Анжелика и ее любовь - Анн Голон

Глава 2

Картина, открывшаяся им на корме, чуть не вызвала у Анжелики обморок. Нарушив приказ Маниго, мятежники-испанцы, охранявшие каюту Рескатора, выбили окна и дверь. Набравшись храбрости взбунтоваться против грозного хозяина, они собирались захватить его и заполучить все драгоценности.

Самым активным из них был Хуан Фернандес, который по приказу Рескатора был как-то привязан к бушприту за неповиновение. Он также инстинктивно чувствовал, что пока хозяин жив, победа может перейти на его сторону. И тогда горе мятежникам! Гнуться реям под тяжестью повешенных…

Готовые к отпору матросы вошли внутрь, держа наготове мушкеты и ножи.

В салоне было пусто!

От изумления они и думать перестали о возможности поживиться. Но напрасно они передвигали и опрокидывали мебель. Где же прятался их грозный противник? Не мог же он растаять, как дым из медных кадильниц инков. Маниго разразился проклятиями и стал пинать сапогом проштрафившихся.

Гнусавя, матросы-испанцы пустились в оправдательные объяснения. Когда мы вошли, утверждали они, никого уже не было. Не превратился ли он в крысу? От такого человека можно ожидать все, что угодно…

Поиски возобновились. Мерсело открыл выходившие на корму окна, через которые Анжелика любовалась закатом солнца в тот восхитительный вечерний час, когда они уходили из Ла-Рошели. Скос под кормой, пенистые волны… Он не мог сбежать с этой стороны, да и окна снаружи плотно не закрывались.

Разгадка нашлась в смежной каюте. Там, под отвернутым ковром, они увидели крышку люка. Они молча переглянулись. Маниго еле сдерживался, чтобы не разразиться руганью.

— Мы еще не знаем всех сюрпризов этого корабля, — сказал подошедший к ним Ле Галль. — Он создан по образу и подобию того, кто его строил.

В голосе его звучали горечь и тревога. Анжелика решила перейти в наступление.

— Вот видите! Вы лгали самим себе, обвиняя Рескатора в пиратстве. В глубине души вы никогда не сомневались, что этот корабль — его детище и по праву принадлежит ему. Теперь вам понятно, что у вас были все шансы договориться с ним. Я уверена, что он не желает вам зла. Сдайтесь, пока ваше положение не стало непоправимым!

…Анжелике следовало помнить, что ларошельцы весьма щепетильны в вопросах чести. Ее предложение было обречено.

— Сдаться.., нам?! — дружно вскричали они и демонстративно повернулись к ней спиной.

— Да вы глупее устриц, прилепившихся к скале! — в отчаянии воскликнула она.

Жоффрей был пока недосягаем для них. В завязавшейся игре она завоевала очко в свою пользу. А они? С разными мыслями они смотрели на крышку люка, встроенную в настил из дорогого дерева. Мерсело решился потянуть за кольцо, и к их удивлению крышка легко поднялась. Под ней оказалась веревочная лестница, спускавшаяся в темноту.

— Он забыл завинтить болты, — удовлетворенно констатировал Маниго. — Сейчас мы воспользуемся этим люком. Все остальные надо закрыть.

— Пойду разведаю, куда ведет этот люк, — сказал один из протестантов.

Прицепив к поясу зажженный фонарь, он стал спускаться вниз. Это был молодой булочник Ромэн, который в то памятное утро не побоялся покинуть Ла-Рошель со свежевыпеченным хлебом и булочками вместо багажа.

Он был уже на половине спуска, когда внизу прогремел выстрел, а затем раздался стук упавшего тела.

— Ромэн!

Ответа не последовало, как не было и отголосков стона. Берн вызвался сам спуститься вниз по веревочной лестнице, но Маниго удержал его.

— Закройте люк, — распорядился он.

Все стояли в оцепенении, и тогда он сам ногой закрыл крышку и задвинул защелку.

Только теперь они стали осознавать, что война между палубой и трюмами началась на самом деле.

«Я должна была удержать Ромэна. Я должна была помнить, что Жоффрей никогда ничего не забывает, что все его жесты и действия всегда основываются на точном расчете и исключают любую случайность или небрежность. Он специально оставил этот люк открытым, чтобы произошло это несчастье. Только безумцы могут пытаться меряться с ним силой. А они не хотят меня слушать».

Пройдя на палубу растерзанного «Голдсборо», как ни в чем не бывало качавшегося на тихих волнах, она увидела мятежных матросов-испанцев, которые выкрикивали угрозы и размахивали ножами в погоне за маленьким человечком в белой джеллабе. Преследуемый бежал к трапу, пытаясь ускользнуть от разъяренной своры.

— Это он! Это он! — закричали в толпе. — Сообщник! Турок! Сарацин! Он хотел удушить наших детей!

Старый врач-араб остановился. Он повернулся лицом к неверным — одетым в черное протестантам и испанцам — извечным врагам ислама. Прекрасная смерть для сына Магомета.

Он упал под ударами. Протестанты остановились, но испанцы, взбудораженные запахом крови и извечной ненавистью к маврам, вошли в раж. Анжелика бросилась к нападающим.

— Остановитесь, вы, трусы! Он же старик!..

Один из испанцев ударил Анжелику ножом, который, к счастью, только разрезал рукав платья и оцарапал ей руку. Увидев это, Габриэль Берн бросился на выручку. Он сбил с ног испанца рукояткой пистолета и вынудил остальных отступить.

Опустившись на колени, Анжелика приподняла полуразбитую окровавленную голову старого ученого и сказала по-арабски:

— Эфенди, о эфенди! Не умирайте. Ваша родина так далеко. Вы должны увидеть Мекнес и его розы… Золотой город Фес.., помните?

С усилием приподняв одно веко, старик иронически посмотрел на Анжелику и прошептал по-французски:

— Мне не до роз, дитя мое, я уже в пути к неземным берегам. Неважно, где они, здесь или там. Разве не сказано у Магомета: «Черпай знания из всякого источника»…

Анжелика хотела поднять его, чтобы перенести в каюту Рескатора, но увидела, что он уже мертв. Она разразилась рыданиями.

«Он был его другом, в этом я уверена. Подобно тому, как Осман Ферраджи был моим. Он исцелил и спас его. Без него Жоффрей был бы мертв. А они убили его».

Она более не знала, кого любить и кого ненавидеть. Ни один человек не заслуживает прощения. Теперь она понимала, как справедлив гнев Божий, пожары и наводнения, посылаемые им в наказание неблагодарному роду людскому.

Когда Анжелика нашла наконец Онорину, та смирно сидела рядом с сицилийцем, который лежал у ее ног и казался спящим. Он тоже был сражен смертельным ударом. На его лохматой голове зияла кровавая рана.

— Они сделали очень больно Колючему Каштану, — произнесла Онорина.

Девочка не сказала: «Они его убили», но ребенок, чье первое слово было «кровь», понимал, что означает ледяной сон ее друга.

Видимо, Анжелике не было суждено оградить дочь от жестокостей этого мира.

— Какое красивое у тебя платье! — сказала Онорина. — А что нарисовано внизу? Это цветы?