Ратные подвиги древней Руси - Владимир Волков

Несмотря на последовавший после этих событий отъезд из подмосковного лагеря части служилых людей замосковных городов, авторитет «Совета всей земли» Первого ополчения продолжал сохраняться на всей освобожденной от интервентов территории вплоть до 2 марта 1612 г. (т. е. до дня присяги ополченцев из «таборов» объявившемуся в Пскове новому самозванцу — Лжедмитрию III). Продолжал функционировать созданный в июне 1611 г. аппарат центрального управления. Современники отмечали, что «Разряд и Поместный приказ, и Печатной, и иные приказы под Москвою были и в Поместном приказе и в иных приказах сидели дьяки и подьячие, и с волостей на казаков кормы сбирали». С течением времени происходит увеличение числа подмосковных приказов. В июле 1611 г. ядринскому воеводе М. И. Соловцову предписывалось ссылаться «о всяких делех» с думным дьяком Другим Тимофеевичем Рындиным и дьяком Алексеем Шапиловым, сидевшими в приказе Казанского и Мещерского дворца. В ноябре 1611 г. (в публикации ошибочно 1612 г.) в грамоте «бояр и воевод» Д. Т. Трубецкого и И. М. Заруцкого пронскому воеводе Р. П. Федорову указывалось, чтобы выборные поручные записи, взятые с ямских охотников, он «прислал бы еси в полки к нам к Москве и велел отдати в Ямском приказе диаку Филиппу Ларионову». Продолжалось верстание в «таборах» служилых людей поместными, в том числе четвертными окладами, подтверждались ополченскими властями пропавшие жалованные грамоты на вотчины, данные за службу прежними государями, в том числе царем Василием Ивановичем Шуйским — непримиримым врагом бывших «тушинцев», ставших теперь главными воеводами земской рати. «По боярскому приговору» в «таборах» выдавались жалованные грамоты монастырям. Однако во всех официальных документах, земские власти обязательно подчеркивали временный характер своих полномочий, опечатывая данные в «таборах» жалованные грамоты желтой восковой печатью. При этом в тексте делалась специальная приписка: «А как на Московское государство Бог даст государя и тогды велит государь ему (П. Ф. Кикину. — В. В.) на ту его вотчину по книгам и по дачам дати вотчинную жалованную грамоту за красною печатью».

Приказная администрация занимала особое положение в Первом ополчении. Число дьяков, находившихся в земском лагере под Москвой, достигало 25–30 человек; из них 6 были думными дьяками. Их роль в сложившейся в «таборах» политической организации отнюдь не сводилась к деятельности в ополченских приказах; дьяки принимали активнейшее участие в выработке правительственного курса подмосковного «Совета всей земли». При этом следует учесть, что в Нижегородском ополчении К. Минина и Д. М. Пожарского приказных дельцов оказалось гораздо меньше, а их политическое влияние было ничтожно. Даже после гибели Ляпунова Первое ополчение и его руководители получали полное признание и поддержку Троице-Сергиевской обители — весьма авторитетного в русском обществе вдохновителя борьбы с польскими интервентами и католической опасностью. Однако, нельзя не отметить и того, что после 22 июля роль и значение ополченского «Совета всей земли» изменяется. Он, не теряет статуса верховного распорядительного органа, но в практической деятельности решающее значение отводится теперь «приговору бояр», а не «приговору всей земли». В ополчении и в «Совете всей земли» неизмеримо усиливаются позиции И. М. Заруцкого. Ни в одном из исследований, посвященных политической истории России эпохи Смутного времени, не отмечен очень важный и примечательный факт: в сентябре 1611 г. шенкурские тиуны рассылали по станам наказную память о выборе заказных старост по единоличному «указу государя нашего боярина Ивана Мартыновича [Заруцкого]». Падение авторитета подмосковного правительственного центра, а с ним и влияния «боярина» Ивана Заруцкого произошло после организации Нижегородского ополчения, вожди которого провозгласили его одним из главных «заводчиков казачьего воровства», обличая старого болотниковца и «тушинца» в рассылаемых по стране грамотах.

