Девочка и пёс - Евгений Викторович Донтфа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слухи, расползавшиеся по городу, были самыми дикими. Хишен убит наемным убийцей из организации «Черный ветер». Манкруд убит тоже. Манкруд жив, но ему отрубили ноги. Хишен убит таинственной сайтонкой, пришедшей сюда отомстить за какое-то жуткое преступление из бурного прошлого мивара. Хишен и Манкруд разорваны вышедшими из-под контроля бейхорами. Сейчас бейхоры носятся по улицам, убивая каждого кого встретят. Последний слух был особенно пугающим и весь путь до Цитадели разбойники проделывали в жуткой тревоге, хватаясь за оружие при виде каждой неясной тени.
Все десять бриодов уже были на площади. Они стояли в стороне от остальных разбойников и обсуждали сложившуюся ситуацию.
Новоприбывшие либо бросались с расспросами к тем кто уже был здесь до них, либо на какое-то время замирали на месте, неотрывно глядя на огромного буро-зеленого зверя с широкой лобастой головой, вольготно развалившегося на крыльце входа в Цитадель. Бейхор лежал совершенно по собачий, раскрыв пасть, высунув раздвоенный язык и равнодушно поглядывая по сторонам, не обращая никакого особого внимания на толпившихся на площади людей.
— И что? — Спросил самый высокий бриод, сухопарый, сутулый очень тощий человек по имени Горик. Он был довольно хорошо одет, даже проскальзывала некоторая франтовость в его туалете. Его длинная шея была замотана в несколько оборотов тонким черным шарфиком, который не был дополнительным штрихом его аристократичного образа, а исполнял практичную цель, скрывая уродливые шрамы, оставшиеся после того как кирмианский воин протащил Горика на аркане.
Некоторое время остальные десять мужчин молчали. Наконец широкоплечий круглоголовый со стрижкой под ежика бриод, по имени Банагодо, проговорил неторопливо:
— Боюсь, Кушаф, тебе придется повторить свой рассказ.
Тот к кому он обратился, невысокий плохо выбритый очень смуглый разбойник, с красной косынкой на голове, стоял засунув руки в карманы штанов и глядел на прибывающих на площадь людей.
Услышав обращенную к нему просьбу, он оторопело уставился на своих товарищей.
— Что, опять?! — Воскликнул он, изображая крайнее неудовольствие.
— Ну теперь, точно в последний раз, — успокоил его Банагодо, — все уже здесь. Давай, не ломайся.
По лицу Кушафа можно было прочесть что он крайне неохотно уступает просьбе. Но эта была лишь видимость. Вне всяких сомнений, ему доставляло удовольствие быть в центре столь пристального внимания всех его товарищей. И не заставляя себя больше упрашивать, он заговорил:
— Ну, когда баба пришла, я и еще с дюжину ребят остались здесь, на площади. Манкруд сказал торчать тут, на всякий случай. Баба все-таки с двумя мечами на поясе и смотрит на всех так будто она королева Сайтоны. Хотя всем было ясно что Голова ее быстро обломает, но сказали остаться здесь, мы и остались. Через некоторое время дверь в Цитадель заперли, ну ясно деваху оприходовали и тыкать начали. Стоим, ждем, бродяги зубоскалят, я жрать хочу. Потом внутри шум какой-то, ну ясно Голова в раж вошел, но странно девица вроде не кричит, молчаливая видно попалась, подумал я. Времени уже порядком прошло, я про себя думаю что там уже наверно и Манкруд к телу пристроился. И тут на тебе, дверь распахивается и эта красотка выходит на крыльцо, в руках у нее сабля Хишена, а слева и справа эти твари, ластятся к ней, смотрят на нее как на богиню. Ну, у нас конечно челюсти поотпадывали, застыли мы, словно леший нас понюхал. Стоим дюжина придурков, рты раззявив, понять ниче не можем. Деваха высокомерно так разглядывает нас. А краля, я вам доложу, просто обалдеть. Таких красоток днем с огнем не сыскать в нашей задрипендии. Блондинка, стройная, волосы роскошные, глаза большущие голубые, грудь вперед, ноги такие, что по члену будто ветер проходит, когда их видишь. Ну вот, оглядела она нас и говорит, а голос у нее такой бархатный, что у тебя от одного голоса встает, даже если не видеть ее. Говорит, а кто мол из вас чуханцев здесь решения принимать способен. Вопрос странный, ну да что уж, выхожу вперед. Она смотрит на меня так пристально своими глазищами и верите ли нет, ни до ее прелестных ножек мне теперь, вся спина в мурашках, не по себе мне в общем. Кто ты такой, она спрашивает. Да вроде как старшой я здесь, отвечаю. Она снова долго смотрит на меня, потом говорит, ну ближе что ли подойди, старшой, что мне через пол площади орать. А я так глянул на сабельку Хишена в ее правой ручке, на бейхоров, которые уже не на деваху, а на меня смотрят и чувствую жаренным запахло. Оборачиваюсь, одного из бродяг подзываю и тихо ему так говорю, а несись-ка ты, голубь ясный, за Старым и тащи его сюда за бороду, ибо у нас тут явно херня какая-то нездоровая происходит. Ну, бродяга не дурак, сразу к Старому домой, знает что тот вечно у себя на печи, ест калачи, — говоря эти слова Кушаф с улыбкой глядел на одного из бриодов, высокого пожилого мужчину, с густой бородой и усами, порядком тронутых сединой. Это был Ронберг, но по имени его почти никто не называл, предпочитая кличку Старый, за его солидный возраст и такой же боевой опыт. Хотя все бриоды вроде как были равны между собой, но не сговариваясь, все они признавали старого разбойника старшим над ними и Хишен часто обращался к нему как главному среди бриодов. Лицо Ронберга, покрытое шрамами, морщинами и въевшимся загаром почти всегда выглядело дружелюбным, он был очень спокойным и малоразговорчивым человеком и практически никак не реагировал на все подтрунивания над собственной персоной. Даже в теплую погоду он носил толстую вязанную шапку, любил проводить время у теплой печи и есть лепешки и калачи с хрустящей корочкой. Но в Гроанбурге все знали что за этим образом добродушного деда скрывается жесткий, храбрый и очень умелый воин, способный один выстоять против десятка врагов, несмотря на все свои годы, а может быть как раз и благодаря им.
Кушаф продолжал:
— А сам я к этой красотке приближаюсь и в животе у меня словно кусок льда застыл. Бейхоры с меня глаз не сводят. Деваха смотрит на меня и усмехается, да ты, говорит, старшой, не трясись так, они тебя не тронут, пока я этого не захочу. А я ей в обратку, да ну что вы, сэви, это я не от страха, а от красоты вашей неземной трепещу. Она снова усмехается, ну-ну, говорит,
