Время, назад (сборник) - Филип Дик

Рядом с машиной стоял Анарх в балахоне из легкой белой ткани. Стоял и ждал, пока он выйдет.

– Господи, – выдохнул Себастьян.

– Я крайне сожалею, – улыбнулся Анарх, – что наша предыдущая беседа была неожиданно прервана. Теперь мы можем ее продолжить.

– Вы… вы смогли от них выбраться?

– Они все еще держат меня в плену, – объяснил Анарх. – То, что вы здесь видите, не более чем галлюцинация. Капсула антидота против ЛСД, которую вы тогда прикусили, не до конца выполнила свою задачу; вот я и есть это самое «не до конца». – Его улыбка стала еще шире. – Вы мне не верите?

– Конечно, этот газ мог на меня подействовать, – сказал Себастьян. – Немножко.

Анарх же выглядел вполне материальным. Себастьян поднял руку и осторожно его потрогал…

Его рука прошла сквозь тело Анарха, не встретив никакого сопротивления.

– Вот видите? – сказал Анарх. – Я могу уходить оттуда духовно; могу являться людям в их снах и в наркотических видениях. Но физически я все еще там, и они могут убить меня в любой момент.

– Они что, хотят это сделать? – хрипло спросил Себастьян.

– Да, – кивнул Анарх. – Потому что я не хочу отбросить свои взгляды, свое знание, свою уверенность; я не могу забыть то, что узнал за время смерти. Не могу забыть точно так же, как вы не можете забыть ужас пробуждения в гробу. Есть вещи, которые не забываются.

– А что могу сделать я? – спросил Себастьян.

– Очень мало, – улыбнулся Анарх. – Сыны Могущества верно говорили, что у вас не было ни малейших шансов вывести меня из Библиотеки; на мне закрепили взрывное устройство, и я превратился в ловушку. Попробуй вы хотя бы поставить меня на ноги, мина взорвалась бы и убила нас обоих.

– А не говорите ли вы так, – усомнился Себастьян, – только чтобы мне было легче?

– Я говорю вам правду, – серьезно сказал Анарх.

– Ну и что же теперь? – спросил Себастьян. – Я сделаю все, что вы ни пожелаете. Все, что только смогу.

– Вы встречаетесь с мисс Фишер?

– Да, – кивнул Себастьян. – Сыны ждут этой встречи. Я вроде вас, я превратился в ловушку. Для нее.

– Оставьте ее в покое, – сказал Анарх.

– Почему?

– Она имеет право жить. – Анарх был совершенно спокоен, он даже снова улыбнулся. – Меня все равно не спасти. Сыны могут взорвать Библиотеку, но все, чего они этим добьются…

– Но, – возразил Себастьян, – зато мы убьем и ее.

– Возможно, они ее и убьют, взрывая Библиотеку, – сказал Анарх, – но это ничего не меняет.

– Возможно, они ее и убьют, – сказал Себастьян. – Но так в каком–то смысле ее убью и я.

– Ведь в вас же нет ненависти к Энн Фишер, – сказал Анарх. – В действительности все как раз наоборот: вы страстно ее любите. Потому–то вам так и хочется, чтобы ее уничтожили: Энн Фишер отвлекает на себя огромную долю ваших эмоций, их большую часть. Ее уничтожение ничуть не приблизит вас к Лотте. Вам следует встретить Энн Фишер, когда она здесь приземлится, и предупредить, чтобы она не шла в квартиру. Вы меня поняли?

– Нет, – сказал Себастьян.

– Более того, вы должны предупредить ее не возвращаться в Библиотеку; расскажите ей о намеченной атаке. Пусть она организует эвакуацию из Библиотеки всего персонала. Атака начнется сегодня в шесть вечера; во всяком случае, Сыны назначили ее на это время. И можно почти ручаться, что планы свои они выполнят; как вы тут успели подумать, убивать – это их призвание.

Себастьяна неприятно поразило, что мысли его читаются, он почувствовал себя словно голым, открытым со всех сторон.

– Я не думаю, – сказал он, запинаясь, – что судьба Энн Фишер имеет тут серьезное значение, гораздо важнее вы, вы и ваша безопасность. Юдиты абсолютно правы: есть смысл раскатать Библиотеку по камешку, если это даст хоть малейший шанс…

– Но шансов–то нет, ровно никаких шансов.

– И значит, все ваше учение, все ваше знание высшей реальности, ожидающей нас за гробом, все это бесследно исчезнет. Искорененное искорами.

Он снова остро ощутил усталость и бессилие.

– Я же являюсь в видениях мистеру Робертсу, – мирно сказал Анарх. – Я с ним активно общаюсь. До какой–то степени я его вдохновляю, а потому значительная часть моего нового понимания достигнет мира при его посредстве. А в распоряжении вашей секретарши мисс Вейл – масса материала, который я успел надиктовать.