Вышесказанное подтверждает правоту русских историков, оспаривавших утверждение о произошедшем в конце июля развале центральной власти, сложившейся в Первом ополчении под Москвой после 30 июня 1611 г. Вместе с тем, нельзя отрицать и того очевидного факта, что произошедшее в земском лагере 22 июля открытое выступление радикально настроенного по отношению к действиям Ляпунова казачества привело к неминуемому расколу столь разнородного по своему составу освободительного движения. В нем зарождается и крепнет оппозиционное течение, с подозрением относящееся к «казачьему воровству». Зажиточная часть посадского населения северорусских и поволжских городов, разоренное Смутой дворянство воспринимали перемены, произошедшие в земском лагере после гибели Прокопия Ляпунова, именно как новое «воровство» вчерашних болотниковцев и «тушинцев». Возникшим во многих городах и уездах недоверием к казакам не преминули воспользоваться находившиеся в Москве интервенты и русские изменники. В рассылаемых по стране грамотах (в Кострому, Ярославль, Переяславль-Залесский) они натравливали посадских людей на казаков, запугивали горожан новой вспышкой междоусобной войны. Вот как изображали происходившие в «таборах» события служившие полякам московские думцы: «… которой был большой завотца Прокофей Ляпунов, от которого большая крестьянская кровь началась литися и Московское государство до конца пустошитися, и того те воры, которые с ним были в том воровском заводе, Ивашка Заруцкой с товарыщи убили, и тело его держали собакам на снеденье на площеди 3 дни; и вы видите, за его к государю (королевичу Владиславу. — В. В.) крестное преступленье и за зачатие невинные крестьянские крови какову месть ему Бог воздал по его делом от его же воровских товарыщей, и совет их всуе стал. И ныне князь Дмитрей Трубетцкой да Иван Заруцкой с товарыщи стоят под Москвою на большое крестьянское кровопролитье, и Московскому государству и городом всем на конечное разоренье, а не на покой крестьянской, и беспрестани ездя по городом от них ис табор испод Москвы, казаки грабят и розбивают и невинную кровь крестьянскую проливают…» Определенную роль в падении авторитета подмосковного правительства на части российской территории, помимо «казачьего воровства» и подстрекательств московских изменников, сыграла бесплодность двухгодичной осады Москвы отрядами Первого ополчения. Затягивание же борьбы с интервенцией чревато было гибельными последствиями для страны и всего освободительного движения. Недовольные таким развитием событий земские люди во всех неудачах винили руководителей «таборов» и искали выход в создании нового земского ополчения, вожди которого, подобно погибшему Прокопию Ляпунову, могли держать под контролем подмосковное казачество — политически нестабильную силу, от участия или неучастия которой в освободительной борьбе зависел, в немалой степени, успех земского дела под стенами Москвы.

Новый этап в истории освободительной борьбы русского народа с польско-литовской интервенцией в начале XVII в. был связан с начавшейся в октябре-ноябре 1611 г. организацией в Нижнем Новгороде нового (Второго) ополчения, с деятельностью его знаменитых выборных вождей: воеводы князя Дмитрия Михайловича Пожарского и земского старосты Кузьмы Минина, бывшего начальником «в то время судных дел во братии своей рекше посадских людей в Нижнем Новеграде».

В конце XVI — начале XVII в. Нижний Новгород являлся одним из крупнейших городов Русского государства. Лишь Старая Русса, Москва, Псков, Казань и Смоленск, в годы, предшествовавшие «Великому московскому разорению», давали казне больше таможенных пошлин, чем Нижний Новгород, не подвергавшийся к тому же в Смутное время прямому разграблению, подобно другим, в том числе и перечисленным выше русским городам. Значительным было в этом поволжском городе и влияние нижегородского посада, возглавили который земские старосты и целовальники, избиравшиеся 1 сентября сроком на один год и ведавшие всем мирским хозяйством и управлением, собиравшие государственные подати и различные казенные пошлины. Однако с 1608 г. самоуправление в Нижнем Новгороде, равно как и во многих других русских городах, не ограничивалось посадским. Осенью этого года там создали общесословный орган местного управления — городовой совет. Неоспоримое свидетельство (первое упоминание) о существовании совета приводится в отписке архимандрита нижегородского Вознесенского монастыря Иоиля игумену Луховской пустыни Ионе: «Да ноября же в 21 день писали мы, я архимандрит Иоиль, игумены и протопопы, и попы и диаконы всего освященного собору и церковного причета, и воеводы князь Александр Ондреевич Репнин, Ондрей Семенович Алябьев, диак Василий Семенов, и дворяне и дети боярские, и старосты и целовальники, и все земские люди, и литва, и немцы, и всякие иноземцы, и стрелцы, с нижегородцом с посадским человеком с Петрушкою Макаровым с Шишкою, чтобы хрестьянская неповинная кровь не лилась, а были бы балахоньцы («заворовавшие» по терминологии того времени жители Балахны. — В. В.) и всякие люди, по прежнему во единой мысли с нижегородцы…». Подробное перечисление представителей нижегородского населения, наряду с местными воеводами принявшими участие в составлении цитированной грамоты, и позволяет сделать вывод о создании в городе общесословного совета, ибо подобное представительство в масштабах государства признается неоспоримым свидетельством созыва земского собора.