Поэты и цари - Валерия Новодворская

Однако новгородскую вольность пытались склевать не только московские вороны; ее грызли и местные мыши в виде уже появившихся социальных демагогов. Бедных в Новгороде не было: «улицы», «концы», «сотни», «тысячи», ремесленные корпорации – все эти муниципальные образования города следили за благосостоянием граждан и помогали сиротам, вдовам, больным, инвалидам, ветеранам (а для здоровых в Новгороде было полно работы). Но славянская традиция – коммунитарная, левая, социалистическая традиция, и Торговая сторона часто ненавидела Софийскую, сторону Совета господ, бизнеса, исторических фамилий. И не только ненавидела: жаловалась в Москву, ныла и плакалась перед лицом великого князя, формального (хотя и номинального) сюзерена Новгорода. Охлос всегда считает, что диктатура лучше олигархии или аристократии; царь-батюшка якобы призван защитить простой народ от «мироедов» (бояр, кулаков, олигархов, кооператоров). Заодно Новгород, лишенный традиции Дикого поля, хищнической и беспечной традиции набегов, когда пропитание добывается мечом, а не плугом, луком и стрелами, а не торговлей, слишком уж расслабился, поднимая свою экономику и пренебрегая армией. Новгородцы забыли, где они живут. Где и когда. И с кем, главное! Они забыли, что великий князь – голова и что ему не стоит класть пальцы в рот. А у Москвы были «силы быстрого реагирования» – отличный спецназ и по тем временам неплохая СВР. Москва знала, что делается в Новгороде, а Новгород разведкой пренебрегал. Новгородцы презирали москвичей за сервильность, за лапти, за провинциальность (Новгород считал себя европейским городом). Понимала, что ждет Новгород и что творится на Руси, одна Марфа Борецкая, вдова посадника Исака Борецкого, Маргарет Тэтчер Северо-Запада. Она видела, что пришло время поляризации: Запад станет Западом, а Москва отойдет Востоку. Марфа замыслила великое деяние: узаконить государственную независимость Новгорода, разорвать последние узы, уже чисто юридические и исторические, между ним и Москвой и отдаться под протекторат Литвы, где правил король Казимир, великий князь по совместительству. Казимир Ягеллончик был еще и польским «первым лицом», ведь со времен Ядвиги и Ягайло у Польши с Литвой была уния. И жили они дружно, княжество (Литва) и корона (Польша). Ассоциированное членство. Новгород мог заплатить, и хорошо заплатить за защиту. Пусть польский король пришлет своего наместника на Ярославов двор, пусть Москва облизнется и забудет про свою бывшую вотчину. Марфа уломала вече, уломала Совет господ. Был составлен отличный договор, Казимир нашел новгородские деньги очень привлекательным капиталовложением, обещая защиту, обещая не принуждать новгородцев принимать католическую веру (он вообще был просвещенный вольнодумец, а Марфа тоже к делам религии оказалась индифферентна). Великие перспективы открылись перед Новгородом. Он сохранил бы в себе Русь, скандинавской традиции Русь, Русь несбывшуюся, несостоявшуюся, Русь свободную, способную обогнать Западную Европу. Это был бы наш остров Крым, заповедник русского этноса, банк данных на века, плацдарм для борьбы с московской тиранией. Но гладко было на бумаге трактата. Марфа и ее коллеги забыли про некоторые овраги. Они даже не поняли, зачем Иван III пожаловал «почетное звание» московских бояр нескольким нотаблям (VIP-персонам) Новгорода, в том числе и сыну Марфы Дмитрию. Новгородцы думали, что он подлизывается, ищет дружбы. Интересно это отображено у Сергея Есенина: «И писал Господь своей верной рабе: и не гони метлой тучу вихристу, как московский царь на кровавой гульбе продал душу свою Антихристу». Душа у Ивана III едва ли была такая уж желанная для дьявольской копилки (зачем дьяволам души прагматиков, да и есть ли у прагматиков душа?) А вот по государственным и политическим способностям Иван III побил Борецких, как ребенка. Новгород опоздал на век с хвостиком. Коалицию против Москвы надо было сколачивать, пока жива и сильна была Тверь, пока Москве можно было дать по рукам, пока ярлык на Великий стол окончательно не закрепился в ее руках, пока Москва не прикарманила себе митрополита (почти авиньонское пленение, начатое Филиппом IV Красивым; но во Франции – на 70 лет, а в Москве – навсегда!). Весы колебались 30–40 лет; и где был Господин Великий Новгород, когда Михаил Тверской молил о помощи и закамском серебре? Новгород тогда мог изменить судьбы Руси, а он в своем недальновидном эгоизме считал, что дела этой самой Руси его не касаются, что он сам по себе. Два великих политика, две героические личности, Михаил Тверской и Марфа Борецкая, разминулись во времени на 150 лет. Михаил отдал жизнь, пожертвовал сыном и внуком. Марфа тоже отдаст жизнь, отдаст обоих сыновей, отдаст внука. Оба не смогут ничего изменить, ничего не выиграют, кроме честного имени в потомстве, а потомству прикажут забыть, и оно забудет, и никто, кроме книжников, не будет знать их имен. Каждый умрет в одиночку: и вольные города, и их защитники. А в 1470 году было поздно пить боржоми. Иван III, политик великий и безжалостный, первый архитектор вертикали, среагировал мгновенно: новгородские бояре, пожалованные московским боярством, – подданные Москвы. Измена! Государственная измена! Они замыслили переметнуться к Литве! Агенты влияния Запада! Сепаратисты! Московский спецназ (всего 5 тысяч человек) собрался очень оперативно, армия шла за ним. Болота новгородские замерзли, как Сиваш перед большевиками в 1920 году. Можно было идти быстро. Урожай на юге, в Москве, собирали раньше, чем на севере, в Новгороде. В Новгороде никто не ждал ни такой быстрой реакции, ни такой молниеносной переброски войск. «Зима», как всегда на Руси, наступила неожиданно. И здесь вполне оправдалась старинная милитаристская пословица: «Не хочешь кормить свою армию – будешь кормить чужую». Новгород выставил 40 тысяч представителей гражданского общества. Они были храбры, но большинство никогда не держали в руках ни меча, ни копья. Битва при Шелони, 1471 год. Полный, страшный разгром. Первую Пуническую войну московский Карфаген выиграл. Необученный героизм против военных профессионалов – это не прошло. Оставшиеся в живых завидовали мертвым: пленным отрезали губы и носы и в таком виде отпускали их в нашу несчастную республику, не вовремя положившуюся на международное право и «общеевропейские ценности», тогда как «Para pacem – para bellum» («Хочешь мира – готовься к войне»). Четверых сепаратистов, взятых в плен и считавшихся самыми опасными предводителями новгородских «бандформирований», Иван III велит казнить. Но им отрубят головы не сразу: сначала до полусмерти будут бить плетьми (ордынская традиция). Нет на Руси больше неприкосновенности личности. Ни для кого. Бояре – тоже холопы великого князя. А московские бояре будут с ужасом смотреть на казнь и проникаться лояльностью.

