Толкование Евангелия - Борис Гладков

А так как Христос пришел водворить на земле Царство Божие, Царство Добра и Любви, и уничтожить власть тьмы, то Он и обязывает нас не бороться со злым его же оружием, а побеждать злого той силой, какой у него нет, силой кротости и любви.

Если кротость, смирение и всепрощающая любовь подвергающегося насилию не воздействует сразу на злого, то готовность пострадать еще более, например, подставление другой щеки, может обезоружить и самого закоренелого злодея.

И кто сделает вам зло, – спрашивает Апостол Петр, – если вы будете ревнителями доброго? (1 Пет 3:13).

«Никто не нападет на человека (говорит Златоуст), имеющего такое расположение духа; а если бы и нашелся кто, настолько жестокий, что дерзнул бы и на него, то, без сомнения, нашлось бы еще более таких, которые человека, вошедшего на такую степень любомудрия, покрыли бы не только одеждами, но, если бы возможно было, и самой плотью своей» («Беседы на Евангелие от Матфея». 18).

О противлении злому третьими лицами

Но если злой нападет в моем присутствии на другого, то как должен я поступить? Воспротивиться злому, хотя бы силой, защитить подвергшегося нападению, или же безучастно смотреть, как совершается зло?

Толстовцы говорят, что всякое противление злу силой воспрещено, и потому, если на злого не действуют убеждения, то надо предоставить ему беспрепятственно совершить все задуманное им зло.

Но они забывают, что и нападающий (злой), и подвергающийся нападению по отношению ко мне, свидетелю проявления зла, оба – мои ближние; по заповеди Христа, я должен любить и того и другого, и я же должен противиться злому, творя добро. Но, спрашивается, сотворю ли я добро, проявлю ли я любовь к обоим, если предоставлю злому беспрепятственно совершить задуманное им зло? Сотворить добро по отношению к злому я могу только отвращением его от совершения зла как греха, губящего его душу. Сотворить добро по отношению к подвергающемуся нападению я могу только избавлением его от угрожающего ему зла. Следовательно, проявить любовь к обоим и сотворить для них добро я могу только отвращением зла; поэтому противление злу составляет в таком случае, мою обязанность, вытекающую из смысла заповедей Иисуса Христа.

Но где предел этому противлению? Должен ли я противиться злому с самоотвержением, с опасностью для моей и его жизни?? Должен ли я любовь к ближним и желание сделать обоим им добро ставить выше опасений за свою жизнь? На эти вопросы отвечает Сам Христос, говоря: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15:13). Говоря так, Христос понимал под именем друзей всех вообще ближних, а под словом душу – жизнь. Заповедуя нам проявлять высшую степень любви к ближним – пожертвование собственной жизни для спасения их от зла, Он тем самым указал, что в борьбе со злом или злым, нельзя останавливаться на полпути из опасения самому пострадать, а надо действовать с готовностью, в случае надобности, и душу свою положить за начатое доброе дело.

Толстовцы, поясняя свое учение на примере нападения разбойника на беззащитного ребенка, говорят: «Какой бы страшный разбойник ни нападал на какого бы то ни было невинного и прекрасного ребенка, христианин не имеет основания, отступив от данного ему Богом закона, делать над разбойником то, что разбойник хочет сделать над ребенком; он может умолять разбойника, может подставить свое тело между разбойником и его жертвой, но одного он не может: сознательно отступить от данного ему Богом закона, исполнение которого составляет смысл его жизни» (Л. Н. Толстой. «О непротивлении злу»). Словом, толстовцы признают, что христианин, желающий буквально исполнить заповедь Иисуса о непротивлении злу, может, в приведенном для примера случае, подставить самого себя под нож разбойника, но не должен, не смеет силой препятствовать разбойнику убить беззащитного ребенка.

Но ведь в таком случае принесение христианином самого себя в жертву злобе разбойника будет бесцельным, бессмысленным. Заповеди Иисуса о пожертвовании жизнью своей для блага ближних он этим не исполнит, потому что никакого добра не сделает ни разбойнику, ни ребенку; напротив, доведя разбойника до двойного убийства, он тем самым ему же причинит зло, возложив на душу его новый грех; притом, имев возможность спасти жизнь ребенка и, несмотря на это, предоставив разбойнику беспрепятственно убить его, он тем самым как бы соглашается на причинение ребенку зла и чрез это становится повинным в смерти его. Поступив так, толстовец причинит зло и разбойнику и ребенку, и сам совершит тяжкий грех, становясь участником (попустителем) убийства. Правда, он, если останется жив, будет утешать себя мыслью о том, что даже пальцем не тронул разбойника и потому буквально исполнил заповедь о непротивлению злу. Какое, скажет он, мне дело до того, что ребенок убит и что разбойник совершил тяжкий грех? Ведь я не противился злому, следовательно, исполнил заповедь буквально; таков данный мне Богом закон, исполнение которого составляет смысл моей жизни.

