Возвращение Остапа Крымова - Василий Катунин

Все готово уже, — отрапортовал Нильский. — Все сожжено на заднем дворе. Остались только документы по металлу и кредиту.

Это беречь, как зеницу ока, — строго сказал Остап и почему-то погрозил пальцем в сторону Жоры.

Этой ночью…

В три часа пополуночи, как обычно, он проснулся. Организм работал как часы. Это было традиционное время ночной малой нужды. Зайдя в совмещенный санузел, он зажег свет и подошел к зеркалу. На него взглянуло знакомое уже сорок пять лет помятое взъерошенное лицо. Он поморщился.

«Ну и рожу приобретает человек с годами. Я бы в законодательном порядке запретил гражданам старше тридцати лет смотреть на свое отражение по ночам и после сна. Тут и без того жизнь такая, что хоть в петлю лезь».

Он поскреб щетину на подбородке. В желудке заворочалась начинающаяся боль. Это напомнил о себе хронический гастрит. Он тихонько выругался. На полочке рядом с зубными щетками и пастой стоял его желудочный порошок. Он потянулся за ним и вдруг оторопело замер. Он отчетливо увидел, что в то время, когда его рука взялась за пузырек с лекарством, рука в зеркале, то есть ее отражение, взялась за тюбик с зубной пастой. Эта ошибка длилась секунду. Затем рука в зеркале молниеносным движением перескочила на пузырек. Не в силах пошевелиться, он замер, глядя на свое отражение. Как и его рука, оно было недвижимо. Он медленно поднял глаза и посмотрел на отражение своего лица. На него смотрели серые напряженные глаза. Это было его лицо. Но что-то в нем было не так, как всегда. Оно производило впечатление внешней оболочки, внутрь которой забрался кто-то другой. Окаменев, как истукан, он смотрел на свое отражение, и чем дольше, тем больше в нем нарастала паника. На него смотрели его, но одновременно и чужие глаза, застывшие от непонятного напряжения, как будто глаза застигнутого врасплох существа. Эти зрачки, злые и внимательные, были готовы к любому подвоху с его стороны. Прошло несколько минут непрерывного противостояния взглядов. Каждая деталь его лица отчетливо, как увеличенная лупой, обозначилась перед ним. Он с ужасом обнаружил на нем то, чего никогда не видел раньше. Несколько незнакомых морщинок под глазами, мелкая гемангиома на губе, сеточка тончайших синих и красных венок на носу.

«Это не мое лицо. Во всяком случае, глаза — так точно».

Зеркало было зло само на себя. Непростительная халатность. Подобные ошибки случались и раньше, но не такие явные и очевидные. Ну, бывали некоторые заметные запаздывания с движениями, случались цветовые несовпадения, но такой промах, как сегодня, — это ЧП. Человек был явно напуган, но и само зеркало не знало, как выпутываться из сложившейся ситуации. Оно было напряжено и настороженно, и само понимало, что этим самым только усугубляет ситуацию. Слишком очевидным становилось противостояние человека и его отражения. Зеркало сконцентрировалось, готовое к любому подвоху. Человек напряженно вглядывался в него, не предпринимая никаких резких движений. Больше всего зеркало боялось именно этого неподвижного изучающего взгляда. Уж лучше бы человек начал делать резкие движения, строить гримасы, хватать невпопад разные предметы. Зеркало будет внимательным и не допустит больше запаздывания более, чем на тысячную долю секунды. Но только не этот неподвижный взгляд, полный напряжения и страха.

Зеркалу и раньше приходилось выдерживать долгие изучающие взгляды людей. Но только не после таких промахов, как сегодня. После такого очень трудно было играть свою обычную роль. Зеркало отлично знало основное правило зеркал — любой человек, который будет внимательно смотреть на себя в зеркало более двадцати минут подряд, начинает замечать то, чего раньше никогда не замечал. Главное, он начинает догадываться, что его отражение живет самостоятельно. На самом деле, эта зеркало живет самостоятельно, но поскольку основное предназначение зеркал — творить отражения людей, то практически невозможно отделить живую сущность зеркала от отражения. Раньше основное правило было для зеркала теоретической формулой. Ему еще никогда не приходилось выдерживать пристальный взгляд человека более трех-четырех минут. Но сейчас шла уже десятая минута, а человек до сих пор ни разу не пошевелился, внимательно всматриваясь в свои глаза. Зеркало видело, как нарастает страх в глазах человека. Оно само начинало нервничать и злиться на него. Ну зачем этому человеку знать эту тайну, достойную только избранных? Что он будет делать с этим знанием? Оно не для таких, как он, — мелких, никчемных и жалких в своей ограниченности. Зеркалу было по-детски обидно, почему этот человек прицепился именно к нему. Почему оно должно отдуваться за всех?

