Гамсун. Мистерия жизни - Наталия Будур

Гамсуну Мария старалась сообщать лишь то, что считала нужным, о многом, в частности, о некоторых своих поездках, предпочитала умалчивать, поэтому он многого просто не знал, хотя, когда после войны его судили, большинство норвежцев не могли в это поверить.

Сигрид Стрей писала в своих воспоминаниях: «Он чувствовал себя изолированным, он не мог следить за происходящими событиями, он не мог слушать радио, и он не получал ответа от своих, когда о чем-то их спрашивал. Однажды я случайно услышала их разговор с Марией на пароходе, на котором мы плыли в Осло. Он что-то спросил, а она ответила, что дела немцев в Африке плохи. „Но ведь там Роммель“, – возразил Гамсун. К тому времени Роммеля в Северной Африке уже давно не было. И никто об этом ему не сказал».

6 апреля 1942 года у писателя случился первый инсульт. Он упал дома, на кухне. Утром, когда он как раз взял кофейник с конфорки и собирался налить себе кофе, – так, как он любил, служанка услышала из кухни грохот падения на пол. Его положили в больницу в Гримстаде, и вскоре он поправился. С ним случился тогда легкий инсульт. Но все-таки последствия от него остались: стали очень дрожать руки и некоторое время была затруднена речь. А вскоре последовало воспаление легких. Но сильный организм справился с болезнями, и Гамсун вскоре вновь был в рабочей форме.

В это время в Норвегии как раз начались смертные казни, и к Гамсуну, как к кумиру нации, настоящему патриарху и последней надежде, стали обращаться обезумевшие от горя родители.

«В основном расстреливали молодых, по одиночке или группами, и всякий раз он был не в состоянии вынести этого, – вспоминала Мария Гамсун. – Кнут ничего не знал об организованности всего этого, о процессе во всей его глубине и широте, он видел лишь его страшные последствия. Поэтому он строго и предостерегающе писал свои обращения к молодежи, считая это полезным.

Он не понимал, что существовало организованное движение Сопротивления, и воспринимал это как проявление враждебности к немцам, к которому он привык уже за много лет.

...Он уже не был кудесником, когда речь шла о жизни и смерти. Он был встречен крайне неприязненно рейхскомиссаром, как он сам говорил. Он лично ездил к нему два раза, потом дважды посылал меня вместо себя. Он так и не нашел понимания, его прошения не были удовлетворены, лишь иногда ему удавалось выторговать уменьшение числа осужденных.

Постепенно Кнут со своими телеграммами становился нежелательным лицом, которое к тому же просит послать прошения прямо в Берлин, минуя рейхскомиссара. В конце концов он получил отказ, и Гитлер прислал извещение о том, что все, касающееся Норвегии, находится в ведении Тербовена».

Гамсун действительно часто ходатайствовал перед немецкими властями в годы войны о помиловании людей. Он просил за своих друзей, Харальда Грига и Сигрид Стрей, за Макса Тау и профессора Фрэнсиса Булля, за совершенно не знакомых ему норвежцев. Но очень редко когда ему удавалось добиться цели.

По сути дела, только один раз он смог спасти жизнь всем тем, о ком просил. Случилось это в 1943 году и стало результатом статьи «И вот опять!..», опубликованной во «Фритт фолк» 13 февраля:

«Снова и снова меня просят о помощи, просят добиться пощады для осужденных на смерть.

Пишут родители и близкие родственники, а осужденные, которым грозит смерть, все без исключения люди молодые.

Что они сделали? Мы все это знаем: они вели борьбу, работали на Англию. И вот сегодня опять: 13 молодых людей сидят в лагере неподалеку от Осло и ждут смерти. Они работали на Англию.

Молодые люди настроены проанглийски – это их дело! Они верят в победу Англии, желают этой победы и стараются ей способствовать – это тоже их дело! Но вдумайтесь: 13 человек, 13 пособников Англии! Да будь их даже 13 сотен – зачем помогать Англии, которая все равно победит? Есть ли разум и логика в подобном ходе мысли? За плечами у них три года кровавого опыта, что ведет их прямо к суду и смерти. Лучше бы сидели себе тихонько и ждали, пока Англия победит.

... Сорвиголовы старшего возраста не иначе как по-юношески слегка этим бравируют? Печально, однако, увы, вполне возможно. Им хочется произвести на товарищей впечатление, показать себя. Но все это слишком плохо кончается.

Чего они, собственно, рассчитывали добиться своей удалью? Возможно, ими двигала туманная идея большей свободы – откуда нам знать? Ну, скажем, некое представление о том, что работа для Англии в целом идет во благо. И вот темной ночью их вызывают получить партию оружия. Великая минута – теперь они кой-чего добьются. Начнут стрелять по оккупантам!

Но 13 человек – или пусть даже 13 сотен! – есть ли у них хоть крошечный шанс чего-то добиться своим оружием? Во всех без исключения случаях конец один, что прежде, что теперь, – немцы их прихлопнут. Они понятия не имеют, сколько солдат, охранников и полицейских охотятся за ними, не знают, сколько глаз держат их под наблюдением, не знают, что за ними, быть может, следят уже не одну неделю, не один месяц, что каждый их шаг под надзором, что для них расставлены ловушки, – они работают вслепую, не ведают ни о чем, пока однажды не грянет беда. Вот тогда они обо всем и узнают!

Я обращаюсь к людям, настроенным проанглийски. Может статься, они сохранили еще достаточно здравого смысла, чтобы одуматься. Хотят помогать Англии – ладно, их дело! Но разве же самоистребление помогает Англии? Они верят, что Англия победит, – да пожалуйста! Но зачем же прежде времени подвергать себя отчаянному риску? Ведь на поверку он бесполезен, на поверку оборачивается смертью. Но если Англия победит, они получат в дар все блага, о которых мечтали. Надо лишь подождать... А не рисковать жизнью...

Тяжко получать письма от родителей и близких родственников несчастных осужденных, которые должны умереть. Здесь понапрасну гибнут молодежь и надежды молодости, это очень печально, ведь каждый может поставить на их место себя и своих близких. И эти письма – опять-таки простертые в мольбе руки и призывы о помощи» [180] .

Статья написана очень жестко и с большим сарказмом, до сих пор норвежцы считают ее позорной для Гамсуна. Но тем не менее, по свидетельству адвоката осужденных тринадцати юношей И. С. Мельбюе, именно благодаря ей осужденные были помилованы.

Годы войны были тяжелыми для Гамсуна. Он видел, что его страна страдает, – страдал и он сам, в том числе и по личным причинам.

Брак его дочери Эллинор распался практически сразу после свадьбы. Немалую роль тут сыграло ее пристрастие к алкоголю. Муж Эллинор отправил ее в лечебницу и оформил развод. Мария Гамсун, бывая в Германии, постоянно пыталась помочь дочери, помещая ее в клиники то в Мюнхене, то в Баден-Бадене. Наконец на семейном совете решено было забрать Эллинор домой в Нёрхольм. Для этого в мае 1943 года Кнут и Мария летят в Берлин. Одновременно они планируют встретиться с Геббельсом, который приглашал к себе Гамсуна, как мы помним, еще в 1941 году.