Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник) - Артем Рыбаков

– Зембина, – быстро подсказал Яков, торопливо прочитав шифровку.

– Зембина, – эхом повторил Павел. – Три моста подтверждено, еще два – предположительно. Да. Бывай! – Положив трубку, он немедленно взялся за другую: – Всеволод Николаевич? Это Судоплатов. Отряду Пушкаря удалось перекрыть пути подвоза немцев. Да! Только что получили радиограмму. В шестнадцать тридцать? Слушаюсь!

– Жалко, что не до совещания, правда, Паша? – Серебрянский соблаговолил обуться и теперь тоже топтался возле карты.

Его начальник лишь махнул рукой, подразумевая этим жестом, что, мол, жаль-то оно, конечно, жаль, но главное – взорвали.

Дверь снова открылась – на этот раз, чтобы впустить старшего майора Эйтингона:

– День добрый! – Наум улыбнулся. Он еще со вчерашнего вечера уехал следить за отгрузкой снаряжения для диверсионных групп и потому никого со вчерашнего дня не видел. – Все очень неплохо, товарищи. А по новейшим средствам так и просто хорошо! ФОНДов на Западный фронт уже полторы тысячи штук уехало!

– Это когда же они успели столько наклепать? Их же только три дня назад испытывали, – изумился Яков.

– Не испытывали, а комиссии показывали, – поправил Павел. – И решения о принятии на вооружение пока нет. Но и вправду, как они столько сделать успели?

– Там половина – без снаряжения. Одни корпуса и взрыватели. Часть корпусов, насколько я знаю, молодежь из папье-маше клеить посадили… Да и снаряжать не сильно сложно, ты ж сам рассказывал, Паша.

– Ага. А Трошин мосты взорвал, – словно между делом, сообщил Судоплатов.

– Да ну?! Здорово! – Эйтингон широко улыбнулся – слишком мало за последнее время было хороших новостей, чтобы искренне не обрадоваться такому поистине удачному утру.

– И еще мы узнали, где «Странники» живут. – Яков постучал пальцем по карте: – Вот в этом лесочке. Что твоя Баба-яга, понимаешь…

– Сами сказали или радисты подсобили?

– Радисты.

– А неплохо они устроились. – Наум встал рядом с Серебрянским. – Просторненько… Направо – лес, налево – лес, а вокруг – болото! Кстати, Павлуша, – он повернулся к начальнику, – а ты не думал наших друзей среди «маскировщиков» поискать?

– Где?

– Нет, Наум, это сейчас практически невозможно, – возразил Серебрянский. – Документов в архивах, если я правильно помню, не осталось, а если кого на оседание отправили, то вообще – «ой!». Даже тогда в 4-м отделе о них не все знали, а уж сейчас…

– Да о ком говорите-то?!

– Видишь ли, Паша, была такая задумка у армейцев – превратить наших партизан, тех, кто в Гражданскую опыта поднабрался, в профессиональных диверсантов. Давно это было – году в тридцать третьем или тридцать четвертом. Ты, соответственно, об этом знать не можешь, – Серебрянский внезапно погрустнел. – Отобрали ребят толковых, с боевым опытом, надежных и умелых… Ну и на возраст смотрели, естественно. Выдрессировали по последнему слову науки и отправили на оседание. В основном вдоль границы с Польшей. А для секретности части, где ребята на учете состояли и подготовку проходили, обозвали саперно-маскировочными взводами. Часть народу за кордон направили. А потом раз – и лавочку прикрыли! Причем на уровне как бы не ЦК. Ну а личный состав, как у нас водится, остался не у дел. Наум, программу маршал Егоров курировал, правильно?

– Насколько я в курсе – он, – немедленно откликнулся Эйтингон.

– Ну так вот, Паша, – размеренно продолжал Серебрянский, – секретили их так, что даже в самом Разведупре едва ли с десяток посвященных нашлось бы. Мы сами случайно узнали – когда «маскировщиков» прихлопнули; те, кто посообразительнее, в Испанию поехали, где с нашим контингентом соответственно пересеклись. Вот и все, по большому счету. Кое-кого мы знаем, но половина из них, если не больше, до сих пор где-то сидит. Так что Наум, может быть, и прав. Жаль, жаль…

– Да чего уж там, – вздохнул Эйтингон и тут же гораздо бодрее продолжил: – Если Паша и так их вытаскивать надумал!

– Правда? – Брови Якова поползли вверх. – А почему я об этом ни сном ни духом?

Если он рассчитывал, что под его строгим взглядом Судоплатов стушуется, то бывший начальник Особой группы явно недооценил своего преемника – старший майор виноватым не выглядел и глаза не отвел.

