Принцип подобия - Ахэнне

Целест бежал прочь.

*

Окликнули — погоди, там опасно! — мотнул головой по-лошадиному, не остановился. Тонкие, как деревянные ходули, истощенные ноги все-таки служили ему, и Целест перепрыгивал выбоины и ямы, огибал беспорядочно раскиданные развалины Пестрого Квартала.

Из-под подошв вскидывался песок, и сгущалась душными предсумерками жара, словно Целест забрал с собой лилейную темноту Элоизиной гробницы. Гробницы-заживо.

"Они были названными сестрами. Амбиваленту плевать на друзей и названных родственников, верно? Амбивалента нужно уничтожить".

Целест остановился у котлована, похожего на развороченную язву ста метров в диаметре. Из ямы несло падалью, и, заглянув, Целест увидел небрежно наваленные трупы. Нижние уже превратились в черно-лиловое месиво, проступал и пепел, жирный и скользкий: время от времени мертвецов сжигали, чтобы в разрушенном Виндикаре не завелась еще и чума, но верхние хранили человеческие черты лица — Целест выхватывал одно за другим, тронутые тленом и вспухшие, они были узнаваемы.

Некоторые из них — точно. Люди и Магниты в одной могиле. Истинное Объединение.

(у тебя лучшая женщина и лучшие друзья, все твои мечты сбываются, красавчик)

Он застонал.

Он взмахнул руками, точно собираясь прыгнуть в котлован — прямо в зловонное, кишащее червями и стаями мух, месиво. Вместе с гнилой вонью в легкие пробиралась темнота, и Целест был готов принять ее.

Привык ведь. Почти привык. Завернуться в шершавую траурную дерюгу, похожую на то платье, что носит теперь его мать; разлагающаяся плоть мягка наощупь — Целест знает. А теперь, с его-то рожей, мертвые примут за "своего", может статься, даже не попробуют вытолкать прочь…

Вербена — лучшая девушка мира, но мира нет, а темнота вечна. Целест засмеялся, занося ногу над котлованом. Несколько камней сорвались вниз и плюхнулись в многоцветную протоплазму.

Он отступил.

Целест знаком с трупами и темнотой, но прежде в темноте были нити — пушистые и серебристо-серые, как лепестки вербы; и бесцветные, но прочные канаты. Вербена и Рони.

(Вербена — Амбивалент)

(ты знаешь)

— Убить ее, — сказал он, и ухмыльнулся таращившемуся черепу. — Счастливчик убивает лучшую женщину Виндикара, Империи, вселенной. Как вам это? Вербена, ты можешь ипользовать сюжет в своих танцах… балет, ты знаешь, до эпидемии это называлось балет. Но Амбиваленту ведь нет дела, так? Вербена…

Над его ухом прожужжала пара мух. Одна попыталась задержаться на влажном и кровоточащем правом, Целест автоматически шлепнул себя по лицу и скрежетнул зубами от боли.

В темноте ее куда больше, подумал он, а если и рассеивается, то сменяет ее беспомощность. Этого он вынести не мог.

— Они хотят, чтобы я убил Вербену, — пожаловался все тому же черепу, обугленному и насмешливому. — А я… ну черт возьми, не могу же я просто взять и…

"Обрезать нить", — и Целест пожал плечами. Говорить тоже было больно.

Он сел в пыль, свесив ноги в трупную яму. Удушающий смрад забил легкие, тянуло прокашляться и проблеваться, но Целест сидел и смотрел, как копошатся черви и насекомые, изредка вырывается хлопок газа из чьего-то вздутого живота и играет на срезах костей, лоснящейся зеленовато-черной коже, солнце.

Здесь было ужасно, может быть, самое дно мира. Хорошее место для человека с Печатью. Хорошее место если от тебя ждут убийства того, кого…

— "Каждый убивает то, что любит", — проговорил Целест, цитируя неточно одну из старых книг, прочитанных еще в отцовском доме. Снова дернулся и подкатил к горлу комок тошноты.

— Она меня пощадила, а я ее? Разве это справедливо, черт подери. Вербена, какого дьявола ты оказалась Амбивалентом?!

Целест был и оставался Магнитом, и неуклюжие шаги слышал давно. Но обернулся только теперь, чтобы увидеть Рони — грязная одежда, и без того светлые волосы вылиняли до седины — или правда поседели; на щеке широкая ссадина и грязь под ногтями.

— Разве это справедливо? — повторил Целест.

— Нет, — Рони пожал покатыми плечами, с которых сваливалась холщовая, явно снятая с кого-то другого, рубашка, — но где ты в последний раз видел справедливость?

Целест развернулся — изможденная рука скользнула по бледному горлу напарника, но он разжал пальцы прежде, чем схватить за шиворот по-настоящему. Просто притянул к себе, но Рони не надо было уговаривать. Эмпат понял просьбу — подсел к Целесту.

Они сидели несколько минут — молча, словно любуясь природой, словно расстилалась перед ними не зловонная клоака, но прохладные лазурные воды и чуть печальный сад плакучих ив и кувшинок.

Связь прочная, думал Рони, а потому не пытался проникнуть в сознание Целеста — все и так ясно, яснее некуда. От ямы ползли миазмы, от которых пересохло во рту. Неважно, Целест научился слушать молчание, мысли вместо слов. Они — истинные напарники, единое целое.

Рони покосился на Целеста. Изуродованная половина лица смахивала на глупую карнавальную маску. Потеки слюны засыхали на шее и ключицах. Рони привык к этому зрелищу, все привыкли — даже Тао, Авис и Кассиус. Кассиус, правда, так и не рискнул навестить больного, пока тот валялся в горячке. Целест не простит его, и Касси это понимает; но на самом деле, он вовсе не плох — слабенький воин, трусоват, но старается как может.

Печать Целеста изменила всех их.

Печать Целеста изменила Виндикар и целую Империю.

Несколькими метрами ниже пяток Рони разваливались мертвецы. Рони сравнил их с Эсколером. Вечером надо будет позвать Тао и Касси — пусть подожгут эту чертову яму, горелое гнилье, по крайней мере, не навеет заразу. И ему скоро надо в ночную смену, заменить Ависа, и заставить наконец-то Аиду вернуться в безопасное место.

Аида… о ней нужно заботиться, потому что…

Рони сглотнул.

Печать Целеста — публичная казнь разорвала целый город и мир. Остатки Магнитов превратились из палачей в пограничников и коронеров — люди бежали из города, а они пытались сдерживать одержимых и хоронили убитых.

Своих и чужих.

Больше ничего. Почти.

Теперь Рони думал о неподвижно-дышащей Элоизе. Она так боялась смерти, боясь его — "мозгожора", и теперь не осталось ни меда, ни ванили — только лилии, и воск, и мерное дыхание. Иногда Рони тянуло накрыть рот Элоизы подушкой и… просто подержать несколько минут.

"Каждый убивает то, что любит", — была мысль Целеста в его голове, и Рони вскинул взгляд с обугленного черепа в яме на обугленный череп рядом с собой.

"Это из старой книжки…", — пояснил Целест, будто в старые-добрые времена, когда юный аристократ (тогда более Альена, чем Магнит) учил читать и писать парнишку из далеких северных Пределов, парнишку, который едва складывал слоги и не умел писать.