофа, Стенки сферы лопнут, как мокрая бумага, и весь запас жидких газов вырвется в космическую пустоту. Гигантский убыток! Запас гелия для одного корабля создается около сотни местных суток. Но потеря газа — еще полбеды. Кислород и водород вместе составляют гремучую смесь. Собственно, это самая эффективная взрывчатка в природе, и она может ахнуть от пустяковой причины. Швартовочные работы затруднены тем, что проделываются в темноте, на ночной стороне планеты, — солнечные лучи нежелательны. Смесь кислорода с водородом взрывается и от солнечного света. Дьявольская штука эта смесь… Да, в часы швартовки и заправки Полный командор, начальник Холодного, с лихвой расплачивался за свою почетную должность. Командор Пути обменялся с ним церемонным салютом — до конца заправки они не увидятся более.

Нурра доложил — прошли контрольный пункт, идут по трюму. И явился другой Полный командор — шеф летного состава. Командор Пути утвердил пилота-буксировщика: Тафа, инженер-пилот третьего класса. Простолюдин, лучший ракетный водитель Ближнего Космоса. Шеф-пилот бережно спрятал пластинку с назначением и осведомился:

— Ваша предусмотрительность пойдет на буксировщике?

— Разумеется. Во имя Пути!

— Во имя Пути!

Шеф летного состава исполнил особо почтительное приседание. Все знали, что командор Пути — пилот но из слабых. Очень хорошо, что он всякий раз берется подстраховать буксировщика.

А Севка подумал: может быть, пилот третьего класса Тафа будет последним живым существом, которое я увижу. Жаль. Честное слово, ему совсем не хотелось умирать, и все же он совершит задуманное. В момент швартовки чуть добавит тяги, корабль чуть развернется и ударит кормою в хранилище. Возможно, взрыва не будет. Газовое облако должно еще накопиться и прогреться — на это нужно время. Но Великому Диспетчеру, наблюдающему швартовку на экране, нужно всего две секунды, чтобы понять, кто виноват в катастрофе. И еще две секунды, чтобы приказать: «Смерть ему!» Великому Десантнику понадобится на десяток секунд больше. Он прежде прикинет, выгодно ли ему крикнуть: «Смерть!» И пилот ударит. И охранники, грохоча башмаками, бросятся к люку, с холуйской радостью выволокут тело командора Пути, прошитое лучом, и…

Об этом не думай, сказал себе Севка. Брось. Корабль выйдет на сто суток позднее, вот что важно. Сто суток! А если взорвется, то еще шестьдесят. Не меньше шестидесяти уйдет на постройку нового хранилища. Ты все равно не удержишься. Найдется Машка или нет — ты нажмешь сектор тяги. Я тебя знаю.

Нурра доложил:

— Мы в камере. Приступаем…

Явился шеф Космической Охраны со списком чинов, допущенных к заправке. Первыми стояли три старших офицера, те самые, что приставлены к люку буксировщика. Командор Пути приложил браслет к списку. Утверждено.

Он вдруг подумал, что Нурра ходил на «бупах». Опытный пилот… Пустить разве его за штурвал и приказать… устрой, мол, очередное «щелк-щелк», а я, мол, пойду на корабле как пассажир и обеспечу твою безопасность? «Нет, об этом и думать не смей, душу вытрясу!» — прикрикнул Севка на Джала, словно тот подсунул скверную мыслишку. Очень удобно, оказывается, иметь под собой второе сознание. Вали все на него. Защититься-то оно никак не может…

— Возвращаемся, — сказал в наушнике голос Нурры.

— Как оная! — крикнул Севка.

— Возвращаемся, — повторил голос.

Севка вскочил. Сел. Непонимающими глазами уперся в экран, где разворачивалась картина подготовки к великому событию, выпуску корабля из Главного дока. Один за другим перечеркивались синими косыми крестами планетные космодромы — все ракеты приняты в шахты. Оставался зеленым прямоугольник космодрома Охраны — патрульные ракеты запаздывают со взлетом. Но тотчас на зеленом поле вспыхнула пульсирующая белая звезда — старт звена из трех ракет. Командор автоматически перевел взгляд на экран орбит Ближнего Космоса. Там полз белый треугольник — звено выходило на орбиту. А с космодрома уже стартовала следующая тройка, и контур его стал голубым. Еще две тройки — стал красным. График багровел, как закат Малого Солнца. Севка подумал — цвет войны. Где же Нурра, что они медлят?

На пластинке, которую он все время держал в руке, появился новый текст: «При выходе в Космос прошу держать при себе искусственное тело без Мыслящего».

Странный совет, подумал командор Пути. Распорядился подготовить пита. Обдумывать, зачем Учителю оказался нужен пит, да еще без Мыслящего, ему было некогда.