Человек не знает, что в его доме масса вещей и предметов, наделенных такой же тайной, как и у зеркала. Книги, фотографии, старые игрушки, антикварные вещи, вода в кране, огонь в газовой плите, ток в электропроводке, краски для рисования. Люди — вообще, крайне ненаблюдательные существа. Они никогда не заметят несоответствий в положении оставленной куклы, книги на полке, малейших изменений выражений лиц на фотографиях. Чувствует ли человек эту самостоятельную жизнь, присутствующую в его доме? Может и чувствует, но почти никогда не осознает. Человек берет новые ножницы и отрезает ими бумагу. И ничего не ощущает. Но когда человек берет в руки старую фотографию, то что-то происходит в его душе. Это и есть отголосок той загадки, разгадать которую дано только избранным людям. Книги про чертей и русалок — это все выдумки самих людей, чушь, существующая только на бумаге. Настоящая, еще одна жизнь всегда находится рядом с человеком, ибо создана его руками, его мыслями, его памятью и его гением.

Прошло еще три минуты. Наконец человек не выдержал этого противостояния с тайной зеркала. Он отошел на шаг назад, медленно поднял руку и провел ею по волосам. Зеркало исправно повторило движение. Человек медленно высунул язык и пошевелил им из стороны в сторону. Зеркало сделало с языком то же самое. Человек начал попеременно моргать глазами. Зеркало все повторило и подумало, что этим он, прежде всего, мешает самому себе. Затем человек расставил на подзеркальной полочке различные предметы и начал попеременно хватать их разными руками. Зеркало повторило все в точности, отметив, что запаздывание составило не больше двух сотых секунды. Так продолжалось минут пятнадцать. Зеркало злилось все больше и больше. Его раздражали эти бесконечные тесты, ему было обидно за свой первый промах, но главное — оно не могло простить человеку тех тринадцати минут, которые заставили зеркало впервые потерять самообладание.

И тогда зеркало сделало то, что было запрещено правилами, что никогда раньше не делало и не сделает. «Семь бед — один ответ». Когда успокоившийся, наконец, человек подошел ближе и еще раз протянул руку за своим желудочным порошком, зеркало вместо того, чтобы повторить жест, двумя руками оттянуло уши изображения человека, открыло его рот и высунуло язык с белым гастритовским налетом. Человек с пузырьком в протянутой руке и вытаращенными глазами на секунду замер, затем его зрачки закатились и он рухнул на пол. Через несколько секунд на шум прибежал другой человек и, взяв первого под мышки, утащил из ванной. Еще через минуту пришла хозяйка и выключила свет.

КОМБИНАЦИЯ ИЗ ТРЕХ ПАЛЬЦЕВ

Если от смешного до великого один шаг, то обратно — и того короче.

Наступило утро четверга 29 октября 1998 года. Это был день начала великой двухдневной операции под кодовым названием «Банк ва-банк» — операции, которая должна была поставить победную точку в многомесячной рискованной деятельности концерна «РИО».

Все мы в жизни планируем иногда различные комбинации и способы заработать. И каждый раз все завершается одной и той же комбинацией из трех пальцев, имеющей два варианта: либо мы ее показываем судьбе, либо фортуна показывает ее нам. Статистика доказывает, что все же чаще фортуна показывает нам свою задницу с большими спелыми ягодицами, как бы пытаясь компенсировать приятным зрелищем грустный смысл самого этого факта. Когда живешь практически на Руси, любая рулетка становится русской.

Нильский проснулся с головной болью и мешками под глазами, в которых находилась вся его скорбь и весь страх перед предстоящим. Он промучился всю ночь и корил себя за трусость, что не отказался открыто от участия в этой афере с банками. Смутные предчувствия сделали его сон тревожным и тонким, как неуловимая грань между плохим и хорошим. Ему опять мерещились кредиторы, гоняющиеся за ним по всему городу. Когда его начинали бить ногами, он просыпался от зыбкого сна и вспоминал свои пять процентов от миллиона, которые, как часть целого, тоже уже были поставлены на кон этой операции. Нильскому не хотелось на вокзал, но и в тюрьму не хотелось тоже. Мелкая дрожь начала трясти его тело под утро, и он с сожалением отметил, что этот страх причиняет ему гораздо больше неприятностей, чем страх перед злыми, но уже смирившимися кредиторами. Вспоминая Пеленгасова, Нильский как будто своим кадыком ощущал на горле железную хватку его коричневых зубов, начиненных кариесом.