Литератор - Вениамин Каверин

Можно ли научить писать?

Этим вопросом я занялся уже в зрелые годы, когда ко мне стали приносить свои произведения начинающие писатели. Я знал, что Флобер долго не позволял печататься Мопассану, так долго, что чуть ли не через десять лет Мопассан напечатал «Пышку», сразу поставившую его в ряд видных французских писателей. Но я не знал, каким образом Флоберу удавалось удерживать Мопассана от публикации его произведений. Как он учил его? Может быть, мне удалось бы найти ответ на этот вопрос лишь от самого Мопассана. Что делать с рукописью, написанной неопытной рукой человека, любящего литературу, но далекого от постижения тех особенностей, которые делают ее подлинным искусством?

Я был погружен в эти размышления, когда в 1967 году ко мне явился Владимир Савченко, бывший старший лейтенант, окончивший суворовское училище и впоследствии поступивший на факультет журналистики. Это удалось ему не без труда. Ко мне он принес свои первые рассказы. Я прочел их и попросил его снова приехать ко мне.

«Я не знаю, как мне научить Вас писать хорошую прозу. Я могу только сказать Вам о тех чертах, которые отличают Вас от начинающих авторов многих прочитанных мною произведений. У Вас редкий дар — Вы умеете видеть за фактами, которые кажутся незначительными, явление — то есть то, что свойственно не одному факту, а тысячам, подобных ему. Такое свойство увидеть общее за частным обещает многое, но способность выразить ее у Вас еще недостаточно развита. Для этого надо научиться прежде всего тому, что я назвал бы мелодией прозы. Как мне учить Вас писать, я не знаю. Продолжайте работать и привезите мне все, что Вы напишете за ближайшие полгода».

Я вчитался в рассказы, которые он мне оставил, и стал думать, что сказать, когда он придет ко мне. Я размышлял над вопросом: как научиться учить? Так учить, чтобы не погасить искру дарования, а, напротив, заставить ее разгореться. Я пытался найти в его еще неопытных писаниях только то, что, без всякого сомнения, принадлежало ему, и никому другому. И мои поиски увенчались успехом. Когда он снова пришел ко мне, я знал, что ему советовать, от чего предостерегать, чему надо учиться и что у него выходит само собой. При нем я прочитал вслух один его рассказ, сопровождая его замечаниями и стараясь, чтобы эти замечания не заставили его подражать моей собственной прозе. Он слушал, не записывая — у него была превосходная память.

Прежде всего я отметил то, что мне показалось бесспорными достоинствами: способность вводить читателя непосредственно в курс дела, т. е. начинать так, как начинал Пушкин: «Гости съезжались на дачу», и как, следуя ему, начал «Анну Каренину» (в одном из вариантов) Лев Толстой. Меня не смущало то, что пример относился к гениальным писателям — ведь Толстой как раз учился у Пушкина. Мне понравилось, что в первых рассказах не было ни малейшей надежды на успех, достигаемый подчас нелитературными средствами. И наконец я сказал, что ему удается поэзия прозы.

Маленький рассказ «Окно», размером в две страницы, посвящен встрече двух незнакомых людей, не имеющих друг к другу ни малейшего отношения. Сперва старый гардеробщик смотрит в зимнее окно, испещренное причудливыми узорами. Он сам не знает, почему это окно напоминает ему детство. Он не замечает, что у барьера гардероба его ждет старый профессор, который тоже засмотрелся на это окно, и ему оно напоминает видения прошлой жизни… Оба старика вспоминают разное, но почему-то это окно и взгляд на него соединяют их. «…Оба улыбались, одинаково понимающе и грустно, и гардеробщик, улыбаясь, смахивал с плеч старика что-то невидимое и, улыбаясь, провожал к двери и кланялся в его прямую спину».

Потом я процитировал одно из писем Горького ко мне: «Ругают Вас или хвалят — безразлично для Вас». Но его никто не ругал — Савченко просто не печатали. Почему? Потому что его рассказы не входили в очерченный неведомо кем и как круг тем советской литературы. Этот круг можно было разорвать, как разорвал его, например, роман «Мастер и Маргарита». Но для этого необходимы были талант и мужество Булгакова. Он был обречен искать в этом круге свое — как искали Тендряков, Быков, Можаев. Искали и находили. Нашел в конце концов и он. Но об этом в дальнейшем. А пока только один (и не самый удачный) его рассказ «Письмо» был напечатан в «Новом мире».

Я продолжал внимательно следить за его работой. Я указал ему на неиспользованные возможности, которые придали бы его рассказам те черты, которые всегда расширяют круг читателей. Я указал ему на необходимость той внутренней связи, которая не менее прочно, чем это происходит в поэзии, соединяет фразу с фразой, страницу со страницей.

Месяца через три он пришел ко мне снова и принес сборник, в котором все мои замечания были учтены, но учтены по-своему. Так или иначе, это было движение вперед. Мы вместе составили сборник, отправили его в издательство «Советский писатель» и получили отказ. Отрицательную рецензию написал известный ученый, профессор университета А. В. Западов. Не помню, какие причины он нашел для того, чтобы отвергнуть рукопись. Новые попытки напечатать отдельные рассказы неизменно кончались неудачей. Причина всегда указывалась одна и та же: «Рассказы далеки от социалистического реализма и, следовательно, не могут войти в круг произведений советской литературы».

Прошел год, а может быть, два, общественный климат стал более благоприятным, и я написал А. В. Западову письмо, в котором возлагал на него ответственность за гибель безусловного дарования.

Это письмо произвело такое впечатление на профессора Западова, что он, учитывая все необходимые перемены, которые украсили вдвое разросшуюся книгу, написал вторую рецензию, в которой он предлагал издательству напечатать заново отредактированный сборник. Но и это ни к чему не привело — редакция вернула автору книгу. Положение у него было очень тяжелое, прежде всего в материальном отношении, и я предложил ему написать вместе сценарий по роману «Открытая книга». «Ленфильм» предложил мне экранизировать этот роман. Сценарий был принят, поставлен режиссером Фетиным, но, к сожалению, поставлен из рук вон плохо[185].

Но гораздо существенней этой неудачи было то обстоятельство, что, работая над сценарием вместе с Савченко, я не переставал учить его. Горький как-то написал мне, что роль учителя ему не свойственна и даже противна…

Я не мог бы повторить эти слова по отношению к моему тогда единственному ученику. Для меня было важно и интересно наблюдать, как он справляется с работой сценариста, потому что я понимал, что это — подготовительная стадия для его новых произведений в прозе, может быть, для романа.