Как разграбили СССР. Пир мародеров - Лев Сирин

— Все это реально было...

— Я перечитал недавно Ваше интервью того времени с Карауловым... Помните? Он говорит, что все это вокруг Вас возникло потому, что Вы пошли в бизнес с нефтью, с «мигами»... Нет?

— Во-первых, нефтяного бизнеса у меня никогда не было. Был бизнес — концертно-зрелищная дирекция «Москва». А потом — акционерное общество «Московит». Занимались бизнесом, да...

— Из-за этого давление на Вас было? Вы же и раньше общались, с кем хотели...

— Потому что я был в окружении Юрия Михайловича Лужкова. Они боролись с Лужковым, но очень сложно было бороться с мэром, а вот с окружением его... Ведь в Америке вышла статья: «Царь русской мафии певец Кобзон, в банду которого входит мэр Москвы Лужков, замминистра обороны Громов, банкир Гусинский и другие...» Я сказал, что я готов быть таким царем-предводителем такой банды. Время такое было. Пресса заказная делала то, что ей говорили из Кремля.

Я по сей день рассчитываю... Вот Примаков вел переговоры с Олбрайт, Иванов Игорь Сергеевич вел переговоры с Колином Пауэлом... Я рассчитываю, что сейчас министр иностранных дел — после того как пленарное заседание Госдумы приняло решение защитить честь и достоинство депутата Кобзона — Сергей Викторович Лавров с новым госсекретарем Хилари Клинтон будет разговаривать. Я готов поехать в Америку, встать перед судом и, так сказать, ответить на все вопросы. Если там есть эти вопросы.

— Вы даже в суд на Госдепартамент США подавали.

— Полтора года я судился. Адвокаты сказали: здесь искать нечего, все концы в России. Я собрал все данные по запросу Думы всех ведомств... Они не могут доказать... Они даже не открывают файл. Они даже не говорят, что в файле. И когда я в Страсбург обратился, у меня не приняли документы. Сказали: Америка вас не обвиняет, она вас подозревает. А подозревать они могут любого гражданина и не выдавать ему визу. Но они подозревают не только меня, но и мою жену и моих детей. Они никого не пускают. Ну и ничего, тем не менее... Я стал почетным гражданином Москвы. Самое высокое звание, которое получил в жизни.

Москва, май 2009 г.

Церетели Зураб Константинович — российский художник и скульптор. Родился 4 января 1934 г. в Тифлисе (ныне Тбилиси). Народный художник СССР. Президент Российской академии художеств. Автор столичных памятников Российско-грузинской дружбе, Петру I и многих других.

— Не так давно Вы заявили о своем желании создать нечто более высокое, нежели Эйфелева башня: «Высота Эйфелевой башни 300 метров, а это будет 400-метровой высоты». И Петр I, и Центральный монумент Победы в Москве тоже далеко не самые Ваши маленькие памятники, Зураб Константинович. Как Вы относитесь к обвинениям в гигантомании?

— ... Мы с вами сейчас пойдем в музей, и вы увидите, что там достаточно моих скульптур маленького размера. Размер произведения искусства я не выдумываю просто так, его мне диктует архитектура и пространство местности. Масштаб какой-то конкретной скульптуры или памятника вырабатывают архитектурные институты, создается макет, а потом я уже получаю заказ на эту работу. То есть в одном месте памятник должен быть одной высоты, а в другом месте схожий памятник может быть уже иного размера. Возьмите, к примеру, мой памятник жертвам теракта в Беслане, который стоит в Москве. Он что — большой?

Обвинения меня в гигантомании были специально инспирированы группой людей, чтобы дискредитировать в моем лице представителей высшего политического руководства, которые одобрили ряд моих проектов. Так что все это смешно! Я даже считаю, что эти люди создали мне определенную рекламу. Кстати, многие из простых людей, задействованных в нападках на меня, пишут мне письма с извинениями. Многим из них давали деньги за то, чтобы они подписывали письма протеста против моего творчества в Москве. Ко мне потом приходили родители студентов архитектурного института и рассказывали, что их детям давали деньги, чтобы они выходили на митинги протеста против установки моего памятника Петру. Мой Христофор Колумб гораздо выше московского Петра — я на днях улетаю в Пуэрто-Рико устанавливать этот 126-метровый памятник в океане. По идее, Колумб должен был стоять уже давно, но помешала как раз эта кампания в России против меня. Американцы — они же в этом смысле, как дети — на время заморозили установку. Сейчас просят возобновить. Кстати, на создание больших скульптур уходит гораздо больше времени и нервов, создание их — процесс очень тяжелый...

— ...в котором не последнюю роль играет, очевидно, государство. Насколько велика зависимость творца от власть предержащих? Вы, один из самых удачливых и востребованных скульпторов современности, сами пришли к правителям или они Вас нашли?

— Я приведу вам пример... Когда я жил в Тбилиси, главный архитектор города попросил меня принять участие в планировании строительства детского кинотеатра. Я сделал эскиз, в котором отразил близкую к детской пластику. Этот эскиз висел в кабинете главного архитектора до тех пор, пока из столицы не приехал заместитель главного архитектора Москвы Мдоянц. И как мне потом рассказали, Мдо-янц, увидев мой эскиз, поехал к Посохину — они строили тогда объекты в Пицунде, — говорит ему: «Я нашел художника, которого мы ищем — он мыслит монументально». Меня приглашает к себе Посохин и говорит: «Видите, у нас все здания получаются одинаковые. Если у вас родится идея, как можно придать им индивидуальность, — дайте мне, пожалуйста, знать».

Я начал размышлять... И знаете, что мне помогло? То, что в свое время я изучал этнографию и археологию. Первым моим местом работы был тбилисский Институт истории, этнографии и археологии, в котором я проработал 7 лет. Мое творческое мышление было сформировано таким образом, что я начал с того, что изучил эпоху, когда возникла Пицунда. Так я наткнулся на идею использовать мозаику: выяснил, что в свое время в Пицунде были известнейшие в тех краях красиво оформленные бани... Корпуса домов я тоже назвал нестандартно: «Колхида», «Амра»... Семь корпусов — семь оригинальных названий.

Все эти свои задумки я вынес на обсуждение в Моспроект, куда представили свои проекты по этим объектам и другие молодые художники. Выиграл конкурс. Так было сформировано и впервые воплощено в жизнь мое творческое мышление — синтез монументальной архитектуры и искусства. В Пицунду часто приезжало высшее руководство страны. Там были их госдачи. Косыгин нередко даже проводил в Пицунде выездные правительственные заседания. Там заседало и ВЦСПС (аббревиатура названия центральной профсоюзной организации в СССР. — Прим. авт.). Естественно, они могли видеть мою работу. Только я закончил работу в Пицунде, сверху поступило распоряжение направить меня в Адлер, участвовать в строительстве детского городка. Потом меня приглашали работать в Сочи, Мисхор, Хосту...

— Недоброжелателей на этом пути хватало?

— Позже, когда я уже работал в Ульяновске. Там был огромнейший бассейн в виде отражения от огромнейшего здания гостиницы «Венец». Что я мог сделать с этим бассейном? Конечно же, создать на его дне «морской мир». И вот тогда я вдруг почувствовал, что против меня начинаются какие-то интриги. Я закончил работу, все почистил и улетел домой. Вскоре меня вызывают в ЦК к Шауро (в то время завотделом культуры ЦК КПСС. — Прим. авт.). Захожу в кабинет. Рядом с Шауро сидит человек из Ульяновска и зло на меня смотрит. Потом он напал на меня: «Как можно было в ленинском городе сделать каких-то рыбок, какое-то морское дно!» Я испугался и спрашиваю: «А что я, по-вашему, должен был там изобразить?» — «Как что?! Революцию! Ленина!» Я вдумываюсь в его слова: «Как это — Ленина под водой в бассейне?»

Шауро моментально встал со своего места, пожал мне руку, проводил до дверей. Вот так бывало. (Смеется.) Это была другая эпоха. Эти люди просто не представляли себе свободную пластику, свободный цвет... И в этом не их вина, виноваты чиновники, не разбиравшиеся в искусстве. Они мыслили исключительно политически. Однако в СССР было много хорошего. Развивалась монументальность, было много ярких художников... Возьмем президента Академии художеств Томского, Вучетича, Кербеля — это были гиганты. Мощнейшая школа!

Сразу после этого разговора мне поручили оформление советского посольства в Бразилии. По окончании работ меня пригласил Громыко (в то время министр иностранных дел СССР. — Прим. авт.). Благодарил. И приказал назначить меня главным художником МИДа. Вскоре я получил звание народного художника СССР. После этого я работал над посольствами СССР в Португалии, Сирии... В посольстве СССР в Вашингтоне я делал огромное панно с историческими видами Москвы. Опять же, мне сильно помогало то, что я когда-то изучал этнографию. Представительство в Нью-Йорке оформлял тоже я. Будете там, посмотрите мои витражи.

Что мне помогало? То, что дали мне мои учителя. Предмет по конституционному праву нам в школе читала Вера Лордкипанидзе. Сейчас она ушла из жизни. Мы не пропускали ни одного ее урока. Почему? Потому что, прочитав нам пять минут для порядка лекцию непосредственно по теме урока, она переходила к истории России и Грузии. Откуда я знал в советское время так много о русских царях? Из ее уроков. Мы слушали, но, конечно, думали, что то, что она рассказывает — так и нужно по учебной программе. И только позже я понял, что происходило на самом деле. Ведь тогда нельзя было и слова сказать о Елизавете, о Екатерине, мало что знали даже о Петре. Мои домашние мне очень помогали, которые были художниками: мама, дядя... Все! Больше никто. Я работал, трудился... Все произошло как-то само собой.