По орбитальному экрану поехал ромбик — буксировочная ракета подается на корабль. Холодный доложил о конце подготовки. В этот момент робот-привратник в кабинете командора Пути, повинуясь неслышному приказу снаружи, подскочил к крышке люка и поднял ее.

Земля. Инвертор пространства

От стен пахло сосновой смолой. Шелевка на стенах была новая, золотистая. В широкое светлое окно лезли сосновые ветки и заглядывал любопытный щегол. А посреди затоптанного, давно не мытого и не метенного пола этой превосходной комнаты — в верхнем этаже туровской дачи — помещался аппарат, такой же неуместный в сосновой тиши, как пулемет посреди клубничной грядки. Он был похож на груду лома. Удивленный глаз выхватывал из хаоса деталей то старый радиоприемник на побелевшем от времени шасси, то гирлянду полупроводников, то медную спираль. В глубине отсвечивала зеленым керамика шестизарядного «посредника». Все это теснилось вокруг рупора, спаянного из консервных банок и направленного в потолок. Мастер не дал себе труда вылощить все жестянки на одну сторону, и поверхность рупора была пятниста, как карта Африки. Среди полей белой жести синели обрывки слов: «тлант», «посол» и «ская прян». И еще волна, сеть и рыбий хвост.

«Сельдь атлантическая пряного посола», — понял Зернов и спросил с сомнением в голосе:

— Это и есть ваш инвертор?

— Это инвертор пространства, — ответил Иван Кузьмич.

Зернов хмыкнул. Осторожно заглянул в рупор — там лежала пыль недельной, по крайней мере, давности. В глубине спала ночная бабочка — бражник.

Учитель не обращал внимания на важного гостя. Равным образом не замечал и своих сторожей — двух офицеров, приставленных к нему Центром. Он топтался у инвертора, то и дело засовывая голову внутрь, между двух алюминиевых тарелок. Такие тарелки подают в скверных столовых.

Все это казалось мистификацией, нарочитым розыгрышем. Но трое суток назад мистической представлялась и схема детектора — устройства, обнаруживающего Десантников…

Начальник Центра сел в уголке, закурил, поглядывая на затылок Десантника. Он робел, и это не удивляло его и не унижало. Последние трое суток многому его научили. Той памятной ночью Иван Кузьмич вместе с Благоволиным перевели схему детектора на земной технический язык — начертили на листе ватмана, Ученые-электронщики бросились осмысливать эту схему, а Иван Кузьмич немедля вернулся сюда, на дачу. Центр не смог той ночью откомандировать с Учителем кого-нибудь из инженеров. На дачу протянули телефон и приставили охрану. Но Десантник не пытался бежать — неотрывно топтался у инвертора, почти не ел и не заснул даже на минуту, — ждал сообщений от своих разведчиков. Тем временем в Н… кипела работа. Как только схема была расшифрована, по городу помчались гонцы. В четыре, и в пять, и в шесть часов утра будили специалистов, главных инженеров заводов и институтов, снабженцев. Распечатывали склады. Машины свозили в Центр картонные и пластмассовые коробки с полупроводниковыми приборами, радиолампами, микромодулями, трансформаторами, колебательными контурами — большую комнату заняли под склад. Бригада лучших радиомонтажников города расположилась в нижнем этаже особняка. Начали сборку двух детекторов сразу. Надо было успеть за сутки. Чудом каким-то Зернов отвоевал эти сутки… Они начались в три часа ночи — официальным звонком «сверху», и для Зернова открылся уже сущий ад. Опоздать было нельзя. После его спрашивали товарищи: как ты, лихая твоя душа, рискнул на такое? Под ничего, под неподтвержденные слова абсолютно темной личности, без твердых доказательств остановил чрезвычайные мероприятия? Михаил Тихонович отшучивался — победителей не судят… Одна лишь Анна Егоровна знала, чего стоили ему эти сутки. Она тайком от всех каждые два часа измеряла ему кровяное давление и делала уколы. Двенадцать раз на протяжении суток. Двадцать четыре часа начальник Центра провел между телефоном и телетайпом, — монтажникам не хватало то одного, то другого, и Зернов уговаривал, приказывал, требовал, просил, рассылал еще гонцов и уполномоченных. На сборку детекторов он отпустил двадцать часов, и ни минуты больше. Радиотехники работали в лихорадочной спешке. Отдыхали, когда наступал перебой в снабжении, — засыпали тут же, у столов, не выключая паяльников. Тогда и Благоволин спускался в буфет за очередным термосом кофе. Дмитрий Алексеевич, как и Зернов, не спал ни минуты. Его посылали отдохнуть, он басил: