Как две капли воды - Даниэла Стил

– Постарайтесь сделать для них что можете, – тихо сказал он, и Виктория внезапно вспомнила о трупах, плававших вокруг нее после крушения «Лузитании». Но это… это куда хуже, хотя бедняги все еще живы.

– Они не протянут и ночи. Наглотались газа. Тут уж ничего не попишешь.

Мужчина, лежавший у ее ног, изрыгал зеленую слизь, и Виктория вцепилась в руку Дидье.

– Я не сестра, – пробормотала она, подавляя приступ тошноты. Это уж слишком. Она не выдержит. Не стоило приезжать сюда. – Не могу…

– Я тоже не медик, – резко бросил Дидье, – Я музыкант… Вы остаетесь или нет?

Это ее испытание. Испытание огнем. Она кичилась тем, что сама этого хочет, что не похожа на других.

– Если нет, убирайтесь, у меня нет на вас времени. Он презрительно смотрел на нее, как на ничтожество, на дилетантку, явившуюся сюда, чтобы потом хвастаться светским приятелям своей отвагой. Санитар словно бросал ей вызов, и Виктория кивнула.

– Остаюсь, – хрипло выдавила она и медленно опустилась на колени рядом с ближайшим раненым. Половина его лица представляла кровавую массу, и, хотя кто-то забинтовал раны, доктора, очевидно, сочли его безнадежным. Возможно, в настоящем госпитале ему оказали бы надлежащую помощь, но полевой просто не был для этого приспособлен.

– Как… как вас зовут? – пробормотал раненый в полубеспамятстве. – Я Марк.

Судя по выговору, он, должно быть, англичанин.

– А я Оливия, – постаралась улыбнуться девушка и взяла его за руку, пытаясь понять, каким он был до того, как его так зверски изуродовали.

– Вы американка, – догадался Марк. – Я был там однажды.

– Из Нью-Йорка, – подтвердила Виктория. Словно это имело значение…

– Когда вы приехали? – допытывался он, продолжая цепляться за жизнь, будто сознавал, что, пока говорит с красивой незнакомкой, смерть за ним не придет.

– Только сейчас, – пояснила она, снова чувствуя, как подступает к горлу желчь. В этот момент еще один раненый дернул ее за передник.

– Из Америки… вы давно оттуда? – пробормотал Марк.

– На прошлой неделе… спаслась с «Лузитании»… – едва выговорила она. Господи, как их много… и воздух содрогается от их рыданий и воплей.

– Проклятые фрицы… женщин и детей… звери… – охнул Марк, но Виктория уже склонилась над вторым. Он звал мать и просил воды. Мальчику из Гэмпшира было всего семнадцать, и через несколько минут он умер у нее на руках. В эту ночь она утешала бесчисленное множество раненых и проводила их в последний путь. Ничего особенного от Виктории не требовалось: она держала их за руки, зажигала папиросы, подносила воду даже тем, кто уже не мог пить. У некоторых были разворочены животы, сожжены лица, наполнены газом легкие. Невероятные, немыслимые, вызывающие безумный ужас сцены…

Только утром она вернулась в палатку сестер, перепачканная кровью, гноем и рвотой. И не знала, куда идти и где ее вещи. Во всем этом кошмаре она совершенно забыла о чемодане. Она всю ночь помогала Дидье выносить мертвых и складывать их на землю. Сколько их, юных и пылких, нашли свой последний приют в глинистых холмах Франции!

– Вон в той палатке столовая, – показал Дидье, и Виктории на миг показалось, что у нее просто нет сил туда добраться. Она не спала ночь, все тело ныло, как от побоев, но Дидье, казалось, был неутомим. – Уже жалеете, что приехали, Оливия? – осведомился он, и девушка едва не поправила его, назвавшись настоящим именем, но вовремя осеклась.

– Нет, – солгала она с вымученной улыбкой.

Но Дидье сразу распознал ложь. Да, она достойно повела себя, и, если останется, на такую можно положиться. Большинство добровольцев – просто хлюпики. С трудом выдерживали несколько дней и давали деру, потрясенные увиденными ужасами. Стойких и отважных было слишком мало, фактически единицы, но они выносили на своих плечах все тяготы войны и были здесь с самого начала, вот уже почти год. Но эта… эта… вряд ли. Слишком молода и красива. Заявилась сюда по глупости и тщеславию и теперь не знает, как выбраться.

– Вы привыкнете. Подождите до зимы и увидите, вам понравится, – пообещал он. Прошлой зимой войска тонули в грязи, а сверху лились потоки воды. Но это все же лучше, чем, подобно русским, замерзать в Галиции.

Но Виктория вдруг сообразила, что зимой уже будет дома, с Чарлзом и Джеффри. Какими они кажутся сейчас далекими и нереальными! Только Оливия по-прежнему живет в ее душе, и Виктория почти слышала, как сестра разговаривает с ней по ночам.

Она отошла от Дидье и поковыляла к палатке, где раздавали еду, жадно втягивая носом ароматы кофе и какие-то незнакомые запахи. Странно, несмотря на всю бойню, кровь и мерзость, она зверски голодна!

Виктория положила себе яичницу из порошка, рагу, состоявшее в основном из хрящей, и толстый ломоть хлеба, зачерствевший до твердости дерева, но она все равно съела его, макая в подливу. И запила все двумя огромными кружками крепкого черного кофе. С ней здоровались, но и сестры, и санитары были слишком измучены, чтобы поговорить. Здесь раскинулся настоящий военный городок. Палатки служили казармами, госпиталем, столовой и складами, в маленьком замке стояли постоем старшие офицеры во главе с генералом, а на ферме жили младшие. Остальные разместились в казармах. Виктория все еще не знала, где будет жить.

– Вы от Красного Креста? – спросила ее миловидная полная девушка в форме сестры милосердия. Она с аппетитом уминала завтрак, не обращая внимания на измазанный кровью передник. Двенадцать часов назад Виктория была бы шокирована, но сейчас даже глазом не моргнула.

– Должна была к ним присоединиться, но не успела, – пояснила Виктория. Девушку звали Рози, и, как многие здесь, она оказалась англичанкой. – Они уехали без меня. Не знаю, что с ними случилось.

Рози как-то странно поглядела на нее.

– Зато я знаю. Их машину накрыло снарядом .в Меце. Никто не спасся. Все трое убиты.

Подумать только, если бы она сидела в той машине, сегодня ее уже похоронили бы… если бы было что хоронить.

– Что собираетесь делать? – тихо спросила Рози, и Виктория надолго задумалась. Она отнюдь не была уверена, что хочет остаться. Здесь куда опаснее и тяжелее, чем она представляла. Одно дело – находиться в Нью-Йорке и слушать лекции. Издали все казалось таким простым и определенным, проблемы – ясными, идеи – благородными. Она собиралась водить машину. И возить… кого? Умирающих? Трупы? Какой же она была наивной дурочкой! Но если она решит остаться, значит, должна приносить пользу.

– Сама не знаю, – нерешительно протянула она. – Я не сестра милосердия и ничего не умею. Вряд ли от меня будет толк.