Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почти каждый вечер Энтони отправлялся в город. Проводить время на веранде стало слишком холодно, и мать Дороти уступила крошечную гостиную, украшенную десятками литографий в дешевеньких рамках и метрами декоративной бахромы. Воздух в комнате был тяжелым от двадцатилетнего соседства с кухней. Они разводили огонь в камине, а потом Дот с неутомимой радостью предавалась любви. Каждый вечер в десять часов она провожала Энтони до двери – черные волосы растрепаны, бледное лицо без косметики выглядит еще белее при свете луны. Обычно улица серебрилась ясным сиянием, время от времени начинался тихий теплый дождик, который, казалось, из-за лени так и не доберется до земли.
– Скажи, что любишь меня, – шептала девушка.
– Ну конечно, милая моя малышка.
– Разве я ребенок? – В голосе Дот слышалась задумчивость.
– Совсем дитя.
Она кое-что слышала о Глории, и мысли о другой женщине причиняли боль, вот Дороти и представляла соперницу высокомерной холодной гордячкой. Она решила, что Глория старше мужа и любви между супругами никогда не было. Иногда Дот давала волю фантазии и мечтала, что после войны Энтони получит развод и они поженятся. Однако никогда в разговоре не касалась этой темы, сама не понимая причины. Как и сослуживцы, Дот пребывала в уверенности, что Энтони работал банковским клерком, достойным уважения и бедным.
– Милый, будь у меня деньги, я бы отдала тебе все до цента… Хорошо бы иметь тысяч пятьдесят.
– Да, сумма приличная, – соглашался Энтони.
В своем послании в тот день Глория писала: «Полагаю, если нас устроит миллион, лучше сообщить об этом мистеру Хейту и пусть улаживает дело исходя из этой суммы. Только страшно жаль упустить…»
– … и мы могли бы купить автомобиль! – задыхаясь от восторга, восклицала Дот.
Впечатляющее событие
Капитан Даннинг с гордостью считал себя знатоком людских душ. Через полчаса после встречи он обычно причислял любого человека к одной из не поддающихся пониманию категорий: замечательный человек, хороший малый, смышленый парень, теоретик, поэт и «никчемный». Однажды в начале февраля Энтони получил приказ явиться в палатку, где находилась ротная канцелярия, дабы предстать перед очами капитана.
– Пэтч, – начал он нравоучительным тоном, – я наблюдаю за вами уже несколько недель.
Энтони вытянулся в струнку, не смея шелохнуться.
– И я считаю, у вас имеются задатки хорошего солдата.
Он выдержал паузу, чтобы остыл вызванный его словами румянец, и продолжил речь, насупив брови:
– Это не детские игрушки.
– Никак нет, сэр, – меланхолично согласился Энтони.
– Это мужская игра, и нам нужны лидеры. – Тут наступила стремительная, как кавалерийский наскок, кульминация: – Пэтч, я намерен произвести вас в капралы.
Ошарашивающая новость заставила Энтони слегка отшатнуться назад. Значит, ему суждено стать одним из двухсот пятидесяти тысяч, кому оказано столь безграничное доверие. Теперь можно выкрикивать знакомую фразу «За мной!» семи другим перепуганным сослуживцам.
– Кажется, вы получили образование, – заметил капитан Даннинг.
– Так точно, сэр!
– Вот это хорошо, очень хорошо. Образование – великая вещь, только не следует забивать им голову. Продолжайте в том же духе, и из вас получится отличный солдат.
С еще звучавшими в ушах напутственными словами капитана капрал Пэтч повернулся через правое плечо кругом и покинул палатку.
Разговор позабавил Энтони и в то же время натолкнул на мысль, что в звании сержанта жизнь для него станет куда приятнее, а если попадется менее привередливый врач, то можно подумать и о чине офицерском. Сама служба, не имеющая ничего общего с хваленой армейской доблестью, его интересовала мало. Готовясь к проверке, мундир приводят в порядок не для того, чтобы выглядеть хорошо, а чтобы не ударить в грязь лицом.
Однако уже к исходу короткой бесснежной зимы, что запомнилась сырыми промозглыми ночами и прохладными дождливыми днями, Энтони сам удивился, как быстро втянулся в армейский уклад. Он – солдат, а все остальные – гражданские, и мир в первую очередь делится на эти две категории.
Энтони пришел к заключению, что представители четко выраженных каст, например, военные, делят всех людей на два вида: своих и чужих. Так, для священника существует духовенство и миряне. В глазах католика мир состоит из католиков и представителей остальных вероисповеданий. Для негра – из чернокожих и белых, а для заключенного – из оказавшихся в тюрьме и гуляющих на воле. С точки зрения больного человека, все люди либо страдают какой-нибудь хворью, либо здоровы. И вот, ни разу в жизни не задумываясь об этом факте, Энтони успел побывать гражданским лицом, мирянином, не-католиком, не-иудеем, представителем белой расы, свободным и здоровым…
Американские войска хлынули потоком во французские и британские окопы, и Энтони стал находить в списках убитых, раненых и пропавших без вести, публикуемых в газете «Армия и флот», имена бывших выпускников Гарварда. Однако, несмотря на проливаемую кровь и пот, ситуация оставалась неизменной, и в обозримом будущем войне не было видно конца и края. В старинных хрониках правый фланг армии неизменно побеждал левый фланг противника, а левый фланг, в свою очередь, терпел поражение от правого фланга вражеской армии. После этого наемники обращались в бегство. Как же все бесхитростно и просто складывалось в те далекие времена, будто по заранее намеченному плану.
Глория писала, что много читает, и высказывала сожаления, что они так запутали свою жизнь. Заняться было нечем, и она проводила время, фантазируя, как их отношения могли сложиться по-другому. Окружающий мир представлялся зыбким и непрочным – а ведь всего несколько лет назад в ее маленьких ручках находились все нити…
В июне ее письма стали торопливыми и приходили реже. Глория вдруг перестала упоминать о намерении приехать на юг.
Поражение
С наступлением марта в окрестностях зацвели жасмин и нарциссы, а в теплой траве появились полянки, усеянные фиалками. Впоследствии Энтони вспоминал один день, полный волшебной юной прелести. Он стоял в стрелковой ячейке, отмечая мишени, и вдруг взялся декламировать «Аталанту в Каледоне» находившемуся поблизости недоумевающему поляку. Его голос смешивался со свистом пролетающих над головой пуль и их ударами о мишень.
Когда гончие псы весны…
Спэнг!
Припустились по следу зимы…
Фр-р-р!
Матерь всех месяцев…
Хей!
Приготовиться! Мишень три!
Городские улицы вновь погрузились в ленивую дремоту, и Энтони вместе с Дот бродили по собственным следам, оставшимся с прошлой осени. Он стал вдруг испытывать усыпляющую привязанность к Югу, тому, что скорее напоминал Алжир, чем Италию. Югу, который с угасающим желанием направляет вас
