Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

— Может, боялся показаться слабым? — предположил Рон. — Хотел оставаться для тебя идеалом?

— Ему это не удалось! — выпалил Гарри, но потом взял себя в руки. — Простите. Я много передумал за эти недели, пока был один. И слишком многого не понимаю. У него было столько времени, чтобы мне объяснить. Почему я должен тратить месяцы на поиски того, что и так мог бы знать от него? Не понимаю. Все эти игры в детективов, наследство из ребусов, задания… Такое впечатление, что Дамблдор играет со мной! Или мной…

Гермиона молчала, вспоминая рассказ Северуса Снейпа. Как много времени понадобится Гарри, чтобы разочароваться в своем герое до конца?

— Я думаю, ты зря так, — тихо сказал Рон. — Дамблдор всегда вел себя странно и всегда оказывался прав. Это не игра, всё слишком серьезно для игр. Ты не должен сдаваться. Мы не должны. Если Дамблдор не сказал тебе чего‑то — значит, на то были веские причины.

— Может быть, Рон, — безнадежно проговорил Гарри. — Может быть… Да, моё путешествие, — после паузы вспомнил он. — Я недолго стоял у тех могил, где покоятся родные Дамблдора. Разозлился. И потом много блуждал по кладбищу, в поисках того, что осталось от моей семьи. И нашел их, могилы родителей. Совсем рядом с Дамблдорами. Надгробия такие же, из белого мрамора. Они словно светились в темноте. И снега вокруг совсем не было: ни на земле, ни на камне. Всё кругом в снегу — а там ничего. Наверное, это какая‑то магия. У меня такое странное чувство возникло, — Гарри сглотнул. — Будто и не было всех этих лет. Будто они совсем недавно погибли, только–только оказались там, в темноте. Мне даже показалось, что земля у постамента свежая, рыхлая, — он поежился, как от холода. — На камне, поверх имени мамы — свежая красная роза. Их помнят, моих родителей, — глаза Гарри наполнились слезами, — помнят, даже через столько лет.

Рон и Гермиона молчали. Какие тут могут быть слова? Но Гарри вдруг опять рассердился.

— На надгробии выбита фраза, — холодно сообщил он. — Она мне не нравится. «The last enemy that shall be destroyed is death». Как будто этот враг — смерть. Отсюда веет Пожирателями Смерти! Это их девиз.

— Тут совсем не тот смысл, что у Пожирателей, Гарри, — мягко возразила Гермиона. — Это из Библии: «Последний же враг истребится — смерть». А если точно переводить с оригинала, то: «Как последний враг будет повержена смерть», — она задумалась. — Надо признать, довольно экстравагантный выбор эпитафии.

Повисла напряженная пауза.

Девушка перебирала в памяти строки нужной главы послания апостола Павла к Коринфянам: благодаря своей глубоко верующей названой бабушке Джин Грэйнджер, она хорошо знала тексты Нового Завета.

Это Дамблдор подбирал эпитафию для родителей своего героя? Как иронично, черт возьми! Магглы назвали бы такое святотатством. Могила убитых неизменно отсылает к убийце, ведь так? Нужно же было выбрать строки именно из этой главы Святого Писания!

Дикая, вопиющая, нереальная — но бьющая по глазам параллель между Иисусом Христом и Волдемортом напрашивалась сама собой. «Воскрес из мертвых, первенец из умерших[52]», — всплывали в памяти Гермионы цитаты из Библии. Первым из живущих добился подобного. Идите за ним, ибо «не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся[53]».

И спасется только «первенец», а за ним его последователи. И тогда наступит его время. Он упразднит всякое существующее ныне на земле начальство, всякую существующую власть и силу. А последней победит саму смерть. И всё покорит под ноги свои[54].

Все эти строки неумолимо отсылали к Темному Лорду.

«Итак, братия мои возлюбленные, будьте тверды, непоколебимы, всегда преуспевайте в деле Господнем, зная, что труд ваш не тщетен пред Господом[55]», — дословно вспомнила Гермиона.

Как же переворачивается смысл, если учитывать эту странную параллель! И это Дамблдор? Альбус Дамблдор, ожидавший грядущего воскрешения Волдеморта уже тогда, тогда, когда выводил эти строки на могиле родителей Гарри? Он ведь сам утверждал, что ожидал с самого начала… Наверное, это — самая смелая его шутка.

— Что‑то о существовании по ту сторону, о жизни после смерти, — сказала Гермиона вслух и посмотрела на Гарри. — Как‑то так.

— Но они неживые, — сухо оборвал парень. — Их нет! Пустые слова не могут изменить того, что останки моих родителей лежат там, под снегом и камнем, ничего не ведающие, ко всему равнодушные!

— Мы знаем, Гарри. Прости.

Опять молчание. Гарри смотрел в пол. Перед его глазами, Гермиона видела это сама, стояла застывшая картина: зимнее кладбище, рыхлая земля, белый мрамор и красная роза поверх двусмысленных слов. Гарри сжимал кулаки и хмурил брови.

Ему еще повезло, что не знаком так хорошо с маггловской религией…

— Потом я отыскал то место, — погодя, продолжал волшебник, — где когда‑то жил с мамой и папой. Живая изгородь успела здорово разрастись за шестнадцать лет. Бóльшая часть коттеджа устояла, хотя всё сплошь поросло ползучим плющом. Еще этот снег… Правую часть верхнего этажа снесло начисто. Уверен, именно там всё и случилось. А когда‑то дом, наверное, ничем не отличался от соседних коттеджей, — он опять сглотнул. — Там тоже чары. Я нечаянно активировал их, когда хотел войти. Дом, не видный магглам, оставлен в неприкосновенности как памятник моей семье и напоминание о Волдеморте. Об этом написано на большой всплывающей дощечке. А еще там куча посланий. От всех тех, кто приходил посмотреть… Кто‑то просто расписался вечными чернилами, кто‑то вырезал на деревянной доске свои инициалы, многие оставили целые послания. Более свежие выделяются на фоне наслоений магических граффити, скопившихся за все годы, а содержание у всех примерно одно и тоже: «Удачи тебе, Гарри, где бы ты ни был!», «Если ты читаешь это, Гарри, мы с тобой!», «Да здравствует Гарри Поттер!» — Гарри улыбался. — Это так здорово! Мне нравится, что они так написали, — он снова помолчал, вдаваясь в воспоминания. — После этого я пошел искать себе ночлег, — продолжал парень. — Пришлось скрывать шрам, чтобы местное население не узнало меня. Я вообще кутался в шарф и мантию — там эта статуя отца, а я так похож на него. Не хотелось поднимать переполоха.

Остановился у какой‑то местной престарелой волшебницы, немки, живущей в одиночестве. Она сдает комнаты. Мэри Хоффманн. Кажется, старушка немного не в себе. Но зато живет там давно, помнит и Дамблдоров, и мою семью, и тот Хэллоуин… А еще она подтвердила, что Дамблдор повздорил с братом, и про девочку–сквиба тоже. Говорит, судачила вся деревня.

— А Батильда Бэгшот? — вспомнил Рон. — О которой говорила тетушка Мюриэль?