Так утешали себя и фарисеи, когда, желая буквально исполнять заповедь о субботнем покое, считали грехом совершить в субботу доброе дело. Что мне до того (говорил фарисей), что погиб человек, которому я отказал в помощи? Ведь я отказался спасти его в субботу, я благочестиво воздержался от нарушения данного мне Богом закона, исполнение которого составляет смысл моей жизни.

Но таких фарисеев обличал Христос, доказывая им, что они за буквой закона не замечали смысла его. Предостерегая же учеников Своих от такого понимания и исполнения заповедей, Он говорил: если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное (Мф 5:20). Впрочем, толстовцы равнодушно относятся к этим словам, так как не верят в Царство Небесное.

Таким образом, если заповедь о непротивлении злому сопоставить с заповедью о самоотверженной любви, то станет понятно, что непринятие мер к предотвращению зла, когда к тому представлялась возможность, составляет несомненное нарушение заповеди о любви; предоставление же злому беспрепятственно совершить зло, когда была возможность воспротивиться злому, то есть попустительство к совершению зла, составляет нарушение заповеди о противлении злу добром. Следовательно, употребление силы против злого с целью предотвращения зла, если ничем иным нельзя предотвратить его, не только не составляет нарушение заповеди о непротивлении, но есть необходимое следствие точного исполнения заповеди о любви и о воздаянии добром за зло.

Но если я, действуя таким образом, вынужден буду причинить вред или видимое зло самому злому? Если, спасая ближнего от угрожающего ему зла, а злого от греха, с готовностью даже душу свою положить за спасение их, я иначе не могу достигнуть цели, как только совершив убийство или какое-либо телесное повреждение злого? Будет ли это грехом с моей стороны или, лучше сказать, вменится ли мне этот грех в вину? Если я, спасая ближнего, подвергаю свою жизнь опасности, то, конечно не преследую никаких лично своих целей, а всецело отдаюсь служению ближнему; если я, действуя таким образом, спас жизнь подвергшегося нападению, спас и душу злого от страшного греха, то эти добрые дела не искупят ли мой невольный грех, убийство злого? Ведь я был поставлен, помимо своей воли, в печальную необходимость выбирать одно из двух: или допустить убийство невинного и гибель души злого и за то принять на свою душу двойной грех, или же отвратить зло и грех злого, рискуя самому совершить зло. Третьего исхода нет, если не считать бесцельного, по совету толстовцев, подставления самого себя под нож разбойника. А потому, если я был поставлен в необходимость выбирать из двух зол и выбрал меньшее, совершив притом же два добрых дела, то полагаю, что вынужденный грех мой будет мне прощен, что на весах божественного правосудия свершенный мной с самоотвержением подвиг спасения ближнего перевесил мой грех и, во всяком случае, я буду менее виноват, чем если допущу совершиться злейшему преступлению.

О противлении злу соединенными силами народа, или о войне

Мы рассмотрели способы противления злу как тем лицом, против которого оно направлено, так и третьими лицами. Остается еще рассмотреть вопрос о противлении злу целым обществом людей, народом, или вопрос о войне.

Хотя Иисус Христос не касался вопросов государственных и на вопрос о том, позволительно ли давать подать кесарю, ответил – отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф 22:21), – однако это не дает нам права отвергать Его заповеди в тех случаях, когда мы действуем сообща, целым обществом, народом. Если в борьбе со злом своими единичными силами мы должны в выборе средств борьбы руководствоваться заповедью о любви к ближним, то несомненно, что то же чувство любви должно руководить нами и в борьбе против зла соединенными силами народа. Поэтому нападение одного народа на другой с целью причинить ему зло и из этого зла извлечь для себя выгоду, составляя грубое нарушение заповеди о любви к ближним, не может быть оправдано никакими соображениями, как не может быть оправдано и нападение разбойника с целью поживиться за счет своей жертвы. Но другой-то народ, на которого сделан разбойничий набег, должен ли безучастно смотреть на хищнические последствия такого набега, или же может оказать сопротивление нападающему на него?