Бессонный патруль - Коллектив авторов

Вновь встал вопрос о ревизии. Сначала проверял председатель ревизионной комиссии облпотребсоюза К. Куанышпеков, потом — старший ревизор З. М. Попова. Они пришли к выводу, что Оразбаеза не оприходовала товары трех контейнеров на сумму более 34 тысяч рублен. Хищение было завуалировано заместителем старшего бухгалтера межрайбазы Ф. И. Ярмоленко.

В этот момент Геннадии Павлович и поставил вопрос об аресте Оразбаевой. Он поручил это мне.

Оразбаева лежала в постели под тремя одеялами. Рядом с кроватью на тумбочке стояла дюжина пузырьков, лежали пакетнки с порошками. Родственники суетились, разговаривали вполголоса. Я позвонил в «скорую помощь».

Вскоре у дома Оразбаевой остановилась «Волга» с красным крестом. Два человека в белых халатах скрылись в подъезде, а через несколько минут больную под руки вывели на улицу и усадили в машину. В больнице ее провели к главному врачу. Врач пришел к заключению, что у Оразбаевой небольшая температура, видимо, от возбуждения. На вопросы следователя отвечать может.

Арестованная не хотела встречаться со следователем.

Часто ссылалась на потерю слуха и плохое состояние здоровья. Буханченко заметил, что подследственная хорошо слышит вопросы о ее здоровье, семье, поощрениях и совсем плохо — о хищении товаров. Пригласили специалистов.

Медики провели разные исследования, но вывод сделали один: симуляция.

Вскоре мы начали допрос.

— На какую сумму у вас в магазине была недостача ценностей? — спросил ее Буханченко после того, как Оразбаева села на стул и приготовилась отвечать.

— У меня растраты не было, ревизоры врут.

— Для какой цели вы выдали бестоварные накладные Тургалиевой и Ерембаевой?

— Тургалиева не довезла мне товары, рассчитаться было нечем, просила выдать бестоварную накладную. Потом отдала деньги. Их вместо товаров я вручила Амангельдиновой и Машинозой.

Когда Оразбаева подписала протокол допроса, Геннадий Павлович пригласил Амангельдинову. Выслушав вопрос, она ответила:

— Мне деньги не передавала. Вместо трикотажного белья отпустила меховые я швейные изделия. Не смотри на меня так, Макен. Я помочь ничем не могу. После того, как мы обменялись бестоварными накладными, в нашем магазине проводилось снятие остатков товаров. Я тогда не могла предъявить товары, отраженные в накладной, вместо них к в инвентаризационную ведомость были записаны меховые и швейные изделия.

Показания Машиновоп, Стрелецкой и Лисицкой она выслушала молча. На вопрос следователя ответила, что ее оговаривают.

— Почему вы не оприходовали товары трех контейнеров? — задан был ей вопрос на следующий день.

— Я все товары оприходовала. Покажите документы, в которых я расписалась.

Оразбаева знала, что железнодорожные накладные и другие документы на три контейнера должны были быть уничтожены. Так ей обещал заместитель старшего бухгалтера. Ей только не было известно, что по оплошности Ярмоленко одна накладная с ее росписью сохранилась и что этот документ уже приобщен к уголовному делу.

— Роспись моя, — ознакомившись с оставшейся накладной, сказала Оразбаева. — Тогда я думала, _что в контейнере находятся трикотажные изделия, но когда открыли дверь, увидели другие товары. Контейнер увезли в другой склад. В какой? Не помню.

— Как вы поделили деньги с Ярмоленко?

— Спросите его, — злорадно ответила Макен.

Она знала, что к этому времени старик умер. Она решила отрицать связь с Ярмоленко.

Геннадии Павлович понял ее тактику, но это его не тревожило: цепь доказательств замкнулась. Потом она и сама поймет, что голое отрицание ничего не даст.

Семь увесистых томов составили уголовное дело о хищениях Макен Оразбаевой. И должен сказать, что для меня самого эти семь томов явились прекрасной школой учебы следовательскому мастерству под руководством Геннадия Павловича Буханченко.

ПАДЕНИЕ

Село Обухове в восточной части Казахстана стоит на берегу небольшой речки. Веселые, красивые места. По берегам растут тополя, шелестят листвой, манят в прохладную тень.

Весной от тополиного пуха будто метель метет. По вечерам на полях звонкий гомон стоит: парни и девушки соберутся, игры играют, песни поют. А то Шурка-гармонист трехрядку свою растянет. И грустное играет так, что в груди щемит, и радостное, веселое — сердце прыгает, на волю просится.

