Red Notice (Russian Edition). - Bill Browder

Это были почти последние слова в фильме, но не последняя сцена и не финальный мотив. Словно подчеркивая главную мысль этого фильма, изображение бледнеет, а мелодичный звук гитары и кларнета нарастает, и мы видим Сергея на фрагментах старых домашних видеозаписей: вот он произносит тост за летний сбор всей семьи; любуется водопадом в отпуске; стоит в дверях квартиры, занимая гостей; обедает в кафе с лучшим другом, шутит, смеется и показывает на камеру. На этих записях он жив — и таким навсегда останется в сердцах и воспоминаниях любящих его людей.

До этого момента я держался изо всех сил, боясь представить, что будет, если дать волю чувствам. Теперь же, в Остербеке, я не выдержал и сдался — слезы безостановочно текли сами собой. Было ужасно неловко, но в то же время глубоко затаившаяся и наконец прорвавшаяся боль принесла облегчение. Ганс, Мартин и Вадим молча сидели рядом, сдерживая собственные слезы, не зная, что делать.

Через некоторое время ко мне вернулась способность говорить. Утирая слезы, я тихо произнес:

— Можно еще раз посмотреть?

— Конечно, — ответил Ганс.

И мы вновь смотрели этот фильм. Я снова плакал, и именно тогда начался долгий путь к восстановлению.

Говорят, переживая горе, человек проходит пять стадий, и принятие боли — самая важная из них. Может, и так, но принять то, что человека убили, а убийцы остаются безнаказанными и богатеют своим преступным промыслом, гораздо сложнее.

Главным делом, приносившим мне некоторое утешение, была и остается неустанная борьба за справедливость. Каждый небольшой прорыв — будь то голосование в парламенте, репортаж в газете, замораживание активов или новые расследования об украденных деньгах — приносит мне пусть и слабое, но облегчение.

Частичка покоя в мою душу приходит, когда я вижу, что история Сергея помогла другим людям. Убийство Сергея отразилось на поведении даже самых циничных негодяев. Теперь сотрудники следственных изоляторов дважды подумают, прежде чем прибегнуть к насилию, так как знают, что ответят, случись другой «Магнитский». Теперь люди, страдающие от несправедливости, знают, что могут противостоять мучителям, и составляют свои собственные «списки Магнитского». Теперь государство вынуждено обратить внимание на состояние детских домов и детишек-сирот, которых раньше не замечали. Теперь персональные санкции Магнитского стали основным инструментом в борьбе против военного вторжения в Украину. И, пожалуй, что важнее всего, история Сергея открыла глаза россиянам и миллионам людей по всему миру на истинное лицо и произвол путинского режима.

Эта история привела к изменениям и за пределами России. Российские власти так бесцеремонно травят меня, что серьезно подпортили свою репутацию на международной арене. Игнорируя установленные правила, они вновь потребовали от Интерпола внести меня в «красный циркуляр», несмотря на то, что уже дважды им было в этом отказано. Из-за этого теперь все запросы из России Интерпол подвергает дополнительной проверке.

Вдобавок представитель российских силовых структур проиграл дело по защите своей репутации. Решение Высокого суда Великобритании по иску майора МВД Павла Карпова создало новый прецедент. Судья отказал в производстве, поставив преграду в будущем для всех подобных исков от любителей репутационно-судебного туризма, стремящихся использовать лондонский суд, чтобы заставить замолчать критиков авторитарных режимов.

Какими бы значительными ни были эти достижения, зачастую бывает нелегко объяснить друзьям и коллегам, почему я продолжаю борьбу.

Как-то раз летним субботним днем 2012 года навестить нас приехал мой старинный друг Жан Каруби с семьей. Мы оживленно болтали за ужином, рассказывая друг другу о работе, о семье, но когда я отлучился на кухню заваривать чай, он подошел и попросил переговорить с глазу на глаз. Мы удалились в гостиную, и я плотно закрыл дверь.

Жан сел и тихо произнес:

— Билл, мы дружим много лет, и я очень беспокоюсь за тебя. У тебя прекрасная семья, ты успешный бизнесмен, но Сергея уже не вернуть. Может, пора остановиться, пока не произошло что-нибудь ужасное?

Такие разговоры случались и раньше, и я прекрасно осознавал возможные последствия своей деятельности. Мысль о том, что мои дети рискуют остаться без отца, преследует меня постоянно. Каждый раз при посещении школьной постановки балета или за игрой с детишками в парке я думаю о том, сколько еще смогу быть рядом с ними.