– Решение принято на самом верху, – ответил за него Наум. – И как его реализовать, мы пока даже не думали. Как хотя бы одна наметка появится – тебя, Яша, сразу подключим.

– Вот вы жуки! Дипломаты херовы! – выругался Серебрянский, но друзья видели, что он на них не сердится.

Раздавшийся телефонный звонок помог окончательно сгладить неловкость момента.

– Да. Я. Понял. Сейчас буду. – Судя по отрывистости ответов Павла, звонили по делу и свои. – Собирайтесь, голуби мои! Идем к криминалистам – они что-то в «синей тетради» интересное раскопали! – приказал он, положив трубку. – И, Яша, Христом богом прошу, оставь тапочки здесь!

Пока спускались с седьмого этажа на второй, все хранили молчание – разговаривать в коридорах в этом здании было не принято. И из соображений секретности, да и просто неудобно – слишком часто приходилось прерываться для предъявления документов. Конечно, Павел мог сходить к экспертам и один, но заставлять коллег и, что куда более важно, друзей сгорать от любопытства – нет уж, увольте!

– Ну-с, чем порадуете? – Павел за руку поздоровался с начальником криминалистической группы, приданной их отделу. Несмотря на несоответствующее возрасту небольшое звание (все-таки для сорока пяти лет лейтенант – это несерьезно), товарищ Морозов был специалистом более чем опытным – его недавно перевели из судебной лаборатории Наркомюста. «А что делать, если никто не предполагал, насколько вырастет объем работы? Хорошо, что его удалось уговорить, ведь многих гражданских специалистов и консультантов сейчас приходится по всей действующей армии отлавливать – призвали, не обратив внимание на специальность. А многие и сами добровольцами пошли…» – подумал старший майор.

– Распотрошили мы вашу тетрадку, товарищи! – Заметив, что гости встрепенулись, он поторопился их успокоить: – Не волнуйтесь, очень аккуратно, по всем правилам науки! Давайте пройдем вот к тому столу, – и он указал куда.

– Хорошо, копию успели сделать, – еле слышно буркнул Эйтингон.

– Вот, полюбуйтесь! – На большом столе, освещенном сразу четырьмя настольными лампами, правда, по яркости больше походившими на небольшие прожекторы, лежала аккуратно разобранная на листы тетрадь.

– Ох, ё! – Это отреагировал уже Серебрянский. Судоплатов в принципе был с ним солидарен, но ему, как начальнику, приходилось держать марку. – А обложка где? – спросил он после еле заметной паузы.

– С ней как раз сейчас работают, там есть несколько интересных деталей, – бодро ответил криминалист. – А пока, если позволите, я коротенечко расскажу, что нам удалось накопать по этому документу.

– Я, пожалуй, присяду, – заявил Яков и оседлал ближайший стул.

«Занятно, мебель у них вся разномастная, – отметил интересную деталь Павел, привыкший к казенному единообразию, царившему в здании Наркомата. – Наверное, часть вещдоков себе оставляют? Надо будет при случае спросить…»

– Анализ почерков в вашем документе показал, что заметки написаны как минимум пятью людьми. Материалы по структуре германской армии и тайной полиции, техническим характеристикам предметов вооружения написаны в основном двумя почерками. Этих людей мы условно назвали «Торопыга» и «Аккуратист». Следует отметить, что оба лица хорошо владеют иностранными языками – изменения в почерке при переходе с кириллицы на латиницу практически незаметны. Начертания букв очень индивидуальны, но эти люди точно учились не при царе.

– Что, так заметно? – хмыкнул Серебрянский.

– Конечно, опытный глаз сразу отличит написанное мной или вами от букв, вышедших, так сказать, из-под пера товарища Судоплатова. Следовательно, оба этих подо… субъекта моложе тридцати пяти лет.

– А это как вы узнали?

– Элементарно! Писать обычно начинают учиться лет в пять-шесть… Да, да, да, – Морозов поднял руки, останавливая возможные возражения, – здесь речь идет о людях как минимум из интеллигенции, товарищи. Уж больно гладко излагают… Так вот, переучиться для человека, лет десять писавшего с «ятями» и «фитами», очень сложно, поверьте моему опыту. Окончания многих слов выходят иначе. – Вооружившись пером, эксперт на клочке бумаги показал, что он имеет в виду. – На новую орфографию перешли году в двадцатом, так? Эксперименты отдельных новаторов я в расчет не беру, как малозначимые в нашем случае. Соответственно, отнимаем от этой даты примерно шесть лет и получаем год рождения субъектов. Как раз перед началом империалистической они и родились, голубчики!

– Как ни обидно, но вынужден вас огорчить, товарищ Морозов, – сверкнул улыбкой Яков. – Эти ребята постарше будут. Лет на десять, примерно. Так что либо они от сохи, либо… либо – не знаю…