А еще больше сердце трепещет, когда на тебя очи голубые смотрят, те, дороже которых и на свете пет.

Здесь, под тополями, на берегу говорливой речки, под звуки песен да переборы гармони, встретились, подружились, и полюбили друг друга Леонид и Ксения.

Да и отчего им было не полюбить? Молодые, статные, пригожие. Ксения красавица, русая коса до колен. И Леонид ей не уступит: и работать с огоньком умел, и песни петь, и плясать.

Жизнь в молодости перед человеком будто степь зеленая, весенняя расстилается. И травы в ней густые, и цветы пестрые, и зеленые холмы на горизонте привольные.

Но недаром говорится: жизнь прожить — не поле перейти.

Дорога-то далека. А в пути не одни цветочки, но и трава-мурава встречаться будет. Много сил надо, много мужества, бодрости душевной, терпения и выдержки.

И как не вспомнить тут совет Гоголя: «Забирайте же с собою в путь, выходя из юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом!»

В 1940 году Леонид и Ксения поженились. Счастье первые месяцы окружало их светлым облаком. Казалось, даже воздух был наполнен тихой, зовущей мелодией, будто маленькие далекие колокольчики звенели. И в облаке этом, в этом счастье, в еле слышной мелодии, туманившей голову, не разглядеть было, с чем каждый из них отправился в далекий совместный путь.

И если бы тогда, у говорливой ласковой речки, под зелеными тополями какой-нибудь волшебник показал бы вдруг новобрачным грязный тротуар возле магазина на улице большого города, а на этом тротуаре спившегося бродягу, клянчущего у прохожих копейки, если бы мудрый и печальный волшебник сказал, что грязный бродяга и есть то, во что превратится Леонид через несколько лет, — никто бы этому не поверил.

Никто. Ни Ксения, ни сам Леонид. А между тем тротуар уже тогда ждал его. И путь туда — на заплеванную мостовую — начался уже тогда, под зелеными тополями. Почему? Кто скажет! Сердце человеческое понять не просто.

И если сердце Ксении выдержало испытание временем, если в нем были только любовь, преданность и верность, та в сердце ее мужа рядом с молодой страстью уже тогда гнездились слабодушие и предательство. Но тогда этого никто не знал.

Поженились в сороковом, а через год грянула война, и Леонид ушел на фронт.

Было прощание, долгий путь на запад. Потом — бои, пыльные военные дороги, взрывы мин и снарядов, зловещий посвист пуль.

Он вернулся домой раненым. Плохо действовала рука — была задета кость.

Тяжелое настало время. На фронте погиб отец, мать постарела. Да и на лицо Ксении война наложила свою печать. Но унывать не приходилось. Нельзя было опускать руки. В меру сил Леонид стал трудиться.

Поправил покосившиеся заборы, перекрыл сарай. В колхозе каждая пара рабочих рук была на счету. Он чинил хомуты, ладил сани, ремонтировал брички — дело всегда находилось. А поджила, окрепла рука — пришла пора косовицы. Погода не ждала, колхозу поскорее надо было управиться с уборкой хлеба. Леонид пошел косить.

… Жаркий стоял день. Июльский зной набирал силу.

Наработавшись, приплелся Леонид к речке — отдохнуть, подышать у воды прохладой. Усталость валила с ног. Лег в тени кустов черемухи и калины, заложил руки под голову, задремал.

Что ему вспомнилось тогда, какие образы бродили в голове? Рядом слышалась песня. Пела Маруся, колхозная повариха. Много уже раз ловил Леонид на себе дерзкий манящий взгляд ее черных глаз. Не выдерживал, опускал взгляд. Ладная, грудастая, она только усмехалась полными губами, отворачивалась, презрительно фыркала. А через минуту опять сверлила его своими черными очами.

…Со свистом рассекая воздух крыльями, пролетели над Леонидом, стрекоча, галки. Кто-то тронул его за локоть.

Он открыл глаза. Маруся смотрела на него, покусывая травинку.

— Умаялся, сердечный! Уж и сил нет. А еще мужик…

А бабам-то как на этой страде?

Леонид, не говоря ни слова, смотрел па нее — на открытые колени, на тугой узел волос на затылке.

— Чего уставился? — засмеялась Маруся.

Но он ничего не мог сказать. Все так же молча приподнялся, обнял Марусю за плечи и начал целовать ее влажные, полуоткрытые губы.

— Уйди! Еще увидит кто! — она слабо оттолкнула его.

Но вокруг никого не было. Берег был пустынен. Никто не смотрел на них. И никто не увидел, что произошло между Леонидом и бойкой поварихой.