Анарх ничуть не выглядел взволнованным; он был похож на святого, радостно принимающего любую судьбу.

– Я действительно люблю Энн Фишер? – спросил Себастьян.

Анарх не ответил.

– Ваше Могущество, – начал Себастьян уже более настойчиво.

Анарх вскинул руку к небу, и в тот же самый момент сквозь него стали видны пролетающие мимо машины; он задрожал, начал быстро бледнеть и вскоре совсем исчез.

А над крышей уже скользила машина, отыскивая место для посадки.

«А вот и она, – подумал Себастьян. – Кто же еще?»

Ничуть не сомневаясь в своей догадке, Себастьян направился к севшей на крышу машине. Подойдя, он увидел Энн Фишер, ожесточенно старавшуюся освободиться от ремня безопасности.

– Пока, – сказал Себастьян.

– Пока, – раздраженно сказала Энн. – Черт бы побрал эту пряжку, вечно она клинит. – Освободившись наконец от ремня, она вскинула на Себастьяна пристальный взгляд синих, словно небо, глаз. – У тебя какой–то странный вид. Словно ты хочешь что–то сказать, но только не можешь.

– Давай поговорим прямо здесь, – предложил Себастьян.

– Здесь? – нахмурилась Энн. – Почему? Объясни мне, пожалуйста.

– Мне было видение, – сказал Себастьян. – Я видел Анарха.

– Да уж, конечно. Ты обещал рассказать мне, что там задумали Сыны, так что перестань увиливать! – Ее глаза нетерпеливо блеснули. – Нет, с тобой что–то явно не так. Он что, действительно тебе являлся? Это дикое суеверие. Анарх сидит в Библиотеке, окруженный полудюжиной искоров. Это что же с тобой сделали юдиты? Это же они считают, что он может им являться по первому своему желанию.

– Отпустите его, – сказал Себастьян.

– Чтобы этот псих и дальше подрывал устои? Бабуин восстал из мертвых и пошел изрыгать Священное Писание. Ты бы только послушал, что он там несет.

– И что же он говорит?

– Я пришла не для того, чтобы обсуждать с тобой всю эту дичь; ты говорил мне, что знаешь, что там делают эти юдистские фанатики.

Садясь в машину рядом с Энн, Себастьян сказал:

– Мне кажется, что Анарх – мыслитель уровня Ганди.

– Ну хорошо, – вздохнула Энн. – Он говорит, что смерти нет, что это всего лишь иллюзия. И время тоже иллюзия. Каждое возникающее мгновение никогда никуда не уходит. Более того, по его словам, оно даже не возникает, оно всегда присутствует. Вселенная состоит из концентрических колец реальности; чем больше кольцо, тем больше в ней от абсолютной реальности. В конце концов эти кольца приводят к Богу; Он – источник всех сущих вещей, и они тем реальнее, чем ближе к нему. Сколько я понимаю, это называется принцип эманации. Зло – это просто меньшая реальность, кольцо от Него удаленное. Это нехватка абсолютной реальности, а отнюдь не присутствие злого божества. А потому нет никакого дуализма, никакого зла, никакого дьявола. Зло – это иллюзия, подобно распаду. И он все время сыпал фразами из этих средневековых философов вроде блаженного Августина, Эуригены, Боэция и святого Фомы Аквинского – говорит, что впервые начал их понимать. Ну как, достаточно?

– Я с интересом послушаю все, что ты вспомнишь.

– С какой такой радости я стану излагать тебе его учение? Наша задача искоренить его, а никак не пропагандировать. – Энн подобрала в пепельнице окурок, закурила и стала быстро вдувать в него дым. – Попробую вспомнить. – Она прикрыла глаза. – Эйдос – это форма. Подобно платоновским категориям – абсолютная реальность. Он существует, Платон был прав. Эйдос оттиснут на пассивной материи. Материя не греховна, а просто инертна, подобно глине. Есть еще антиэйдос, форморазрушающий фактор. Это то, что люди воспринимают как зло, распад формы. Но антиэйдос – это эйдолон, заблуждение; единожды оттиснутая форма становится вечной, она просто претерпевает постоянные изменения, и потому мы ее больше не видим. Вот как ребенок исчезает в мужчине, или, как у нас теперь, мужчина съеживается в ребенка. Выглядит так, словно мужчина исчезает, но в действительности универсалия, категория, форма – это все остается. Проблема лишь в восприятии; наше восприятие ограничено, потому что мы всё и всегда видим лишь отчасти. Вроде лейбницевской монадологии. Примерно ясно?

– Да, – кивнул Себастьян.

– Ничего нового, просто все та же жвачка из Плотина, Платона, Канта, Лейбница и Спинозы.

– А мы и не ждали, что это непременно будет нечто совершенно новое, – сказал Себастьян. – Мы и вообще не знали заранее, на что это будет похоже.