Но потом я вспоминаю детей Сергея, особенно младшего, Никиту. Ведь они никогда уже не увидят своего папу. Сергей не отступил в гораздо более опасной ситуации. Что же я был бы за человек, если бы сдался и позволил себе отступить?

— Пойми, Жан, я должен довести дело до конца, иначе яд бездействия убьет меня изнутри.

Разумеется, я поступаю так не от большой храбрости. Я вообще не храбрее других и так же, как все, испытываю страх. Но я понял одно: жизнь у страха коротка; как бы я ни был напуган в какой-то момент, я знаю, что это ощущение недолговечно и спустя некоторое время отступит. Житель зоны военных действий или человек опасной профессии скажут вам, что организм не в состоянии долгое время пребывать в страхе. Чем чаще с ним сталкиваешься, тем легче с ним справиться.

Допускаю, что есть большая вероятность, что Путин или кто-то из его окружения однажды расправится со мной. Как и любой другой человек, я не желаю себе смерти и сделаю все, чтобы это у них не вышло. Я защищаюсь и, хотя не могу раскрыть все детали, упомяну об одной, самой важной — этой книге.

Если меня убьют, вы будете знать, кто за это в ответе. Когда эту книгу прочтут мои враги, они поймут, что вам известна эта простая истина.

Если вам не безразличны стремление к справедливости и трагическая судьба Сергея, я прошу вас поделиться этой историей с другими людьми, и тогда имя Сергея Магнитского и его дух будут жить в наших сердцах, а это надежнее целой армии телохранителей.

И еще об одном меня обычно все спрашивают: как я воспринимаю потери, которые мне пришлось понести в борьбе за восстановление справедливости для Сергея. Действительно, я потерял дело, которое кропотливо создавал; потерял так называемых друзей, отдалившихся из опасения, что моя кампания может повредить их финансовым интересам; потерял свободу перемещаться по миру без риска быть арестованным и переданным российским властям.

Стали ли эти потери тяжелым бременем? Как ни странно, нет. Теряя одно, я приобретал что-то ценное в другом.

Пусть я лишился тех, кого некогда считал друзьями, но для кого стал финансовой обузой. Зато я встретил множество прекрасных людей, делающих мир лучше.

Не борись я за справедливость, я никогда не познакомился бы с Эндрю Реттманом — журналистом из Брюсселя, который с неослабевающим упорством освещает дело Сергея. Несмотря на серьезные проблемы с двигательным аппаратом — любое движение превращалось для него в муку, — он не пропустил почти ни одного совещания Европейской комиссии по делу Магнитского, сделав все, чтобы местные бюрократы не смогли дипломатически замять это дело.

Я никогда не встретил бы Валерия Васильевича Борщева — семидесятилетнего ветерана российского правозащитного движения, председателя общественной наблюдательной комиссии Москвы по соблюдению прав человека в местах принудительного содержания, который уже через два дня после смерти Сергея ходил по следственным изоляторам и камерам, где содержали Сергея, и опрашивал десятки должностных лиц. Несмотря на огромный личный риск, он разоблачил вызывающе невразумительные и лживые заявления российских госорганов.

Я никогда не познакомился бы с восьмидесятишестилетней российской правозащитницей Людмилой Михайловной Алексеевой, которая первой в России открыто обвинила сотрудников МВД в убийстве Сергея Магнитского. Как и мама Сергея, она подавала заявления о возбуждении против них уголовных дел и не опускала руки даже тогда, когда эти заявления оставались без ответа.

За это время я встретил еще сотни людей, изменивших мое представление о человечности. Этого никогда бы не случилось, продолжай я работать на Уолл-стрит.

Если бы много лет назад в стэнфордской школе бизнеса кто-нибудь спросил меня, что я думаю об идее оставить карьеру управляющего инвестиционным фондом ради правозащитной деятельности, я посмотрел бы на него как на сумасшедшего. Но вот прошло четверть века, и именно так все произошло.

Да, наверное, я мог бы вернуться к прежней жизни. Но, увидев этот новый мир, я уже не могу представить себе иной путь. Конечно, нет ничего зазорного в том, чтобы посвятить жизнь бизнесу и коммерции, но при этом мир будет как черно-белое кино. И вот неожиданно я увидел его в цвете, и все в жизни стало ярче, насыщеннее, и главное, — гармоничнее.

Это не означает, что я ни о чем не сожалею. Безусловно, я сожалею о том, что с нами рядом нет Сергея.