Их было четверо, лидеров новгородского сепаратизма. Дмитрий Борецкий (сын Марфы) и Василий Губа-Селезнев. Эти от боярства. Децимация (это римская казнь каждого десятого по жребию). Киприян Арзубьев от купечества. Еремей Сухощек от людей церковных. А где же были былые мятежники? Тверь, Псков? Все осталось в прошлом; и тверская вольность, и бунт Пскова против Даниловичей и монголов. Иван III сколотил что-то вроде Варшавского договора, и этот договор был обязан посылать войско против всех, кто пожелает освободиться от власти Москвы. Как в 1968 году, когда в Прагу вошли войска не только СССР, но еще и четырех «договорщиков» (хотя бы и для вида; главное – соучастие и круговая кровавая порука).

Против «новгородской весны» заставят идти и Тверь, и даже Псков (в 1477 г.). Вы скажете, что Иван III был чудовищем? Вовсе нет. Он был Драконом. Русь захотела избавиться от ордынского Дракона. И завела себе своего собственного. Дракона Драконом вышибают. Слабые люди, не умеющие вынести свободы и ответственности. (А это уж византийская традиция.)

А где был король Казимир? Договор типа антантовского был ведь подписан, правда? Где были Польша и Литва? Запад был там же, где он пребывал в 1938 году, сдавая Чехословакию Гитлеру, и в 1968-м, сдавая ее же Брежневу. Запад продал Новгород. Но предательство никогда не остается безнаказанным. Польшу делили трижды, начиная с 1757 года. Подавляли русские войска и три восстания: восстание Костюшко в конце XVIII века; в 1830 году; в 1863-м. Потом Польшу поделят еще раз, уже в 1939 году. Потом она окажется в этом самом Варшавском договоре, под властью коммунистов, до нашей перестройки. Вы будете смеяться, но это следствие того старинного предательства XV века. Польша решила, что демократическое устройство Руси и выживание в Новгороде демократии – не ее дело. А колокол всегда звонит не по постороннему, а по тебе. Тот самый вечевой колокол, который был снят с башни на новгородском вече (уже в 1478 г.) и увезен в Москву.

Литве еще больше потом достанется, она и вовсе войдет в состав СССР.

Кажется, поляки и литовцы поняли тот старый урок. Они помогают Украине, Белоруссии, российским демократам. Но несколько веков страданий они себе в 70-е годы XV века наработали. Прошлое не отменить.